В целом, в мрачной для украинцев картине летней кампании 1651 года имеется эпизод светлый и со всех сторон совершенно уникальный. Речь пойдет о молниеносном и практически бескровном захвате 1 (15) июня казацким экспедиционным корпусом литовского города Рославль.
«Се викликало, – пишет выдающийся украинский историк Михаил Грушевский о военной стороне вопроса, – страшенну сенсацію і рух на Смоленщині. Козацькі чати розійшлися в ріжних напрямах, і селянство почало підійматись і приставати до козаків. Шляхта втікала до Смоленська, і звідти посилала на всі боки свої ґвалти і лементи, бо не почувала можливости боронитись. Країна була зовсім не приготована до оборони, і коли б козацький штаб енерґійно підтримав сей рейд, ся операція могла б дати великі наслідки. [А так] все скінчилось тільки на страху і трівогах в королівськім таборі й на місцях». Каковые страхи и тревоги, впрочем, вскоре полностью развеялись и улетучились – после Берестецкой виктории.
Не тактическое, но стратегическое значение обретает этот отдельно взятый рейд, ежели рассматривать его с дипломатической точки зрения. Потому что служил он (и служит) единственным (sic!) примером реальной помощи братского московского народа единоверному народу малорусскому в его борьбе за свободу и независимость.
Долгих три года Москву просили и молили: защитите, вступитесь, помогите! В ответ слышали лишь: «Вечного докончанья нарушить не мочно, что проситесь под государеву руку – за то милостиво похваляем, коли совсем невмоготу – эмигрируйте, поелику «у царского величества в Московском государстве земли и великие и пространные и изобильные – поселитца есть где» («Одна Сибір неісходима»). Да еще лицемерно божились: призывает-де нас корона Польская в помощь на вас, а мы на вас войной не идем. Вот ведь какая радость и заступничество!
Ужасы Смутного времени и страх перед поляками довлеют над московитами, и они боятся оказать украинцам даже символическую помощь. А ведь не великого количества ратных московских людей хотел видеть в своем войске гетман Богдан, ибо «и так у него войска много», но самого их присутствия. Реального свидетельства того, «что он имеет помощь от великого вашего царствия», как отмечает греческий инок Павел в письме к государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Русии.
Такая глухота и такое лицемерие могли кого угодно довести до бешенства. «И он, гетман, в розговоре говорил про Москву и клялся, смотря на образ Спасов: будет на Москву не пойду и не разорю пуще Литвы; я де посылаю ото всего сердца своего, а они лицу моему насмехаютца!»
И вот на этом благолепном фоне истового держания Москвой «вечного докончанья» случается сочный ляп. За который поляки вцепились мертвой хваткой и всякий раз если и докоряли, то единственно пропуском казаков через государеву землю в лето 1651 года.
…В начале апреля четыре тысячи казаков Черниговского полка, возглавляемые наказным полковником Иваном Шоховым, сконцентрировались у городка Почеп. Корпусу было придано до полутысячи татарской конницы.
Полковник Шохов, сообщив брянскому воеводе Д.Великогагину о цели экспедиции, испросил разрешения пройти московской территорией – «как полая вода сойдет». 21 апреля воевода пишет в Москву и ждет распоряжений.
Что там проглядели в Разрядном приказе – не ясно, но царский чудо-указ от 28 апреля разрешал Великогагину пропустить украинский отряд. С единственным условием, «чтоб они через Брянской уезд шли смирно, и Брянсково уезду никаким людем дурна никакова не чинили, и в селех и в деревнях никаких людей не грабили, и хлеба и конских кормов ни у ково даром не имали». Полковник Шохов заверил воеводу, что «вашім хрестяном порубізким ми жадной найменшой кривди не учиним, бо у нас заказ єст велик із войска Запорозкого, ссори і задори не виліт чинит в єго царскуй землі». В этом же послании казацкий полковник уведомляет, что «як ми схочем ітит до Рославля, то я знат дам во город Бранеск тоїж години, як указ будет от государя нашого єго милости пана Богдана Хмельницкого, гетмана із Войска Запорозкого».
Тем временем в Москве спохватились и «включили заднюю». Дворянам брянским И.Юрасову, Р.Мачихину и В.Бородавцеву наказано срочно с полковником «на рубеже съехатца в другой ряд и черкасом говарити против прежней наказнай памяти: будет ему полковнику Ивану Шохову, с черкасы государеваю землею Брянским уездам к Рословлю итти, и он бы шол не мешкая, а татар бы с ним не было не однаво человека». Козаки лишались поддержки конницы.
А 4 июня это «обрезанное» разрешение и вовсе отменяют! Грамотой из Разрядного приказа от царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии. «Ныне им, полковнику и черкасом, через Брянской уезд пройти никоторыми мерами не мочно», – инструктируют из Москвы воеводу князя Данилу Степановича Великогагина.
Что случилось? Оказывается, трудолюбивые брянские пейзаны успели за отчетный период поля обсеять и луги огородить. Да так, что проходу ни пешему, ни конному ну совсем нет. Из царствующего града Москвы узрели: «в Брянском уезде ныне поля обсеены, и луги огорожены, и в том с ними, с черкасы, учинитца ссора». Ссориться же родным братьям негоже; договоры между ними – от лукавого, главное – дружба.
Пытаясь замести следы дипляпа, разрядные приказчики требуют вернуть в Москву оригинал разрешительной грамоты от 28 апреля, отказную грамоту от 4 июня, а также письма воеводы к Шохову и выговаривают князю за то, что «наследил»: «тебе к черкаскому полковнику и к черкасом писать не указано, а велено посылать дворян добры и говорить словесно… А что ты писал к полковнику к Ивану Шоху не по нашему указу, и ты то учинил негораздо».
Грамота, дезавуирующая долгожданное явление братской помощи украинскому народу, запоздала. Первого июня казаки Шохова перешли московский рубеж и форсированным маршем двинулись на Рославль…
«Падение Рославля вызвало международный скандал. В переговорах русских послов с польскими последние обвинили русское правительство в открытой помощи повстанцам и требовали наказать брянского воеводу. В ответ русское правительство заявило, что отряды казаков самовольно прошли по уезду, а оказать им сопротивление брянский воевода не мог, так как войск в Брянске не было» (В.Волохов. «Брянск. Очерк прошлого и настоящего одного из старейших русских городов»).
Царским великим послам наказано было говорить, будто в результате расследования, проведенного уполномоченными из Кремля, установлены следующие факты: 1) увидев вооруженных литовских людей, уездные люди — брянчане — бросились защищать городские стены; 2) «и как прибежали уездные люди в город в осаду, и воевода посылал к тем литовским людям говорить: для чего они царского величества землею Брянским уездом идут насильством мимо вечного докончанья?»; 3) литовские люди не послушались, пошли дальше, «и царского величества многих людей грабили». Ergo, мы от ваших гультяев страдаем не меньше вашего.
Московская дипломатия в очередной раз дистанцировалась от украинских повстанцев и солидаризировалась с их смертельными врагами. Намного проще демонстрировать полякам свою приверженность «вечному докончанью», оговаривая братьев, нежели растолковывать панам специфические особенности московской политики и бюрократии.
P.S. Кстати, по слову «стрелочника» в этом деле, воеводы князя Великогагина, каковое слово писано им было в оправдание к царю, зорко на Брянщине поля обсеенные и луги огороженные зрящему, «черкасы, государь, в селех и в деревнях дурна какова над уезднами людьми не учинили».