ВСУ форсировали реку Оскол и теперь контролируют оба ее берега. Жителям освобожденного Изюма стало легче дышать, хотя тревога и не исчезла. Люди вышли из дворов и подвалов собственных домов после недельного комендантского часа, который в городе вводили россияне. Переезжая в квартиры соседей и родных из своих, разбомбленных авиаударами, они продолжают жить без света и воды, а еду готовят на кострах возле своих домов, на которых оставляют надписи «Здесь живут люди».
Находясь полгода в оккупации, люди прятали своих родных во дворах и на аллеях, как это было и в других городах, куда ворвались россияне. Фото с местного кладбища, на котором сначала нашли братскую могилу украинских военнослужащих, а потом еще свыше четырехсот могил, облетели весь мир.
Первые рассказы местных жителей о том, как они выживали, шокируют. И ожидаемо не совпадают с глянцевыми картинками, которые размещают на своих ТГ-каналах российские пропагандисты. Наши люди измучены, но не потеряли свое достоинство.
В нашем репортаже еще один взгляд на то, что происходило в городе последние полгода, и как жители Изюма сохранили свою жизнестойкость.
Дом
На дворе Сергея Викторовича Черняка лежит пакет с только что собранными грибами. Их мужчина нашел в лесу, рядом со своим домом. Он и его жена Людмила Ивановна живут сразу на въезде в Изюм. Переехали сюда в 1991 году из Житомирщины. Тогда врачи заметили у детей Черняков проблемы со здоровьем, которые Сергей Викторович связывает с последствиями взрыва на Чернобыльской АЭС, и посоветовали переезжать.
— Бросил их, как котят, в машину и поехал, — рассказывает мужчина.
В начале 1990-х, по словам Сергея Викторовича, их в городе окрестили «бандерами», потому что они разговаривали лишь на украинском. Через двадцать один год тот, кто помнил историю семейного переезда Черняков, снова вспомнил, что они «бандеры». Это произошло после оккупации российскими войсками города Изюм весной нынешнего года.
Город разделяет река Северский Донец. Как рассказывают местные, левый берег, где и живут Сергей Викторович и Людмила Ивановна, оккупировали седьмого марта.
— Та сторона держалась. Они отсюда туда день и ночь лупили из всего оружия. И пушками, и танками, и «Градами». Целые сутки, — вспоминает Черняк.
— Это же они зашли 7 марта. И идут здесь танки, идут и автоматчики. И так наставляют. Я кричу, матерю, проклинаю их. Что хотела, то и говорила, — добавляет Людмила Ивановна.
— А они говорят, мы вас не убивать пришли, мы вас спасать пришли. Я говорю: от чего? От благополучия? От нормальной жизни?
В первый раз за «бандерами» в дом Сергея Викторовича приехал БТР и восемь российских солдат. Обыскали дом, переставили мебель, разложили диваны, зашли в кухню, посмотрели подвал и уехали. Вернулись через неделю.
— Говорят: раздевайся. Я спрашиваю: что вы хотите?
Россияне искали на теле мужчины татуировки. Нашли только одну. На левой загорелой руке Сергея Викторовича едва виднеется маленькая «Л» — первая буква имени его жены. Набил он ее еще юношей, когда служил в армии и познакомился с Людмилой Ивановной.
— Потом еще одни были, потом еще одни, а последних я уже не выдержал и говорю: ребята идите на**й отсюда. Не нравится — пошли к коменданту, пусть он смотрит меня.
По мнению мужчины, кто-то из местных сдал россиянам картотеки из военкомата. Точнее, их ксерокопии. Ведь если бы военкомат разбили, то у российских солдат были бы не копии документов, а оригиналы, считает Черняк.
— Кто-то из нашего военкомата сдал им картотеку и списки — атовцев и теробороны. Он мне показывает фотографию, я его знал, таксист он. Но сказал, что не знаю.
— Нам сказали, что вы, бандеры, здесь живете, — вспоминает и Людмила Ивановна о приезде непрошеных гостей. — Сергей говорит: какие мы бандеры? Мы не бандеры, говорит, мы украинцы. Говорят: ну паспорта давайте. Мы моего паспорта не показывали, потому что я из Житомира, а у мужа место рождения Константиновка.
Лес
Ворота дома Черняков смотрят прямо на лес. Дом, дорога, сырая глина и высокие сосны. Кто-то говорит, что здесь стояли костромские десантники, а кто-то — что ивановские. В начале мая их соседка тетка Рая, не преодолев свое любопытство, пошла в лес и увидела яму.
— Вижу, крест там стоит. Думаю, интересно, чья это яма. Машины заезжают, и крест стоит. Странно, подошла ближе. Смотрю, мухи летают, — рассказывает женщина. — Сначала я подумала, что это шапка. Подошла ближе, вижу — затылок. Мужской. И кусок формы выглядывает. Украинской. На кресте написано «ВСУ. 17 человек из морга».
— Они даже ничем не были накрыты, — рассказывает о найденных телах Сергей Викторович.
— Просто, видно, засыпали землей. Так это, как куча песка, и они, видно, так лежали. Их просто засыпали.
— А дождик прошел, и оно сдвинулось и смылось.
— Потом мы сказали, чтобы прикрыли.
— Еще с каким скандалом.
— Ругали, материли.
Ссорились соседи с ритуальной службой. Кто именно были люди, которые свозили тела в лес, ни тетка Рая, ни супруги Черняки не знают. Люди на улице видели, что туда заезжали как изюмские машины, так и машины с буквой Z, которой россияне обозначают свою военную технику.
Сначала соседям в ответ на их просьбу засыпать землей тела угрожали. Говорили, что они лягут рядом в яме.
— Потом подошел старший и говорит, что не может быть, чтобы там видно было. Не может быть. Говорю: «Ну, пойдем посмотрим. Я вам покажу». Подошли, он глянул, что действительно затылок видно, и мухи летают. Прямо такие... Ой, мне месяц виделся этот затылок. И кусочек формы.
Но потом все же погребение засыпали глиной.
Еще Сергей Викторович вспоминает, как однажды к зданию почты россияне привезли окровавленные тела с мешками на голове.
— Сказали: «Нате, забирайте, это ваши дети». Паспорта были, и они по прописке привезли, там возле почты их сбросили, но чьи именно тела тогда привезли, муж не знает. — Хорошего здесь мало было. Тела не носили, их привозили машиной. Мы не видели, кого привозили и что привозили. Когда здесь стояли россияне, нам запрещали даже в лес заходить. Мы могли на дорогу выйти, сходить в магазин, на базар, и все. Последние две недели, прежде чем их должны были выгнать, вообще был круглосуточный комендантский час. Как в тюрьме, сидели, из дому даже не выходили. Можешь сходить в туалет, а на огород не имеешь права.
Номера
ВСУ. 17 человек из морга. Город Изюм.
217 Боровая Анна Николаевна, 16.01.1938 — 21.04.2022.
Бояринцева Ирина Ивановна, 18.02.1952 — 13.04.2022.
154. Царицанский Александр Викторович, 01.09.1961 — 13.04.2022.
Иваненко Николай.
187 неопознанный ВСУ.
6 (зачеркнуто), новая цифра — 41, Ефименко Олег Иванович (зачеркнуто).
Крест без какой-либо надписи.
Кусок деревянной палки, которая лежит среди дубовой листвы, номер 223.
297 Светлана Ивановна (70 лет).
373 Лутай Юлия Анатолиевна.
401 Салюк.
Это надписи на деревянных крестах в изюмском лесу. Их свыше 400. На одной из могил даже есть фотография женщины. У нее короткие коричневые волосы, черная, наверное, ситцевая блузка. Вероятнее всего, она стояла в саду, ведь за ее спиной изобилуют зеленые деревья. И рассмотреть ее лицо почти невозможно. Капли дождя падают на глину, и она размокает и поднимается маленькими комочками, понемногу закрывая собой фотографию.
С одной стороны от крестов — городское кладбище. Там хоронили людей до войны. С другой — братская могила с 17 украинскими военнослужащими. Полиция поочередно раскапывает каждую из могил. Тела, которые достают оттуда, сначала осматривает судмедэксперт, а их складывают в белые пластиковые мешки. Над ними летают мухи. Большинство тех, кто проводит эксгумацию, в масках. В лесу стоит сильный трупный запах.
Одно из тел, которое достали, было замотано в розовую и синюю ткань. Рассмотреть тело человека в ткани трудно. Оно рассыпается, будто выскальзывает из рук мужчин, которые пытаются вынуть его из сырой глины. Все же его достают, кладут грудиной к земле. Осматривают. В некоторых могилах находят лишь останки людей. В одной из них нашли части тел четырех человек, в частности и ребенка.
«Следствие считает, что это были люди, которые жили в частном доме на улице Украинской, 6. Там была семья, семеро людей. Двое из них дети — 2012-го и 2018 года рождения. Они погибли от авиационного удара. Эксперты считают, что найденные в могиле останки принадлежат мальчику Никите», — говорит Александр Фильчаков, прокурор Харьковской области.
Кроме того, Фильчаков считает, что россияне приказывали писать номера на могилах для сокрытия своих преступлений. Ведь среди найденных трупов есть тела со следами истязаний: пятеро людей были с травмами от взрыва мин, пятеро — с осколочными ранениями, на теле одного из замученных были резаные раны. Также во время эксгумации нашли человека со связанными руками и отверстиями в ребрах.
Полиция уже допросила местных жителей, которые непосредственно закапывали тела. Они дали показания, кто именно приказывал им хоронить людей. По словам Александра Фильчакова, это были представители оккупационной администрации.
«После эксгумации и судмедэкспертизы мы перезахороним все найденные тела», — добавил прокурор.
Соседи
В тот день, когда в Изюме начали выкапывать тела, на противоположном берегу реки, в Соборном переулке, дымили маленькие костры. Во дворе дома на самодельной печке грелся закоптелый чайник. Время обеда. Рядом с едой сидела Марфа Лекаловна. Она то подходила к костру, опираясь на небольшую палку, чтобы посмотреть, как он горит, то снова опускалась на стул.
Всего в огромном доме из нескольких подъездов остался 31 человек. Остальные выехали.
— Людей мало осталось. У нас семья одна из семи человек погибла прямо в подвале. Не успели выбраться. Что это за бомба была, что весь дом упал? А наш подвал горел, и пол мой на первом этаже. Не знаю, как квартира не сгорела.
К импровизированной кухне из нескольких стульев и натянутой на палки пленки подходит мужчина. Сосед Марфы Лекаловны. Он не представляется. И тихо садится рядом. Теперь он живет здесь, в Соборном переулке. В марте россияне уничтожили его дом авиаударом. От квартиры осталась дырка. Мужчина говорит, что выжил только потому, что случайно поехал по делам. А дочь вечером 23 февраля осталась в Харькове.
— Я маму похоронил. Она от страха умерла. Перепугалась, было попадание в дом. Мы отвезли ее на кладбище. Сделали все как надо. Но людей прятали, где приходилось, в садах, на аллеях. А потом российская служба «200» их перезахоронила. Тех, кого убили во время войны. Так их всех закопали здесь… там.
Напротив дома Марфы Лекаловны тянется вверх дым от еще одного костра. Здесь 80-летняя Мария Федоровна варит борщ. Тоже во дворе дома. У каждого жителя свое железное ведро, которое цепляют на жердь и поджигают снизу костер. Женщина переехала в Изюм вместе с мужем еще в 1967 году из Луганска. Говорит, так ждали заселения, что приехали, когда в квартире еще ничего не было, и спали на раскладушках.
Сейчас в квартире Марии Федоровны выбиты окна. С крыши прямо на покрашенный пол ее спальни падает глина. А во входных дверях большая трещина. Вода и свет на правом берегу Изюма исчезли в конце мая. Люди брали воду из реки, кипятили и пили. В городе есть и колодец, из которого берут воду. Но, по словам местных, наполняться он не успевает. Сейчас женщину спасает дождь, она собирает в большие пластиковые бутылки дождевую воду. Использует ее в хозяйстве, а если хорошо отстоять, то можно и посуду помыть. Но больше всего женщина переживает из-за приближения зимы. Ведь пока на улице тепло, в квартире тоже можно жить.
— Но ничего, — удивляет своим оптимизмом женщина. — Идет война. Нечего плакать. Идет война. Поубираем.
Больше статей Татьяны Безрук читайте по ссылке.