UA / RU
Поддержать ZN.ua

Итоги великого Эксперимента на родине великой Идеи

Было время, процветала В мире наша сторона: В воскресение бывала Церковь божия полна; Наших деток в шумной школе Раздавались голоса, И сверкали в светлом поле Серп и быстрая коса...

Автор: Роман Щука

Было время, процветала

В мире наша сторона:

В воскресение бывала

Церковь божия полна;

Наших деток в шумной школе

Раздавались голоса,

И сверкали в светлом поле

Серп и быстрая коса.

Из поэмы Дж. Вильсона
«Чумной город», 1816 г.
(перевод А. Пушкина, 1830 г.)

Помнит ли читатель, какая двоюродная сестра в братской семье Восточного блока в период расцвета застоя была пионером, всем ребятам примером? Не солнечная цветущая Грузия, не хлебная Украина, не комфортная Латвия и даже не Россия. Неофициально и на властном уровне, и в народе лучшей республикой Варшавского договора всегда считали ГДР — она была сравнительно продуктивной и лояльной Кремлю. Модники стремились достать куртку, произведенную в этой стране, дети мечтали о железной дороге, а выйти замуж за представителя народа-антифашиста, как гордо именовала своих подданных восточногерманская номенклатура, считалось престижным даже в Москве. Немецкая традиция высокой культуры быта давала себя знать и в соцлагере, вроде бы утрамбованном и отформатированном Системой. Тем интереснее узнавать, во что превратились новые федеральные земли, как осторожно называют бывший оазис политбюрократии в ФРГ.

Здесь большинство жителей подвержено остальгии — сладким воспоминаниям о том времени, когда по закону все были обязаны работать. И не надо было суетиться, проявлять инициативу, открывать собственное дело или же прилагать усилия для трудоустройства. Развитая социальная система заботилась о человеке, даже если он того не хотел…

Местные любят рассказывать о стоявшей здесь полвека Советской армии и о контактах со «старшими братьями». О том, как прапорщики ловко сливали из машин в канистры бензин или солярку, после чего, озираясь по сторонам, обменивали на другую прозрачную жидкость. А офицерские жены торговали на воскресных базарах тушенкой, сгущенкой и иным военным имуществом, пытаясь прибарахлиться на годы вперед за счет полученной «прибыли». Здесь в школах и институтах основным иностранным языком был русский, и большинство взрослых немцев охотно произнесут и сейчас с легким акцентом: «Меня зовут…». А рядом с бывшими полянками и лужками стратегического назначения, к которым выводит такая родная бетонка, на соснах до сих пор висят таблички «Смертельная опасность, риск подрыва».

Здесь в кафе, магазинах и гос­тиницах персонал может удивить обращением: «заказывайте все сразу, мне сложно каждый раз к вам подходить», «освободите помещение заведения, мы открываемся только через семь минут», «не занимайте этот стол, соседний и еще, пожалуйста, вот тот — вас трое, а эти столы рассчитаны на четырех посетителей». Уровень работы с клиентами рождает реминисценции об эпохе дефицита и планового сервиса.

Человеку, бывавшему в украинской или российской глубинке, поначалу кажется, что сейчас тут просто рай. Ухоженные домики с палисадниками, неплохие дороги, повсеместное наличие телефонной связи, чистота на улицах, много добротных машин. Однако это ловушка восприятия: вылизанная повседневность сглаживает картину разорения и создает иллюзию пульсирующей жизни. Но и в морге господствует стерильность. На самом деле реальность такая же, как и в провинциях любой страны бывшего восточного блока: деградирующие поселки и городки. В свое время сверхцентрализованная машина управления и распределения не могла эффективно дотянуться до периферии, поэтому «гэдээровское село» и на вид, и по сути куда менее привлекательно, чем «гэдээровский город». Люди едут в первую очередь в большие города — Берлин, Лейп­циг, Дрезден — а оттуда зачастую на запад, а то и в Канаду, США, Австралию, Скандинавию…

Долгожданное воссоединение сыграло с Восточными землями злую шутку. С одной стороны, бывшая ГДР не знает многих из тех проблем, с которыми столкнулись остальные страны бывшего соцлагеря: настоящего обнищания — до полуголодного состояния — значительной части населения, еще большего, чем ранее, расслоения общества и как следствие — взрыва преступности. Причина проста: после 1990 года государство стало вкладывать огромные средства в социальную сферу, развитие инфраструктуры, образование, строительство. Запад тянет Восток, что, к слову, является одной из причин общегерманской стагнации. Восточная Германия за последние семнадцать лет получила астрономическую сумму из федерального бюджета и бюджета Евросоюза: около полутора биллионов евро. Для сравнения: это приблизительно 70 бюджетов Украины за 2007 год.

И песок поглотил воду… Об­раз­но говоря, деньги ушли на воз­ведение изящного надгробия самому прогрессивному обществу. Нерентабельное административно-командное производство приказало долго жить, потому что оказалось неконкурентоспособным. Выросла безработица; в поисках трудоустройства наиболее активная часть населения уже отправилась и продолжает уезжать на Запад. Остаются, в значительной мере, не очень бойкие или пенсионеры. То есть качество рабочей силы, по сравнению с Западной Германией, еще больше упало, из-за чего и без того низкая инвестиционная привлекательность Восточ­ных земель снизилась. Получился, говоря по-русски, замкнутый, а по-немецки чертов круг (Teufelskreis). Не помогли ни преференции, ни налоговые льготы, введенные на региональном уровне — бизнес не хочет осваивать восточные провинции.

Вывешенная на «коробке» реклама «Снимайте привлекательные квартиры!» звучит как издевательство. Здесь, в восточноберлинских районах Хоэншонхаузен и Марцан, многие тысячи отдельных квартир и десятки домов стоят опустевшими. Несмотря на бросовые цены на недвижимость, немногие желают жить в отреставрированной роскоши «хрущевского баракко»
Многие «осси» (неформальное самоназвание восточных немцев) полагают, что объединение следовало проводить по-другому: переходная фаза, сохранение на 10—15 лет низких зарплат и низких цен на востоке, первоначальная реконструкция экономики, различные хозяйственные модели. Но скептики не уверены, что этот рецепт мог помочь. Самый простой пример: где жить, если можно выбирать? Среди «хрущеб», «точек» и «кораблей» или в приятной архитектурной среде? К тому же по причине низких зарплат из особой «экономической зоны» куда больше немцев «проголосовало» бы ногами, чем и так уехало в 90-е. Если, скажем, поляк или чех подумает, ехать ли ему в чужую страну искать лучшей доли, то перед «осси» проблема не стоит: при переезде из Коттбуса в Гамбург языковой барьер преодолевать не приходится.

Один знакомый шваб из южной Германии сказал мне буквально следующее: «На улицах Ростока я почувствовал себя единственным иностранцем». Потому что был единственным брюнетом. Инозем­цы, уже сорок лет своим въездом и деторождением спасающие демографическую и экономическую ситуацию в Западной Германии, не очень стремятся в постсоциалистический мир. Причин две. Во-первых, Восточный блок вышел из сталинской шинели, унаследовав от крестного отца и его близких психологию ненависти и полное непонимание слова «толерантность». Количество всплесков махрового шовинизма и оголтелого расизма во всех без исключения постсоциалистических странах заставляет с грустной улыбкой вспоминать об интернационалистской риторике вроде бы канувших в Лету властей. Новые федеральные земли не стали исключением. Встретить скинхеда или напороться на группу бритоголовых во Франкфурте-на-Одере и Восточном Берлине нетрудно (куда проще, чем, например, в Мюнхене или Нюрнберге). А фыркнуть в лицо, увидев инородческий оттенок кожи или экзотический разрез глаз, здесь тебе может даже вменяемый на вид бюргер. Во-вторых, по причине особенностей рынка труда неохотно едут в Восточную Германию мигранты: и местных трудоустраивать некуда.

Иностранцы, живущие в новых федеральных землях, заметно отличаются от тех, кто проживает в старых федеральных землях. Более разворотливые в основном покидают остров невезения. Остается та еще публика. Былины и саги слагают о доблестной молодежи из осевших здесь «русских немцев». Это потомки репрессированных в 1941 году немцев Поволжья и Украины. От немцев в них остались лишь немецкие фамилии, да и то далеко не всегда.

Германия в конце 80-х широким жестом пригласила к себе шмидтов, куз­нецовых и коваленко из Казахстана, Сред­ней Азии и Сибири. Как правило, осмотревшись, переселенцы из постсоветского гиперпростран­ства «для порядка» избивают слоняющихся «бритоголовых». Можно бы и радоваться, что, как и в победном 1945-м, соотечественники спасают многострадальную землю от «коричневой чумы». Веселье, как и тогда, сомнительно, и по схожим причинам. Беда в том, что простые и суровые ребята, одетые в неизменные черные кожанки и джинсы, решают проблему правого экстремизма размашистым хуком справа. Загнав в щели и норы распоясавшихся было немецких фашиствующих молодчиков, они начинают лупить турок и арабов. Порой под раздачу могут попасть и немцы, например, на дискотеке косо посмотревшие на иного захмелевшего пришельца из степей...

Сложная ситуация в интеллектуальной и бюрократической сферах. В ходе массовых кадровых чисток начала 90-х аппаратчики, а также большая часть чиновников средней руки и профессуры лишились своих постов и были механически заменены «веси». Не все, но очень многие из них оказались людьми, не реализовавшимися до 1991 года в ФРГ. Грубо говоря, из-за Эльбы понаехало неудачников. (Хотя, оговоримся, что даже их нельзя сравнить с эгоистичными, пассивными и презирающими своих сограждан представителями бывшего правящего слоя ГДР, не до конца «ушедшими» из власти.) Также, по вышеуказанным причинам, молодежь не рвется в вузы и училища маленьких и средней величины городов нынешней Восточной Германии. Учебные заведения испытывают недобор, поэтому проводят активную пропаганду, настойчиво приглашая студентов отовсюду. В результате восточногерманские земли становятся своеобразным магнитом, притягивающим со всей страны балбесов, лоботрясов, разгильдяев и недотеп, не поступивших в престижный университет или институт.

Вся эта «благодать» дополняется гендерными проблемами. По ряду культурно-исторических причин, также напрямую связанных с наследием социализма, бывшие земли ГДР являются единственным в Европе крупным регионом, который женщины покидают примерно вдвое чаще мужчин. Причем уезжают в основном молодые и образованные. В 2007 году выяснилось: среднее соотношение женского и мужского населения в возрасте 18—35 лет в постиндустриальных поселках и городках новых федеральных земель, находящихся в летаргическом сне, — 100:125. Все как в известной песне, только наоборот: «...Потому что на восемь девчонок по статистике десять ребят». Сложно вообразить, какая же фрустрация с прострацией начинается у парней и мужчин, которые не могут найти себе не только работу, но и спутницу жизни.

То, что Восточная Германия постепенно превращается в социальную яму, показывает и политическое измерение. С середины 90-х в региональных пар­ламентах прочно обосновались прямые наследники здешнего филиала КПСС — Со­циа­листи­ческой еди­ной партии Германии (СЕПГ). До 2005 г. они назывались Партией демократического социализма, а сейчас, проведя удачную реинкарнацию, стали Левой партией. Новацией текущего тысячелетия стало прохождение правых радикалов — Национал-демократической партии Германии — в депутаты земельных парламентов Восточных земель. Как и во времена Веймарской республики, «комми» заседают в региональных парламентах с «наци» (хотя, оговоримся, не только и не столько с ними). Воистину, пламенные приветы из далекого прошлого нам шлет и вечно живой, неугомонный Ленин, и другой, всем знакомый не менее энергичный усатый дядя, глава известной краснознаменной партии.

Вывеска гласит: «Средняя школа имени Генриха Шлимана» («polytechnische Oberschule Schliemann»). Это учебное заведение в Анкерсхагене, родной деревне нашедшего Трою легендарного археолога, закрылось вскоре после объединения, потому что здесь больше нет детей. И никогда не будет. Вся молодежь и люди среднего возраста уехали в Западную Германию
Общая демографическая тенденция на землях бывшей ГДР просто катастрофическая. Еще при социализме естественный прирост был нулевым, а после недружественного поглощения акулой загнивающего капитализма 16-миллионной цивилизованной «шарашки», рост и вовсе стал отрицательным. Деторождение снизилось, к чему добавилась эмиграция, вдвое превышающая описанную выше весьма специфическую иммиграцию. В настоящий момент поднимается вопрос о насильственной эвакуации жителей из ряда сельских районов, поскольку власть по закону обязана, но фактически не может обеспечить медицинское обслуживание населения, так как врачи не хотят ехать туда, где мало богатых пациентов. Изобре­тательные «зеленые» выдвинули законопроект: засадить деревьями оголяющиеся просторы федеральной земли Мекленбург-Пе­редняя Померания и заново заселить эти чащи давно ушедшими из Германии волками. Можно радоваться улучшению экологической ситуации, но «замещение» элек­тората зверьем повергает в шок, при этом вызывая ассоциации с правящей в нынешней России нордической бригадой силовиков — оборотней в погонах.

Процесс исхода из царства необходимости в царство свободы непрерывно шел с 1945 г. до постройки Берлинской стены, несколько ослаб по понятным при­чинам в то время, когда она себе стояла, и возобновился после ее падения. За последние 17 лет население Восточной Германии сократилось на 17%! И конца, и края этой тенденции не видно. Демографические исследования однозначно показывают: ГДР медленно, но неуклонно становится то ли гигантским парком имени Ульбрихта, то ли обширным лес­промхозом имени Хонеккера. Позитивных прогнозов не дает никто.

Ни дух Канта и Гете, ни славная на весь мир немецкая традиция организованности, ни развитое хозяйство региона до 1945 года, ни золотой водопад из ФРГ, ни господствующий здесь веками культ прилежания и порядка не смогли помешать наступлению неотвратимых последствий реаль­ного (конкретного) социализма.