UA / RU
Поддержать ZN.ua

ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗАЯВЛЕНИЯ

Это заявление попало ко мне спустя год после его подачи. В январе 1984-го на пороге нашей квартиры в Киеве незнакомец приглушенно назвался — Анастазиюс...

Автор: Светлана Кириченко

Это заявление попало ко мне спустя год после его подачи. В январе 1984-го на пороге нашей квартиры в Киеве незнакомец приглушенно назвался — Анастазиюс. Я вспомнила: на личном свидании в Барашовском лагере (май 1983-го) Юра назвал это имя. «Еще один хороший человек выходит их лагеря — Анастазиюс Янулис...» Тогда же, на свидании, он рассказал о своем новом политическом заявлении — к 50-летию голода, — пересказал его содержание.

Янулис не задерживался. Я сразу раскрыла оставленный им тюбик зубной пасты, обмыла выпавший из него полиэтиленовый баллончик. Так и есть — Юркиным почерком его заявление. Быстренько — перевести на русский (через Москву материалы на Запад идут только по-русски), изготовить еще один баллончик: у Богданы, нашей дочери, несколько дней школьных каникул, завезет его в Харьков; харьковчанка Елена Анцупова (ее муж, историк Евгений Анцупов — барашовец с 1981-го) переправит в Москву — сама или через подругу, жену известного в западных кругах диссидента-психиатра (и тоже многолетнего узника) Анатолия Карягина, у Галины имеются выходы на западных корреспондентов.

Все произошло быстро и без сбоев: ближе к лету 84-го Юркино заявление прозвучало по украинской «Свободе». Чтобы представить себе, чем было содержание этого заявления во время его написания, как оно «звучало» для властей в СССР и даже для зарубежной общественности, нужно вспомнить политическую реальность 1983 года, отношение советского руководства (и Запада) к проблеме голодомора в Украине.

Опубликованные в последние годы материалы С.Кульчицкого, Дж.Мейса, сборник документов выдающейся деятельницы украинского женского движения Милены Рудницкой (Львов, 1998) свидетельствуют: в Советском Союзе на само понятие «голод 33-го» было наложено табу (вот почему так лютовал Юркин следователь, когда речь на моих допросах касалась голода!)

«He было никакого голода! Имели место «продовольственные трудности в начале 30-х годов», — именно так позволили себе обозначить «явление» партийно-государственные украинские власти в 1983-м, когда на Западе тоже начала разрушаться полувековая стена конъюнктурного замалчивания и украиноведческие центры США и Канады впервые смогли провести научную конференцию по проблемам голодомора.

Прошло еще несколько лет, пока в юбилейном докладе В.Щербицкого (1987) впервые, уже в разгар горбачевской перестройки, было произнесено слово «голод».

Заявление Ю.Бадзьо, адресованное председателю президиума ВС УССР А.Ватченко, — не просто напоминание «политическому руководству Республики», а четкая политическая оценка государственного преступления против украинского народа. Бадзьо выполнял свой гражданский долг и нравственную заповедь — не умалчивать преступления.

А в том же январе 1984-го, после поездки в Харьков, мы пошли с Богданом к Евгению Сверстюку. Лишь пару месяцев назад он возвратился в Киев после 12 лет заключения.

Поздним вечером, когда Евгений провожал нас по заснеженной безлюдной тропинке к метро, я рассказала ему об Юркином заявлении. Евгений заметил: «Когда у вас следующее свидание? Вы должны сориентировать Юру: нельзя сейчас писать такие вещи, тем более предавать их огласке. Люди в лагерях теряют ощущение реальности. Юре осталось чуть больше двух лет лагеря, а одно такое заявление — это новые пятнадцать! Пример Валерия Марченко перед глазами. Когда вы получите текст этого заявления, надежно его законсервируйте, пусть ждет до лучших времен. А Юру серьезно предостерегите».

Я промолчала: и о том, что заявление уже было у меня, и о том, что я собственноручно (и собственным почерком) пустила ее «в свет». И даже выслушав Евгения — все разумно и правильно говорит (если бы не Горбачев — так бы и случилось), не пожалела: тут мы с мужем единомышленники, он знает, что нужно так реагировать, а я знаю, что мир должен слышать такой голос из Украины. «Долі не обирають», говорил Василий Стус. Выбирают ли?

...В 2000 году д-р Александр Скоп привез нам из своего американского далека вырезку из газеты «Українські вісті» от 23 сентября 1984 года, где на всю ширину первой страницы заголовок крупными буквами: ЮРИЙ БАДЗЬО. ВЛАСТЬ ОТВЕТСТВЕННА ЗА ГОЛОД В УКРАИНЕ.

Председателю Президиума Верховного Совета УССР Алексею Федосеевичу Ватченко

Ввиду официального, еще до сих пор, отношения к событию, о котором будет идти речь дальше, считаю своим гражданским долгом напомнить Вам и в Вашем лице всему политическому руководству Республики, что наш народ пятьдесят лет назад пережил едва ли не самую страшную трагедию в своей истории — голод 1933 года. Существует мнение, что вследствие голода погибли шесть-восемь миллионов украинцев. Говорю «существует мнение», поскольку в советской литературе, как научной, так и публицистической, данных об этом нет. Более того, в нашей общественной жизни это масштабное историческое событие окружено глухим молчанием уже на протяжении полстолетия; на него наложено политическое табу. Это в высшей мере безнравственно и уродливо — забывать невинно погибших, убивать в народе память о пережитом, затирать в его истории целые страницы.

Бесспорно, голод 1933 года в Украине имеет выразительную политическую окраску. И именно поэтому государственные власти не должны молчать. В противном случае они берут на себя полную политическую ответственность за события. Обратите внимание, что «рассекречиванию» голода 1933 года политическая логика формально препятствует, ведь сталинизм, истинный виновник трагедии, официально осужден.

Призываю Президиум Верховного Совета Украинской ССР проникнуться чувством морального долга, почтив наконец-то, впервые за полстолетия, память миллионов трагически погибших невинных людей. Предлагаю принять постановление на государственном уровне: весной, например в марте, в память жертв голода провести Всеукраинский вечер траура, один из дней этого месяца, скажем, третье воскресенье марта, провозгласить Днем национального траура и отмечать его ежегодно; соорудить памятник в сельской местности, наиболее пострадавшей от голода; обеспечить научное исследование события, достойного также высокого художественного воплощения.

Публичное отмечание трагедии 1933 года было бы не только проявлением нравственного чувства и политического ума. Оно означало бы, что современное руководство Республики действительно отмежевывается от политики сталинизма и несет ответственность перед украинским народом за его историческую память — надежную опору нашего будущего.

22 января 1983 года

Мордовия, политлагерь, Бадзьо Юрий Васильевич