Статья Марио Пьюзо, классика остросюжетного жанра, которую мы разыскали в журнале «Америка» 23-летней давности, право, достойна быть прочитанной и сегодня. Отец «Крестного отца» признается не в литературном цинизме, нет, а в своем здравом смысле профессионала: когда есть возможность подзаработать - не нужно ее упускать. В выигрыше оказываются все: и автор, и читатели, и зрители. Серия фильмов о «Крестном отце» накрепко впаяна в историю успешного кинематографа ХХ века.
Р оман «Крестный» числился в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» 67 недель, из них 22 недели на первом месте. Такое же место он занимал в Анг-
лии, Франции, Германии и в других странах. Его перевели не то на 17, не то на 20 языков. Среди изданий в мягкой обложке он побил все рекорды: после экранизации романа разошлось до 11 миллионов экземпляров. Компания «Парамаунт» говорит, что такого прибыльного фильма история кино еще не знала.
Я написал три романа. «Крестный» написан хуже предыдущих двух: его я писал заработка ради. Первый мой роман «Темная арена» (1955) критики встретили благосклонно и заявили, что от меня, дескать, можно многого ожидать. Неудивительно, что я возмечтал о богатстве и славе. Принесла мне первая книга чистыми 3500 долларов, но я не подозревал, что впереди еще целых 15 лет ожидания.
Второй мой роман «Счастливый странник» вышел в свет десять лет спустя (1965) и принес мне три тысячи чистоганом. Я быстро катился вниз. Однако книга удостоилась хвалебных отзывов. «Нью-Йорк таймс» назвал ее «маленьким шедевром».
Я чувствовал себя героем. Но мое издательство «Атенеум», прославившееся тем, что ставит якобы искусство выше прибыли, восторга не проявило. Я попытался получить аванс под следующий роман (теперь уже большой шедевр), но редакторы встретили меня прохладно. Вежливые разговоры, добрые советы и - отказ.
Все же мы собрались для еще одной беседы. Редакторам не нравился замысел намеченного романа. Дело пахло очередным провалом. Один редактор грустно заметил, что будь в «Счастливом страннике» чуть-чуть побольше гангстеров, книга, может быть, и пошла бы (среди второстепенных персонажей там был один главарь шайки).
Мне уже исполнилось 45 лет, и я устал стремиться к вершинам искусства. Ладно, сказал я редакторам, я напишу вам книгу об организованной преступности, дайте только аванс для разгона. Нет, сперва покажите первые сто страниц, ответили мне. Я предложил компромисс и на десяти страницах изложил план романа. Но редакторы были неумолимы.
Я всю жизнь поклонялся искусству. Я не верил ни в Бога, ни в любовь, ни в мужчин, ни в женщин, ни в общество, ни в философию. А в искусство я верил - целых 45 лет. Оно утешало меня несравненно. Но я знал, что если следующий мой роман провалится, то больше я ничего не смогу написать. Я не выдержу психологического и экономического давления. В своей способности написать бестселлер, если я того пожелаю, я никогда не сомневался. И вот теперь братья-писатели, все домашние и все кредиторы уверяли меня, что пора от слов перейти к делу: сейчас или никогда!
Я был готов, я ведь даже набросал план романа на десяти страницах, вот только издателя не находилось. Проходил месяц за месяцем. Я построчно работал для приключенческих журнальчиков - писал и редактировал мелкие рассказы. Я уже был готов начисто отказаться от романов, во всяком случае, надолго отложить их и, может быть, только на склоне лет повозиться с каким-нибудь забавы ради. Но однажды в кабинет ко мне забрел один мой собрат. Я из вежливости подарил ему «Счастливого странника». Через неделю он снова появился у меня и заявил, что я замечательный писатель. Я решил угостить его ленчем. За ленчем я рассказал несколько случаев из жизни гангстеров и показал свой десятистраничный план. Он пришел в восторг и устроил мне встречу с редактором издательства «Патнэм». Редакторы целый час внимали моим гангстерским рассказам, после чего я получил разрешение взяться за дело.
Должен со стыдом признаться, что «Крестного» я писал, основываясь на сведениях из вторых рук. Сам я никогда не встречал подлинного, чистопробного гангстера. Я более или менее был знаком с завсегдатаями игорных домов, но это и все. Уже после того как «Крестный» прогремел на весь мир, я лично познакомился с представителями описанной мной среды. Они расточали похвалы. Поверить в то, что я никогда не принадлежал к их кругу, они отказывались. Они не верили, что я никогда не был доверенным лицом Дона. Но от книги они были в восторге.
В разных частях США мне приходилось слышать одну и ту же миленькую историю: главари преступного мира уплатили мне якобы миллион долларов, чтобы я написал «Крестного» и прославил их. Я мало вращаюсь в литературных кругах, но мне довелось слышать, что, по мнению некоторых писателей, я сам бывший гангстер, ибо такой роман не мог быть написан с чужих слов. Этим комплиментом я горжусь.
Проработав три года над романом, я собирался закончить «Крестного» в июле 1968 года, дабы получить последние 1200 долларов аванса от «Патнэма» и свезти жену и детей в Европу. Жена уже 20 лет не виделась с родными, и я обещал ей устроить в тот год долгожданную встречу. Денег у меня было мало, но кредитных карточек - сколько угодно. Все же без 1200 долларов наличными поездка не выгорала, поэтому я передал редактору черновик романа, попросив его никому этот вариант не показывать, так как его-де еще нужно доработать.
В Европе мы чувствовали себя прекрасно. Фирма «Америкэн экспресс» охотно ссужает по 500 долларов обладателям кредитных карточек - достаточно лишь выписать чек. Я пользовался услугами этой фирмы в Лондоне и в Каннах, в Ницце и в Висбадене. Мы с детьми пытали счастья в шикарнейших казино французской Ривьеры. Если бы фортуна улыбнулась хоть кому-нибудь из нас, мы погасили бы все выписанные чеки, которые «Америкэн экспресс» немедленно отсылала воздушной почтой в США. Но мы проигрались в пух. Я оказался никуда не годным отцом. По возвращении домой выяснилось, что мы задолжали кредитным компаниям 8000 долларов. Но меня это не волновало. На худой конец можно будет продать дом. Или сесть в тюрьму. И получше меня писатели сиживали в тюрьме. Подумаешь!
Я отправился в Нью-Йорк повидаться со своим литературным агентом Кандидой Донадио. Я надеялся, что она, известная кудесница, вытащит на свет невесть откуда выгодный договор с каким-нибудь журналом и в который раз спасет меня. Кандида сообщила, что мое издательство только что отказалось от 375 000 долларов, предложенных кем-то за право издания «Крестного» в мягкой обложке.
Я строго-настрого приказал «Патнэму» даже не показывать роман издателям, специализирующимся на книгах карманного формата в мягкой обложке. Но в данном случае, очевидно, жаловаться на нарушение моего приказа не приходилось. Я позвонил Биллу Таргу, своему редактору в «Патнэме». Тот объяснил мне, что «Патнэм» требует 410000 долларов, чтобы побить предыдущий рекорд - 400000 долларов. Не хочу ли я поговорить с Клайдом Тэйлором, ведущим эти переговоры? Нет, ответил я, человек, способный, не моргнув глазом, отклонить 375000 долларов, может рассчитывать на мое абсолютное доверие. Я задержался в Нью-Йорке, пообедал с Таргом, и когда дело дошло до кофе, его вызвали к телефону. Ралф Дай из издательства «Фосет паблишинг компани» приобрел у «Патнэма» право на издание «Крестного» в мягкой обложке за 410000 долларов.
Я отправился в контору своего приключенческого журнала поделиться новостью с приятелями. Мы выпили по этому случаю, после чего я решил вернуться домой на Лонг-Айленд. В ожидании своей машины я позвонил брату, чтобы сообщить ему приятное известие. Брат должен был получить 10 процентов от моего дохода с «Крестного», потому что он поддерживал меня всю жизнь и даже ссудил мне малую толику, чтобы я мог спокойно закончить роман. Все годы я время от времени звонил ему, умоляя о сотне-другой долларов: нужно, дескать, внести месячную плату за дом или купить ребятишкам ботинки. Получив согласие, я приезжал к нему за деньгами на такси. Сам он не ездил на такси ни в какую погоду, но мне он никогда замечаний не делал. И отказа мне тоже никогда не было. И вот теперь я хотел уведомить брата, что поскольку мне причитается за издание «Крестного» в мягкой обложке 205000 долларов (другая половина, по договору, отходила «Патнэму»), то на его долю придется свыше 20000 долларов.
Когда бы я ни звонил с просьбой о деньгах, брат всегда был тут как тут - уж такой он человек. Но теперь, когда ему предстояло получить от меня деньги, его, конечно, дома не оказалось. К телефону подошла мама. Она говорит по-английски плохо, но понимает прекрасно. Я все толково объяснил ей.
- Сорок тысяч долларов? - переспросила она.
Нет, не сорок, а четыреста, объяснил я. Мне пришлось повторить цифру три раза, пока наконец она не сказала: «Никому об этом не говори!»
Тут из гаража подвели мою машину, и я повесил трубку. По дороге я попал в затор и до дома добрался только через два с лишним часа. Жена дремала перед телевизором, дети гоняли во дворе. Я подошел к жене, поцеловал ее в щеку и сказал: «Душечка, больше нам не придется беспокоиться о деньгах. Роман продан за 410000 долларов».
Она улыбнулась мне сквозь сон и опять закрыла глаза. Я пошел к себе в рабочую комнату позвонить братьям и сестрам. Дело в том, что в каждой итальянской семье есть свой «чуч», то есть ослик. Иначе говоря, член семьи, не способный, по общему убеждению, сам прокормить себя, а посему нуждающийся в общей помощи, которую ему оказывают без упреков и раздражения. У нас в семье таким придурком считался я, и вот теперь я собирался объявить всем, что слагаю с себя это звание.
Я позвонил старшей сестре.
- Ты уже слышала? - спросил я.
Сестра равнодушно помычала. Я почувствовал раздражение. Никто, видимо, поражен не был. Но ведь отныне вся моя жизнь пойдет по-другому, больше мне не придется беспокоиться о деньгах. Это звучало почти как избавление от беспокойства о смерти. Но тут сестра сказала: «Ты получил 40000 за книгу. Знаю. Мама уже звонила мне».
Ох, эта мама! Сколько я ей ни объяснял, она-таки умудрилась перепутать. Хоть ей и 80 лет, а могла бы сообразить.
- Нет, - возразил я, - не 40000, а 410000.
И только тут я дождался желанной реакции. Трубка захлебнулась воплем, и у нас разгорелся оживленный разговор. Но мне еще нужно было добраться до мамы. Я позвонил и сказал: «Ма, как это ты все перепутала? Я тебе пять раз повторил, что получил за книгу не 40000, а 410000. Как ты могла сделать такую ошибку?»
После долгого молчания в трубке раздался шепот матери: «Я не сделать такая ошибка. Я не хотеть сказать ей это».
Все хорошо, что хорошо кончается. Только поначалу никто не верил мне. Тогда я позвонил Биллу Таргу и получил от него аванс - чек на 100000 долларов. Расплатился с долгами, уплатил литературному агенту комиссионные, отдал брату заслуженные 10 процентов и уже через три месяца опять позвонил издателям - дескать, пришлите еще деньжат. Они прямо ахнули: ведь я же получил кучу денег только три месяца назад! Тут я не удержался. С какой стати щадить их больше, чем я щадил свою семью все эти тощие годы? «Ну знаете ли, на сто тысяч долларов долго не продержишься!» - бахнул я в ответ.
К этому времени «Крестный» принес уже больше миллиона долларов, но все равно я не разбогател. Часть денег пошла в банк на имя детей. Часть - на уплату комиссионных агентам и гонораров адвокатам. Часть на подоходные налоги - штатный и федеральный. От миллиона осталось меньше половины. Но прежде чем все эти расчеты дошли до меня, я повеселился на славу. Я тратил деньги с такой же быстротой, с какой они поступали.
Между тем выяснилось, что в свое время я дал маху. Задолго до выхода книги, когда я закончил только 100 страниц «Крестного», агентство Уилльяма Морриса заключило договор с кинокомпанией «Парамаунт»: за 12500 долларов компания получала право воспользоваться романом, если пожелает, а в случае успеха фильма должна была увеличить эту сумму до 50000 долларов. Позже я сменил Морриса на Кандиду Донадио, но поскольку договор с «Парамаунтом» был подписан Моррисом, он и представлял мои интересы в переговорах с кинодельцами. И ведь мне советовали не соглашаться на этот договор! Советовали подождать.
Но тогда это походило на совет подводному пловцу сделать глубокий вздох. Деньги мне нужны были до зарезу, а 12500 долларов казались баснословной суммой. Во всем был виноват я сам, и я не в обиде на дирекцию «Парамаунта» за то, что она ухитрилась по дешевке приобрести права на «Крестного».
Я перечитал всю литературу о Голливуде, о том, как там калечат писателей при экранизации их произведений. Пусть делают что хотят, решил я, лишь бы без моего участия. Но как-то утром я развернул газету и прочитал, что на роль Крестного претендует комик Дэнни Томас. Тут я запаниковал. Я всегда думал, что в этой роли будет великолепен Марлон Брандо. Через одного общего знакомого я связался с Брадо, написал ему письмо, и он был так любезен, что позвонил мне. Он сказал, что книги не читал, но что вряд ли «Парамаунт» согласится взять его на эту роль - разве только по настоянию упрямого режиссера. Брандо был очень любезен, но особой заинтересованности не проявил.
Тогда я еще не знал, что в «Парамаунте» втихомолку решили не ставить «Крестного». К этому решению там пришли после того, как только что поставленный этой студией фильм «Братство» - тоже об организованной преступности - потерпел полный провал и у критиков, и у публики. Посмотрев «Братство», я увидел, что мои первые сто страниц передали какому-то халтурщику и велели присобачить к ним любую другую концовку.
Я не был за это в претензии на студию, хотя и решил, что меня надули. Это их дело. Но меня разозлил идиотизм этого фильма, его сценарий, весь его замысел, вся ошибочность подхода к организованной преступности. Я не знал тогда, что после провала «Братства» все заправилы кинокомпании пришли к выводу, что на фильмах о гангстерах далеко не уедешь. И только после того как «Крестный» прославился в форме романа, они решили сделать из него киноленту.
В конце концов продюсером назначили Эла Радди. Он приехал в Нью-Йорк, повидался с моим агентом и сказал, что «Парамаунт» хочет, чтобы сценарий писал я. Но на постановку отпущены скромные средства, и много заплатить они не могут. Я отказался. Тогда мне предложили гонорар побольше и 2,5 процента чистого дохода от фильма. Я согласился.
Итак, я отправился в Голливуд, не строя себе никаких иллюзий. Я окружил себя непробиваемой броней. «Крестный» будет их фильмом, а не моим. Волноваться мне не приходится. Я не буду обижаться ни на какие нелепости. Будь что будет - ни выказывать собственнических инстинктов, ни психовать я не собираюсь. В Голливуде я только наемная рабочая сила.
Калифорния встретила меня солнечным светом, свежим воздухом и теннисом. Я лишь недавно научился играть в теннис и увлекался им. Здесь можно будет окрепнуть и избавиться от жирка.
Поместили меня прекрасно. Мне очень понравилась территория «Парамаунта» с декорациями ковбойских поселков, с узенькими улочками и постройками барачного типа, со своеобразной атмосферой. Кабинет мой находился на третьем этаже, вдали от беготни, так, как я и хотел. У Эла Радди было более роскошное помещение на первом этаже, и мы спускались и поднимались друг к другу по лестнице.
Мой кабинет был попроще, но это меня устраивало. Там у меня был холодильник с неистощимым запасом газированной воды. В соседней комнате помещалась секретарша и директорский концентратор на четыре линии. Словом, живи не хочу!
Две недели я играл в теннис и ездил по гостям - в Калифорнию переселилось много моих старых нью-йоркских приятелей. Кроме того, я провел несколько совещаний с Робертом Эвансом, начальником производства киностудии, и Питером Бартом, его правой рукой.
Давным-давно я прочитал в «Лайф» статью об Эвансе, полную яростных нападок. К моему удивлению, он держался естественно и просто.
Эванс спокойно выслушивал возражения и разрешал переубедить себя. Конечно, у него была масса шарма, но таковы уж все работники кино. Собственно говоря, таковы все калифорнийцы, за исключением Питера Барта: он обладает трезвым, холодным умом, и из всех кинодеятелей, встретившихся на моем пути, он оказался единственным человеком, лишенным шарма. Зато он умеет помалкивать. Потом я узнал, что он воздерживается от суждений, пока не продумает все как следует, и еще не научился у калифорнийцев скрывать свои мысли, придав лицу чарующее выражение.
Первое совещание прошло прекрасно. Участвовали в нем Эванс, Эл Радди, Питер Барт, Джек Баллард и я. Баллард - это лысый заведующий финансовой частью производства. Он держится в тени, но продюсеры и режиссеры трепещут, когда он подытоживает их заявки. Председательствовал Эванс. Беседа носила общий характер, прицел был взят на меня. Это, дескать, будет выдающаяся работа «Парамаунта». Я должен иметь успех. Эта лента спасет «Парамаут». Я люблю такие речи и, чувствуя себя польщенным, работаю вдвое усерднее обычного. Потом стали подбирать ансамбль. Я предложил Марлона Брандо на роль Крестного. Встретили мое предложение сердечно, но я почувствовал, что мои акции упали вдвое.
Эл Радди предложил Роберта Рэдфорда на роль Майкла. Каким бы очаровательным он мне ни казался до этого, в моем представлении его акции упали вдвое. Я высказал свои возражения и был приятно поражен, когда Эванс и Барт согласились с моими доводами.
У них еще не было режиссера. Сперва я должен написать сценарий, а режиссера подыщут потом. Режиссеры желают ознакомиться со сценарием, прежде чем соглашаться. Что ж, я ведь для этого и приехал в Калифорнию. Я заверил всех, что по части писательской техники немногие здесь могут со мной потягаться. (Это не хвастовство, ибо такое заявление не трудно проверить. В искусстве особенно не расхвастаешься.)
С апреля до августа 1970 года я мотался между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, не спеша работал над сценарием, играл в теннис и появлялся на приемах в Голливуде. Словом, веселился. Пока автор не сдал сценария, он живет жизнью богов, окруженный общей любовью.
Я снял дом у моря на один летний месяц и перевез в него семью из Нью-Йорка. Проваландавшись этак месяца четыре, я взялся за работу всерьез. Секретарша стучала на машинке, я пыхтел над сценарием - словом, дела идут, контора пишет. Но я просрочил время сдачи первого варианта. Барт, догадываясь, что я бил баклуши, стал нажимать на меня. Я сказал: «О'кэй, в конце недели». Конечно, к воскресенью ничего не было готово. Он опять поднажал. Но мне хотелось доработать последнюю часть, нужно было кое-что переделать и все отшлифовать как полагается при добросовестной работе. И дело не в том, что я не выдержал нажима Барта или других - нет, все были как нельзя более обходительны. Просто я вдруг сам сказал себе: «А, черт с ним! Это ведь не мой фильм, стоит ли волноваться!»
И тут же я велел секретарше печатать с черновика. Последняя часть осталась недоработанной. После этого я надел трусики и в первый раз с тех пор, как снял дом на чудесном пляже Малибу, окунулся в воды Тихого океана. Как приятно искупаться в ласковой теплой воде!
Конечно, все это было ошибкой. Вместо того, чтобы обижаться, нужно было заставить Барта подождать. Подвела меня нечистая совесть. И все же не нужно было ребячиться. К тому же, я терпеть не могу морского купания.
Все прочитали сценарий и одобрили его. Конечно, по договору я должен был кое-что доработать. Стоял август 1970 года.
Несколько известнейших режиссеров отказались от «Крестного»: он-де оскорбляет их социальную совесть, он «возвеличивает организованную преступность и преступников». Я понимал их чувства. Мой первый роман одни критики называли грязным, дегенеративным произведением, а другие - чистым искусством. Но теперь я считаюсь только с собственным мнением о своих вещах. И так как я сужу о них построже, чем большинство критиков, то чувства мои редко бывают задетыми. Но я не знал тогда, что за моей спиной поговаривают о том, чтобы поставить фильм подешевле и заработать на уже сложившейся репутации романа.
Все же в конце концов решено было с затратами не считаться. Барт написал на первый вариант моего сценария толковую критику, вполне компенсировавшую в моих глазах отсутствие у него калифорнийского шарма. Вообще я убедился, что на прямые вопросы он всегда отвечает прямо. И не кто иной, как Барт, предложил в режиссеры Френсиса Форда Копполу. Когда Эл Радди сообщил мне об этом, я еще не был знаком с Копполой, но уже слышал о нем много хорошего. Его считали опытным сценаристом, и через несколько месяцев он получил премию Академии киноискусства как соавтор киносценария фильма «Паттон».
«Мы с Фрэнсисом заверяем вас, - сказал мне Радди, - что у него нет ни малейшего намерения переделывать сценарий. Фрэнсис интересуется лишь режиссурой, и все мы довольны вашей работой».
Я сразу же понял, что отныне над сценарием мы будем работать вдвоем. Так и вышло. Фрэнсис переделал одну половину сценария, а я другую. Потом мы обменялись и стали переделывать друг друга. Я предложил работать вместе. Фрэнсис, глядя мне прямо в глаза, отказался. Я почувствовал, что имею дело с настоящим режиссером.
Фрэнсис мне понравился. И он честно работал над сценарием. Я рад, что он официально признан соавтором. Теперь я могу свалить на него все неудачные диалоги и часть неудачных сцен. Человек он покладистый, и мы с ним хорошо сработались. В конце концов сценарий был готов.
Счастливая жизнь кончилась. Теперь в дело включились все. Кинозвезды, агенты, президенты и вице-президенты киностудий, продюсер, директор картины, композитор и мелкие сошки. Я окончательно убедился в том, что это не мой фильм.
Важный вопрос: кто будет играть Крестного? Я не забыл Брандо и однажды рассказал Фрэнсису Копполе о нашем с ним разговоре. Фрэнсис выслушал меня и сказал, что мысль ему нравится. Я предупредил его, что всем остальным она не нравится. Утверждают, что с Брандо трудно работать, что публика на него клюет слабо, и выставляют миллионы других причин. Я полагал, что этот молодой режиссер не рискнет лезть на рожон.
Фрэнсис Коппола грузноват, добродушен и беззаботен. И я не догадывался о его настойчивости. Он добился участия Брандо. После упорной борьбы.
Сценарий был закончен, но я числился консультантом и получал 500 долларов в неделю. Ничего нет скучнее съемки. Я наблюдал за работой два съемочных дня: актеры выбегали из подворотен и парадных и бросались в автомобили, которые срывались с места, взвизгивая шинами. Я махнул рукой. Дело шло своим чередом, но до дела мне дела не было. Это ведь не мой фильм.
В конце концов пришло время монтажа. Я всегда считал монтаж творческим процессом, родственным писательскому. Чем-то вроде окончательной отделки рукописи. В монтаже мне хотелось принять участие.
Я дважды побывал на черновом монтаже и высказал то, что следовало высказать. Все опять отнеслись к моим словам вежливо и благосклонно. Мой киноагент Робби Ланц говорил, что большей предупредительности по отношению к новому писателю в Голливуде нельзя себе представить. Так чем же я остался недоволен? Очень просто: это не мой фильм. Я не мог сделать его по-своему. Собственно говоря, это ничей фильм. Настоящего хозяина у него не оказалось.
Я прекрасно провел время. Работа была, в общем, нетрудной (писать сценарий, правду говоря, гораздо легче, чем роман). За это время я поздоровел от пребывания на солнце и тенниса. В общем, я не скучал. Порой я натыкался на острые углы, но полученные царапины пригодятся мне для следующего романа, так что и тут нужно не горевать, а радоваться.
«Крестный», вне всякого сомнения, поставит рекорд валовых сборов. Впрочем, это не так восхитительно, как может показаться.
Успех всегда чреват неприятностями. «Парамаунт» решил теперь ставить продолжение «Крестного», и не кто иной, как я, должен писать сценарий нового фильма, «Крестный, вторая часть» - это, конечно, его рабочее название - обязан по размаху не уступать своему предшественнику.
Что ж, я окончательно примирился с мыслью, что перестал быть писателем. Из писателя я превратился в младшего компаньона огромного делового предприятия - фирмы «Крестный».