Историческая подсказка Шевченко

У гениев судьбы непохожи. Эту максиму, неоднократно озвучиваемую их биографами, все же можно подвергнуть сомнению. И хотя судьбы обычно друг друга не копируют, определенные этапы жизни великих людей способны удивлять одинаковыми поворотами и моментами. Именно так наложились подольско-волынские дороги выдающегося поэта и художника Тараса Шевченко на маршруты историка, писателя, профессора Николая Костомарова.

В марте 1845 года Тарас Шевчен­ко возвращается в Украину. К тому времени он уже был автором «Кобзаря» — сборника стихотворений, который произвел большое впечатление на сознание жителей тогдашней Российской империи. Пройдет еще год, и у поэта наступит творческая пауза. Два произведения романтического характера — баллада «Лілея» и стихотворение «Русалка», написанные в июле-августе 1846-го, — это не показатель творческой производительности. Нужен был отдых от поэзии.

21 сентября Бибиков издает распоряжение, которым поручил Шевченко посетить разные места Киевской, Подольской и Волынской губерний и собрать четыре группы этнографических и исторических материалов:

1. О народных преданиях, местных повестях, сказаниях и песнях…

2. О замечательных курганах и урочищах; с этих курганов снять эскизы с изображением их форм и величин…

3. Осмотреть замечательные монументальные памятники и древние здания и составить их описания…

4. Кроме того, отправиться в Почаевскую лавру и там списать общий наружный вид Лавры, внутренность храма, и вид на окрестность с террасы.

Интерес Бибикова к Почаев­ской лавре был вызван недавней передачей ее от греко-католических монахов в лоно Русской православной церкви. Необходимо было представить религиозную святыню как форпост православия на Волыни. На командировку Шевченко выделили значительную сумму — 150 рублей серебром. И четыре пакета, адресованные подольскому и волынскому губернаторам, подольскому и волынскому православным архиепископам Арсению и Никано­ру, которые должны были содейст­вовать Шевченко в сборе материалов.

Определенное представление о Волыни Кобзарь имел — слышал о ней от деда, родителей односельчан, читал «Історію русів». В поэмах «Тарасова ніч» и «Гайдамаки» Шевченко вспоминает казацкого предводителя Се­верина Наливайко. В поэме-мистерии «Великий льох» поэт упоминает Берестечко. Интересную информацию о культуре Во­лыни Шевчен­ко мог получить во время путешествия в Полтавскую губер­нию в конце 1845 года. В его архео­логических записях есть описа­ние Пересопницкого Еван­гелия, созданного на Волыни в 1556—1561 годах. Он сравнивает это Евангелие с почаевскими книгами, изданными в типографии По­чаевской лавры в XVIII веке...

Но важную роль в научной судьбе Шевченко сыграл Нико­лай Костомаров, с которым Шевченко познакомился в Киеве в 1846 году. Тогдашний профессор Киевского университета стал фактическим организатором и идеологом Кирилло-Мефодиев­ского братства, автором его программного документа «Закон Бо­жий» (Книга бытия украинского народа). К работе этой организации приобщился и Шевченко.

На Подолье!

Получив необходимые документы, Шевченко едет в Каменец-Подольский — тогдашний центр Подольской губернии. Некоторые впечатления от путешествия изложены в повести «Прогулянка із задоволенням і не без моралі». В город над рекой Смотрич Шевченко прибыл второго октября. По­селился на квартире учителя мужской гимназии Петра Чуйкевича.

Рекомендовать Т.Шевченко этого преподавателя мог Пантелей­мон Кулиш — земляк каменецкого учителя, с которым они вместе «грызли гранит науки» в Новгород-Сиверской гимназии. Еще полтора года назад Чуйкевич работал в Ровенской гимназии с Николаем Костомаровым и дружил с ним. Недаром в «Автобиографии» известный историк и писатель вспоминал: «Из учителей я сблизился наиболее с учителем латинского языка Чуйкевичем и математики — Яновским; первый знал много малорусских песен, и часто, приходя ко мне, пел их, доставляя мне большое удовольствие»… Чуйкевич проявлял глубокий интерес к украинскому фольклору. Третьего октября он собственноручно записал в рабочий подорожный альбом Шевченко три народные песни: «Пливе щука з Кременчука…», «Зійшла зоря ізвечора», «Ой, Кармелюче, по світу ходиш…» Так не логична ли подсказка Костомарова, у кого же остановиться в Каменце?

Но старинный город не произвел на Шевченко незабываемого впечатления. Шевченковеды доказывают, что он остался равнодушен к замку в Каменце. Замки и дворцы были для Шевченко символом порабощения Украины.

Разумным представляется мне­ние историка Павла Журы, автора труда «Дума про вогонь», который считает, что Шевченко из Каменца доехал до Проскурова (сейчас — Хмельницкий), далее отправился в Меджибож, Лети­чев, Хмельник и — через Бердичев — в Житомир. Подтверждением этой версии может быть остановка Шевченко в Бердичеве. Этот город упомянут в поэме «Чернець», написанной через год после волынского путешествия. В Жи­томире исследователь долго не задержался, и выехал в Почаев, поскольку посещение Лавры было основной целью командировки.

Дорога на Волынь

Среди исследователей распространено мнение, что по пути в Почаев Шевченко на несколько дней заехал в городок Вишневец. Поэта действительно могло заинтересовать родовое гнездо князей Вишневецких, где родился основатель Запорожской Сечи Дмитрий Вишневецкий (Байда). А князь Ярема Вишневецкий построил здесь в 1640 году мощный каменный замок, который через восемь десятилетий, по приказу последнего представителя упомянутого княжеского рода Михаила Сервация, перестроили в роскошный дворец наподобие резиденций французских монархов.

Весной 1845 года Вишневец посетил Костомаров. О пребывании у графа он вспоминает в «Автобиографии»: «В то время Вишневец принадлежал графу Мнишеку. Замок составляет большое каменное здание в два этажа с заворотами. Я имел рекомендательное письмо к владельцу его, полученное мною от владельца Ровно, князя Любомир­ского…» Преподаватель гимназии Николай Костомаров разочарован холодным приемом у Мнишека: «Я понял, что не увижу того, что меня особенно интересовало и побудило искать знакомство с польскими магнатами».

Интерес у него вызывала Вознесенская церковь, размещавшаяся неподалеку. В ней захоронены останки последнего православного князя из рода Вишневецких — Михаила, отца знаменитого Иеремии и мужа Раины Могилянки, двоюродной сестры митрополита Петра Моги­лы. Но почему же польский аристократ Филипп Мнишек не уделил Костомарову надлежащего внимания, не пригласил осмотреть библиотеку дворца?

Эту замкнутость можно объяс­нить тем, что Мнишек был поляком и католиком. А в условиях тогдашней Российской империи, после подавления Польского восстания 1830—1831 гг., он не мог продвигаться на государственной службе. Собственно, ограниченные возможности сделали графа замкнутым.

Филипп Мнишек, скорее всего, так же насторожено отнесся и к Шевченко. Ведь тот приехал как представитель Киевской археографической комиссии, деятельность которой носила антипольский характер. Но Шевченко был официальным лицом, которому поручили изучать древности. И поэтому Мнишек не мог отказать ему в просьбе осмотреть дворец.

Неприязнь хозяина вынудила Шевченко искать других — благодарных — собеседников. И таким лицом стал графский лакей Федор Кружилка. От него, тогда уже 80-летнего человека, писатель и ученый Василий Щу­рат в мае 1905 года записал некоторые свидетельства. Они были опубликованы в 1914 году и яв­ляются единственным источником, указывающим на пребыва­ние Шевченко в Вишневце. Кружилка рассказывал Василию Щу­рату: «Це зал (в Вишневецком дворце. — Р.Я.), де він, було, як не малює, то щось пише. За щось таке його арештували…» По словам рассказчика, Шевченко хотел «побути часок» в монастыре в Подкамени.

Но сам Шевченко в своих произведениях не упоминает о Вишневце. По мнению известного шевченковеда, профессора На­ционального университета «Острожская академия» Петра Кралюка, автора монографии «Во­линь та Поділля в житті Тараса Шевчен­ка», Кобзарь побывал в этом городке уже после посещения По­чае­ва. Почему же Шевченко хотел поехать в Подкамень? Потому что этот городок находился рядом с Почаевым. С Почаевской горы ему открывался вид на Подкамень, отображенный контуром на одной из акварелей.

«Ходила в Киев и Почаев святых угодников молить...»

Почаевская лавра приобрела статус самой крупной православной святыни на Волыни и стала местом многочисленных паломничеств. Николай Костомаров поехал сюда на Пасху 1845 года. «К вечеру, – писал историк в «Автобиографии», — мы прибыли в Почаев, остановились в жидовском постоялом дворе и отправились к архимандриту. (…) Церковь почаевская — одна из просторнейших, какие я видел в России, сохранила сильные следы прежнего католичества (более века она была в руках монахов греко-католиков. — Р.Я.)».

Архимандрит Григорий, по свидетельству современников, был веселым и гостеприимным человеком. Он достаточно полно и объективно изложил Костомарову историю Почаевской обители. Надеемся, что он не делал из этого тайны и для Шевченко, прибывшего в Почаев с рекомендациями светского и духовного начальства.

В Почаеве, очевидно, Шевченко поселился в новом доме для богомольцев, который размещался возле холма при въезде в комплекс монастырских зданий. Там он написал акварель «Почаевская лавра с востока». Исследователь Николай Дубина в монографии «Шевченко и За­падная Украина» приводит свиде­тельства бывшего столяра лавры Ивана Сидоровича Станкевича, который видел в книге почетных гостей этого дома собственноручную подпись Шевченко и приписку: «На храм 3 рубля серебром подаю».

В государственном архиве Тернопольской области хранится ценный документ от 22 ноября 1846 года — разрешение Во­лын­ской духовной консистории рисовать Шевченко лавру. В По­чаеве Шевченко нарисовал четыре акварели, два эскиза и сделал набросок карандашом. Несмотря на поставленную «техническую задачу», Шевченко раскрыл свой талант художника.

На акварели «Почаевская лав­ра с юга», где хорошо виден величественный архитектурный ансамбль лавры, четко вырисован Успенский собор с близлежащими сооружениями. Со­циальный контраст величия создают две убогие хатки-мазанки и одинокая фигура прихожанина — символы убогости и отчаяния...

Внешний вид лаврского комплекса также изображен на акварели «Почаевская лавра с востока». Но он не является доминирующим. Изображение улицы, на которой размещается деревянный крест с распятым Иисусом Христом, по левую сторону еще один, каменный, погруженный в землю, два больших тополя, расшатанных ветром, — все это создает впечатление тревоги.

Интересна акварель Шевченко «Вид на окраины с террасы Почаевской лавры». На переднем плане — часть террасы перед Успенским собором, фрагмент храма и две фигуры монахов. Но передний план на картине теряется. Как отмечает Петр Кралюк,«погляд глядача ніби примагнічений до силуету гори на задньому плані. Це — галицький Підкамінь із домініканським католицьким монастирем, куди хотів поїхати Шевченко». Резон в этом есть. Движение в глубину, в направлении Подкамени, подчеркивается жестом руки одного из монахов...

Шевченко также показал зри­телю внутреннее убранство Ус­пен­ского собора Почаевской лавры. Достичь целостности и величия композиции художнику удалось изображением стен и арок без росписей и орнаментов. На этой акварели, как и на других из почаевского цикла, Шевчен­ко создает контраст холодного темно-синего цвета и теплого золотого. Сохранился и эскиз рисунка. Но акварель вышла багаче, поскольку на эскизе изображений монахов и женщины нет.

Возникает вопрос: почему Шевченко не записывал в Почаеве пересказы, песни религиозного содержания, например, об исцелении, заступничестве Почаев­ской Божьей матери, которые в городе знают и взрослые, и дети? Ни в его рабочем альбоме, ни в произведениях послепочаевского периода сведений об этом не находим. По-видимому, поэт воспринял Почаевскую лавру сквозь призму деятельности Русской православной церкви. Неприязнь к ней он высказал в поэме «Кавказ», написанной за год до подольско-волынского путешествия.

На гору Бону? Нет, сначала в Кременецкий лицей

После Почаева Шевченковские дороги, вероятно, пролегли в Кременец. Яркие воспоминания о Кременце читаем в повести «Варнак». Персонаж произведения, «возвращаясь из Почаева, зашел в Кременец посмотреть на Королеву Бону (гору, которая высится над городом, жители называют Боной. — Р.Я.) и на воздвигавшиеся в то время палаты, или кляштор, для Кременецкого лицея…» Именно в помещениях бывшего иезуитского монастыря размещалась Волынская духовная академия. Ее Шевченко, очевидно, посетил. Потому что с пие­тетом пишет в той же повести об основателе Кременецкого лицея — предтечи семинарии — Тадеуше Чацком. Образ одного из преподавателей польского историка Иоахима Лелевеля изображен в повести «Художник». Еще в одной повести — «Прогулян­ка із задоволення і не без моралі», а также в «Дневнике» упоминается украинско-польский поэт Тимко Падура, жизнь которого связана с Кременцом.

Не Костомаров ли посоветовал Шевченко посетить Кременец? Потому что сам он сделал это на год раньше. Обратимся к «Автобиографии»: «Первым делом моим было взойти на вершину крутой и высокой горы, где виднелся обвалившийся замок, приписываемый преданием королеве Боне, жене короля Сигизмунда I. (…) Возвратившись с горы, я отправился осмотреть бывший Кременец­кий лицей, обращенный в православную семинарию»…

Но акценты посещения Кременца у этих выдающихся личностей разные. Для Шевченко побывать в Кременецком лицее означало больше, чем взобраться на гору Бону. Он не скрывал восторга от этого учебного заведения, которое в начале XIX века не уступало европейским выс­шим учебным заведениям. Из повести Шевченко «Варнак»: «Мир праху твоему, благородный Чацкий! Ты любил мир и просвещение! Ты любил мир и просвещение, как нам Христос его любить заповедал!» Об основателях и преподавателях Кременецкого лицея, в частности о Чацком, Шевченко мог узнать от профессоров Киевского университета имени святого Владимира, возникшего на базе Кременецкого лицея.

Далее странствие Шевченко пролегает из Кременца в Ново­град-Волынский. «Из Кременца, — читаем в повести «Варнак», — пошел я через село Вербы в Дубно, а из Дубна на Острог, Корец и на Новгород-Волынский, на берега моей родной, моей прекрасной Случи». Необходимо заметить, эта повесть — не автобиографическая, в ней есть художественный вымысел. О селе Вербы и Дубно со знаменитым замком, прославленным Николаем Гого­лем в повести «Тарас Бульба», Шевченко не вспоминает больше нигде.

В Остроге Кобзарь все же задержался. Ведь в повести «Прогулянка із задоволенням і не без моралі» вспоминается о замке князей Острожских, который осматривал Шевченко. В «Варнаке» есть информация, что между Острогом и Заславцем (нынешний Изяслав) был погреб, выкопанный гайдамаками, в котором позднее скрывались селяне-бунтари. В «Прогулянці» читаем воспоминания не просто о Корецком замке, но и о церкви, в которой хранились останки князей Корецких. Шевченко, по-видимому, видел ее, поскольку пишет, что она превратилась в руину.

Уезжая в конце 1844 г. на преподавательскую работу в Ровенскую гимназию, в Корце и Остроге останавливался Николай Костомаров. В «Автобиографии» читаем: «... я остановился в Корце, где обозрел развалины старого замка, — потом был в Остроге...» Далее — воспоминания о посещении иезуитского монастыря, монастыря капуцинов, Богояв­ленской церкви, башен замка князей Острожских. Надеем­ся, что побывать Шевченко в этих исторических местах порекомендовал бывший ровенский преподаватель.

Символ казацкой трагедии — Берестечко — Шевченко оплакивает в поэме-мистерии «Великий льох», стихотворениях «Ой чого ти почорніло…», «За байраком байрак». Очевидно, на поле Берестецкой битвы великий поэт был.

А в Берестечко из Кременца в свое время выезжал Костомаров, и в «Автобиографии» он подробно описывает поле известной битвы 1651 г. и следы тех событий. И, вполне возможно, посоветовал товарищу побывать в памятных местах.

Ориентировочно 10 ноября Шевченко прибыл в Житомир. В повести «Прогулянка із задоволенням і не без моралі» он пишет об этом: «Измерив вдоль и впоперек Волынь и Подолию и дождавшись в Житомире осенней грязи, мы возвратились благополучно в Киев». В последний день 1846 года Шевченко отчитался перед генерал-губернатором Бибиковым о поездке...

Царизм беспощадно продлил некую схожесть жизненного пути Шевченко и Костомарова. После разгрома Кирилло-Мефодиев­ского братства Шевченко сослали в далекий Оренбург, зачислили в 5-й Оренбургский линейный батальон, установив над ним суровейший надзор. Костомарова отправили в глубь России — в Саратов, на должность переводчика при губернском управлении. Великие судьбы — великое рабство, почти как у Софокла.