Украинские политики, говоря о массовом, общественном сознании, делают это достаточно уверенно. Даже самоуверенно. Раз мы народные избранники, то кому, как не нам, знать, чего народ хочет и будет хотеть? Ссылаются на опросы, прессу, экспертов… Но те же опросы в последнее время отражают весьма неоднозначное отношение к властным структурам. Говорят об очередном кризисе доверия. Политики волнуются: это обычное состояние умов или какие-то особые претензии к «помаранчевой» власти? И опять — бегом к экспертам. Все это напоминает попытки пробурить земную поверхность на такую глубину, чтобы точно узнать, из чего состоит ядро Земли.
Намедни ехал я на мотоцикле через Карпаты по современнейшей горной дороге, которую недавно построили, говорят, македонцы с чехами. Машины с европейскими номерами летят в обе стороны, но все — по-европейски вежливо и предупредительно. А в районе Нижних Ворот свернул вглубь и оказался через минуту в совершенно другой цивилизации, другом времени и измерении, напоминающем Икстлан у Кастанеды. Полное отсутствие асфальта, неторопливо бредущие во всех направлениях люди и коровы, медитирующие на одну известную им тему. Жизнерадостные, но изумленные дети. Почти потусторонние, но гордые старики и старухи. Добры молодцы в подпитии, но в наглаженных брюках… и так далее. Подумалось, вот оно — общественное сознание, настоящее. В нем даже нет кажущейся поначалу значимой парадоксальности. Есть огромная и тяжелая, как Карпаты, инерция веков, есть непознаваемая для транзитного путешественника логика саморазвития. Может, никакого общественного, массового сознания вообще не существует?
Есть массовое подсознание, коллективное бессознательное, на него легко и удобно списывать все рукотворные социальные психозы. Но таким образом зима 2004-го превращается из «революционной» в «психиатрическую», а это неправда, хотя рукотворность и психотичность там отчасти имели место.
Политики — те же люди, в основном с теми же ошибками восприятия. Их отличают разве что повышенная мнительность да завышенная самооценка. В первом случае это страх потерять статус, на фундаменте которого выстроено хрупкое здание их личности. Во втором — работа «клакеров», неквалифицированного окружения, промышляющего комплиментами. Но «новая волна» украинских политиков, судя по их заявлениям и действиям, выгодно отличается от прежней. Прежде всего — чувством ответственности. Наивно полагать, что это некая радикально новая порода людей. Просто в спины им дышит огромная, гороподобная волна народных чаяний. Политики, выброшенные ею вверх и вперед, вынуждены двигаться чуть быстрее скорости исторического потока, чтобы их не смыло в историю.
Обладает ли эта «волна» сознанием? К несчастью, в бытовой оценке общественных явлений мы зачастую пользуемся понятийными «обломками» марксизма, согласно которому общественное сознание возникло одновременно и в единстве с возникновением общественного бытия. Природе (без учета Божьей воли) безразлично существование человеческого разума, а общество не могло бы без него не только возникнуть и развиваться, но и просуществовать ни одного дня и часа. В силу того, что общество есть объективно-субъективная реальность, общественное бытие и общественное сознание связаны друг с другом: без энергии сознания общественное бытие статично и даже мертво.
Значит, есть? Но сознание реализуется в двух направлениях: отражении и активно-творческих способностях.
С рефлексиями, то есть с отражениями, у украинской нации всегда все было на высоте. Медитативность вместо решительных действий — классика жанра. Из школьного курса литературы вспоминается, как герой повести Франко «Борислав сміється», когда его истязают, сквозь стиснутые зубы говорит брату: «Карбуй!». То есть запоминай впрок, потом разберемся. Это общенациональное откладывание выяснений «на потом» с успехом использовали и русские цари, и польские короли, а вслед за ними — и коммунистическая власть.
Если считать национально-освободительные движения украинцев активностью сознания, то оно не густо и не очень эффективно, но все же присутствует в истории народа. А вот с собственным социальным творчеством — плохо. Запорожская Сечь и разные оккупационные власти — не в счет. Это творческое волеизъявление не народа, а в лучшем случае отдельных его прослоек, субэтносов и классов. Или просто подстраивание к действительности, инстинкт. А у сознания есть функция опережающего отражения, то есть осознанная устремленность в будущее. Никакого целостного представления о своем будущем у украинского общества сегодня нет. И попытки выдать за это представление то, чего люди НЕ хотят в будущем, смехотворны.
Сегодняшние претензии к власти имеют сугубо психологическую природу. Во-первых, в силу вышеупомянутой огромной инерционности власть еще долго будет восприниматься народом как нечто противостоящее ему. «Они» — это главная характеристика власти. «Они» могут быть лучше или хуже, либеральнее или беспредельнее, но все равно это «они», а не «мы». Возможность обижаться на сегодняшнюю власть есть возможность обижаться на Власть вообще. В этом смысле теперешние «они» расплачиваются за предыдущих. Издержки демократии, ничего осознанного.
Во-вторых, естественный маятник общественных настроений качнулся от эйфории к депрессии, а повод для депрессии ищется во внешних чертах текущей ситуации. На личностном уровне — это как предменструальный синдром, когда раздражает все, и причины находятся где угодно, кроме собственного тела. Стало быть, в эмоциональной приторможенности опять-таки — ничего личного.
В-третьих, абстрактные показатели роста экономики — спорная тема даже для специалистов, а украинскому «Икстлану» они и подавно побоку. Попытки порадовать людей тем, что наш ВВП все больше растет, позабавили бы Фрейда, но к сознанию они опять-таки не относятся.
Ну и в-четвертых, одна из главных эмоциональных составляющих нашего общества, о которую всегда разбивались как изощренные схемы московских политтехнологов, так и речи наших политиков, пытавшихся максимально просветить людей с точностью до трех знаков после запятой, — это то, что в оценке власти обществом работает простое «нравится — не нравится». Президент Ющенко, например, воспринимается парадоксально. Он необычен, слишком «похож» в политическом поведении на «пересічного» живого человека с естественными реакциями, чем очень привлекает и располагает к себе, но одновременно и тревожит. Однако его поведение прежде всего воспринимается, а не осмысливается. Это замечательно, знаково, с точки зрения украинской истории. Но с точки зрения политических наций, демократиям которых сотни лет, не означает вообще ничего.
О наличии общественного сознания можно говорить тогда, когда оно одновременно и рефлексирует, и преобразовывает бытие вокруг себя. Политические, культурные, религиозные идеи могут опережать общество, его нынешнее состояние, и вести за собой. В истории Украины религиозные идеи это иногда делали, правда, это была реакция на притеснения. Культурные — в некоторых регионах. Политические — только в случае наполнения их религиозным или культурным смыслом.
Общественное сознание — это обобщенность его составных частей, которые нужно не просто эмоционально пережить, а осмыслить. Причем на разных уровнях (обыденно-житейском, теоретическом, общественно-психологическом, идеологическом и т.п.). И то, что каждым уровнем сознания общественное бытие отражается по-разному, как раз и составляет реальную сложность. Поэтому нельзя рассматривать его как простую сумму понятий «сознание» и «общественное».
Евроинтеграция, Евровидение, помаранчевая революция и т.п. — все эти слова, как и День независимости, имеют большое общественное эмоциональное наполнение. Это здорово, что общество наконец-то берется за руки хотя бы в таком хороводе — лиха беда начало. Но весь словарь наших политиков призван взывать к некоему коллективному Тарасу Бульбе как архетипу украинца, в который, похоже, начинают верить и сами политики. В то же время, согласно Юнгу, архетипы располагаются парами. И, проезжая по Карпатам, где люди и природа порой — единое целое, я подумал, что вторая часть украинского архетипа — это Вий. Малоэстетичный, но всезнающий и всемогущий. И если уж какая-нибудь панночка вызвала его к жизни из глубин коллективного бессознательного, то политикум должен быть готов взглянуть ему в глаза, отвечая по всей строгости метафизических законов, а не грянуться оземь бездыханным, как Хома Брут.
Украинская власть пытается если не приручить, то хотя бы оградить себя от этого пронзительного и беспощадного взгляда. Собственно, все ее публичные действия замечательно вписываются в шаманские и прочие магические практики древности. Что такое выступление политика, как не камланье с бубном? А практика раздачи наградных медалей — чем не выстраивание символической шаманской иерархии? Партийные слоганы — те же заклинания; махание флагами призвано отогнать злых партийных духов; «посадка» неугодных — ритуальные жертвоприношения. Ну и не без толики фокусничества и жульничества, как водится среди оккультной братии, если «работается» на публику.
Психиатры часто сталкиваются с пациентами, заигравшимися с энергетикой потустороннего. Существует ли оно объективно или только в глубинах подсознания — значения не имеет. Сила эта огромная профанам (в том числе и властным) кажется если не дармовой, то легкодоступной. Без учета платы за прикосновение к бессознательному. Помаранчевая революция — лишь часть этой энергии, которая, будучи высвобожденной, не может быть управляемой. Даже освободителями. Единственный шанс — дать ей право на саморазвитие, следуя древним китайцам, которые считали, что лучший правитель тот, о котором известно лишь, что он существует. Но чтобы взглянуть в глаза Вию, нужно поступиться тщеславием и партийным бизнесом, жаждой мести и желанием обрести место в истории. Сегодняшняя украинская власть к этому не готова. А веки-то тем временем поднимаются…