История этой любви началась в довоенной Полтаве. Получила неожиданное продолжение во время Второй мировой войны. И может счастливо закончиться теперь. Если...
Письмо было адресовано мне как полтавскому корреспонденту Украинской службы радио «Свобода». Оно словно остановило привычную круговерть журналистских будней, заставило в который раз задуматься над непостижимостью судьбы и над тем, что мы, журналисты, не просто пишем газетные статьи, живущие один день, или готовим радиосюжеты, живущие, пока звучат в эфире, — мы создаем летопись нашего времени, наше слово соединяет поколения и наводит мостики между прошлым и современностью.
«Добрый день, уважаемая Людмила! Пишет вам старая — в прямом и переносном смысле — знакомая (мне уже 77 лет), — так начиналось письмо полтавчанки Оксаны Абель. — Недавно я услышала вас по «Свободе» и очень обрадовалась: возможно, с вашей помощью удастся осуществить мою мечту — найти хоть какой-то след Вальдошки. Я понимаю, как это непросто, но ведь надежда умирает последней...». В конверте была пожелтевшая от времени вырезка из полтавской молодежной газеты «Молода громада» с моей статьей 14-летней давности. Я с любопытством перечитала ее, поскольку, естественно, за эти годы забыла подробности.
...Шел 1935 год. В полтавских школах начались занятия. Как-то раз Альфред, старший брат Оксанки, семиклассник десятой полтавской школы, принес домой ошеломляющую новость: в их классе будет учиться новенький — немецкий мальчик Вальдемар, а фамилия его — Яш. Он приехал в Советский Союз с отцом-специалистом, приглашенным на Полтавскую фабрику измерительных приборов, или, как ее еще называли, термометровую.
Кстати, в то же время в этой школе училась Ляля Убыйвовк, которая в начале войны возглавила антифашистскую группу «Непокоренная полтавчанка». Подпольщики были разоблачены и казнены. А Елене Убыйвовк посмертно присвоили звание Героя Советского Союза...
Шли дни за днями. Веселый Вальдошка подружился с одноклассниками, а особенно с Альфредом. Часто бывал у него и его сестры Оксаны дома, шалили, как и все дети их возраста. Мальчики научили немецкого ровесника нашим играм, очень нравилось ему играть «в Чапая».
Но прошел год или полтора, контракт отца Вальдо на фабрике закончился, и мальчик, тепло со всеми попрощавшись, вернулся в Германию.
Вскоре в семье Абелей произошли печальные события. В 1937 году отец, военный, бывший красный латышский стрелок, был репрессирован, как и тысячи других безвинных советских людей. Альфред по окончании школы хотел поступать в военное училище, но ему как сыну «врага народа» отказали. И он решил стать инженером-строителем.
«Не стреляй в Алика!»
В 41-м, в начале войны, Альфред вместе со студентами Полтавского инженерно-строительного института эвакуируется в город Уральск. А вскоре идет на фронт. 16-летняя Оксана с мамой и бабушкой осталась в оккупированной Полтаве. Мама была единственной кормилицей в семье. Работала, как и до войны, костюмером в драматическом театре.
Как-то ее позвали: «Вас спрашивает какой-то немец...». Она вышла, теряясь в догадках. Перед ней стоял и улыбался молодой солдат вермахта, назвавшийся... Вальдемаром.
Тяжело передать чувства женщины в тот миг. Вальдо рассказал, что он проездом и отпросился у своего командования в город, с которым связаны воспоминания его детства. Его словно магнитом тянуло в Полтаву, которую он успел полюбить, хотя понимал, что его одноклассники, как и он, мобилизованы.
Разыскать Абелей оказалось непросто, поскольку они сменили местожительство. Тогда Вальдо от старых соседей узнал, где работает мама его товарища, и пришел в театр. После спектакля она пригласила его домой.
Вальдо расспрашивал об Альфреде, но, к сожалению, у Абелей не было от него ни одной весточки: в оккупированный город письма с фронта не доходили. И тут мама Оксаны впала в какое-то нервозное состояние, сквозь слезы заговорила:
— Вальдошка, дорогой, если бы ты знал, как я вас, немцев, ненавижу! Кроме тебя одного. Ну зачем вы пошли на нас войной? Зачем ты идешь убивать Алика? (Так в семье называли Альфреда).
Вальдо прекрасно понимал мать своего друга. Возможно, в те минуты он ругал себя за затею проведать семью Абелей. Растерянно говорил:
— Я не убивать... Я в артиллерии, я был долго в госпитале на Кавказе. И вообще, у нас кто имущий, тот на теплых местечках, при штабах...
Еще что-то говорил в свое оправдание, а затем, не пробыв и часа, начал прощаться.
Оксаниной маме было совсем плохо, поэтому проводить Вальдо пришлось девушке. По улице они шли молча. Ей было очень неудобно идти рядом с ним: не объяснишь ведь каждому, кто этот немецкий солдат. На перекрестке молча пожали друг другу руки, и он исчез за углом дома...
Когда в 43-м Полтаву освободили, прислал весточку, наконец, и Алик. Написали ему о визите Вальдо. Альфред ответил очень коротко, — мол, очень удивлен. Алик знал, что все письма перечитывают цензоры. Поэтому упоминание о немецком солдате-друге могло закончиться для него репрессиями.
Помогите разыскать Вальдо
Возможно, так бывает только в приключенческих фильмах, но мне очень хотелось, чтобы они — Вальдо и Алик — встретились. Не судьба...
Альфред Абель не дожил до конца войны два месяца. Он умер от ран, воюя в латышском национальном подразделении, как когда-то, в гражданскую войну, его отец. В музее Полтавского технического университета (бывшего инженерно-строительного института) есть и фронтовое фото Алика, и его стихи, а во дворе — стела с именами погибших воинов-студентов...
Не знаю, выжил ли в мясорубке Второй мировой немецкий юноша, который по воле бесноватого Гитлера стал потенциальным убийцей своего друга. Видимо, не раз и не два Вальдо-солдат задумывался над иронией судьбы, которая заставила его убивать без ненависти к советским людям, без осознания священного долга арийца. Возможно, каждый раз, когда он заряжал пушку, ему слышался крик матери друга: «Не стреляй в Алика!». Да и Альфреда разве могла не удивлять бессмысленность того, что Вальдо — враг, которого необходимо уничтожить.
«А может, Вальдо и жив, — думали мы с пани Оксаной. И, возможно, удастся его разыскать. Ведь на дворе уже была горбачевская перестройка.
Эта история, которая теперь, когда я стала старше, взволновала меня еще больше, чем когда услышала ее впервые, изложена в статье «Пам’ять серця», опубликованной в июле 2002 года в самой тиражной газете Полтавы — «Полтавський вісник». Закончила я ее такими словами: «Прошло 14 лет. 14 лет, за которые упали Берлинская стена и «железный занавес» между СССР и Западом, появилась независимая Украина и мы избавились от многих «совковых» комплексов. Говорят, с возрастом воспоминания детства, юности кристаллизируются. «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной...» — утверждал поэт. И эта память сердца, светлая память искренней дружбы ее брата и немецкого белокурого мальчика Вальдо Яша, бурлит, не дает покоя 77-летней женщине. А поскольку эта дружба много значила и для Вальдо, о чем свидетельствует его желание разыскать Алика в оккупированной Полтаве, она считает это своим долгом.
Дело сложное. Но не безнадежное. Будем надеяться. Чудеса случаются, хотя и редко...».
Яшей обвинили в шпионаже
Вскоре после публикации в «Полтавському віснику» мне позвонила по телефону председатель общества полтавских немцев «Видергебурт» Татьяна Борисовна Горобец и сказала, что ее мама — Ида Александровна Шмидт — знала семью Яшей, дружила с Каролиной, младшей сестрой Вальдо. Мы встретились в гостеприимном доме Оксаны Абель, рассматривали довоенные фото семьи Абелей и Шмидтов, фронтовые фото и читали письма Алика. Ида Шмидт вспомнила, что семья Яшей жила с ними по соседству, на квартире в доме по ул. Жовтневой, 46. С Каролиной они были ровесницами и часто вместе играли. Вальдо был старше, во дворе его звали на славянский манер Виктором. Когда Яши уезжали, Идина мама купила у них для дочери пальто Каролины и еще некоторые вещи.
Оказалось, что известный полтавский историк Вера Никаноровна Жук, работая в архивах НКВД—ГПУ, натолкнулась на информацию о немецких специалистах, родных братьях Вальтере Оттовиче и Георге Оттовиче Яшах, которых перед войной пригласили на полтавскую термометровую фабрику. Они были социал-демократами, не принявшими фашизм. И, попросившись в Советский Союз, надеялись спастись от набиравшего силу Гитлера. Да не знали, бедняги, что попали из огня да в полымя. Их обвинили в шпионаже в пользу Германии и, не дожидаясь завершения срока контракта, выслали из СССР. А те полтавские семьи, которые поддерживали хоть какие-то отношения с Яшами, были репрессированы. Как, например, родители Иды Шмидт и Оксаны Абель, а также многие другие, которым приписали контакты с «немецкими шпионами» Яшами.
Во время войны Вальдо разыскивал
в Полтаве свою первую любовь
Но самое неожиданное началось позже. Ида Шмидт выслала статью «Пам’ять серця» подруге детства Эльвире Бенкендорф, которая сейчас живет в Киеве, а в свое время много лет проработала режиссером передачи «Голубой огонек» в Останкино. (Ее сын — тоже киевлянин Андрей Бенкендорф — режиссер-постановщик популярного сериала «Бандитский Петербург», внуки Анна и Егор работают в Киеве на телевидении).
Письмо-ответ от г-жи Бенкендорф было откровением для Иды Шмидт. А вскоре я позвонила в Киев.
Публикация в «Полтавському віснику» о Вальдо подняла из глубин памяти 81-летней женщины самое сокровенное. И все вспомнилось живо и ярко.
— В 35-м году я училась в полтавской средней школе №10, — рассказывает пани Эльвира. — Вальдо учился то ли в нашем, то ли в параллельном седьмом классе. Но он был года на два старше нас, поскольку из-за незнания русского не мог усваивать программу своих ровесников. Не обратить на него внимания было невозможно. Он был симпатичным и более крупным, чем наши ребята, одевался не так, как все: короткие шорты, длинные клетчатые гольфы.
Вальдемару красавица Эльвира тоже сразу бросилась в глаза. Обладательница тяжелой длинной светло-русой косы ходила с гордо поднятой головой, за что одноклассники даже называли ее «задавакой». Жила она с сестрой и матерью-полькой, т.к. отец-немец умер, когда девочке было девять лет. Поэтому Эльвира рано стала самостоятельной, умела вести домашнее хозяйство. Вальдо не скрывал своей симпатии к Эле, носил портфель, провожая домой, но в квартиру никогда не заходил. Жила тогда Эльвира недалеко от 10-й школы, по ул. Пушкина, 43.
Как-то в выходной девушка белила комнату.
— Вдруг, —вспоминает пани Эльвира, — отворяется дверь, и я вижу Вальдошку. Я чуть не упала с табуретки, стоявшей на столе, жутко сконфузилась, ведь вся была забрызгана мелом, в косынке, стареньком халатике. А он смотрит на меня, как заколдованный, и говорит: «Боже мой, Эля, какая ты красивая!». И от переполнявших его чувств начал быстро говорить, мешая русские и немецкие слова. Он говорил — точно знает, что женится только на мне, что я обязательно понравлюсь его отцу (о матери почему-то не вспоминал, а отец был для него большим авторитетом). Больше никто и никогда не говорил мне таких красивых слов...
После этого неожиданного объяснения в любви Эля и Вальдо начали много времени проводить вместе. Однажды Вальдо сообщил, что их семья возвращается в Германию (мы теперь знаем, почему), и ошарашил тем, что Эльвира... скоро к нему приедет. Они даже ни разу не поцеловались...
Эльвира чуть ли не каждый день получала письма от Вальдо. Он присылал и много фотографий. Вот их дом, вот их сад, вот он вместе с отцом что-то мастерит, вот он с друзьями позирует с кружками пива... Он словно знакомил Эльвиру со своими друзьями, поскольку верил, что она — его суженая.
Но вскоре Эльвиру повесткой вызывали в НКВД. Только в кабинете испуганная девушка поняла, что все письма — и Вальдо, и ее — внимательно перечитывались, а это было так оскорбительно, так противно. Солидный дяденька-энкаведист начал «обрабатывать» Элю, давить на «комсомольскую сознательность», патриотизм, разглагольствовать об интересах государства и коварстве врагов. Он настаивал, чтобы Эльвира продолжила переписку с Вальдемаром, но ей будут говорить, что писать и о чем спрашивать.
— Хоть я была юной, но понимала, во что меня втягивают, как низко хотят использовать мои чувства, — говорит пани Эльвира. — Как можно писать письма любимому, если знаешь, что их будут читать чужие люди?! Это же интимное! Я сказала, что не собираюсь выходить замуж за Вальдо и поэтому вообще больше не буду ему писать. Энкаведист уговаривал меня, затем грозил, но я настояла на своем и, кажется, убедила его. Вернувшись домой, я собрала все письма и фотографии Вальдо и, как ни было больно, сожгла их. Больше на послала ему ни одного письма, а он писал мне до самой войны.
Начало войны застало Эльвиру под Киевом, она была вожатой в пионерлагере. Узнав из публикации в «Полтавському віснику» о том, что в 42-м Вальдо приезжал в Полтаву, поняла: он искал ее и приходил на улицу Пушкина, 43. Но семья Бенкендорфов была эвакуирована в Казахстан. Тогда, видимо, Вальдо решил разыскать Алика Абеля.
Первая любовь, которую так грубо растоптала тоталитарная система, долго была незаживающей раной Эльвиры. Она понимала, что после той страшной войны практически нет шансов найти Вальдемара, «железный занавес» делал это невозможным. И хотя не осталось ни одного письма Вальдо, из глубин памяти всплыл его довоенный адрес и пульсирует в висках: «Ильменау, Лангевизенштрасе, 11. Ильменау, Лангевизенштрасе, 11»...
Вместо послесловия
Недавно в газете «Вечірня Полтава» был напечатан рассказ, как один немецкий юноша, который во время войны влюбился в украинскую девушку-остарбайтера, в прошлом году наконец нашел ее на Полтавщине.
Вот если бы и эта история имела хеппи-энд. Так хочется, чтобы случилось чудо, и Эльвира и Вальдо встретились. Пусть через 65 лет. Но лучше поздно, чем никогда...
P. S. Когда материал готовился к печати, на запрос общества полтавских немцев «Видергебурт» из бургомистрата города Ильменау (территория бывшей ГДР) поступило сообщение: в архивах города найдена информация о том, что в 1952 году семья Вальтера Яша нелегально выехала в ФРГ.
Поиски продолжаются.