Дмитрий Дмитриевич Шостакович всю жизнь страстно любил футбол. Для большинства его музыкальных коллег эта страсть осталась непонятой или принималась как блажь гения. Человек с напряженным лицом, в очках и с потертым портфелем в руке был и на стадионе явно не к месту. Об этом ходили анекдоты. Однажды будто бы к Шостаковичу после футбола подошли два не очень трезвых болельщика, предложили быть третьим и спросили: «Ты кто по профессии?» Шостакович ответил: «Композитор». Мужики обиделись: «Ладно, не хочешь — не говори».
Футбол вместо музыки?
Уже в тридцатые годы увлечение Шостаковича постепенно приобретает грандиозный размах. Несмотря на загруженность композиторской работой, на многочисленные преподавательские и общественные обязанности, он старается не пропускать важнейшие ленинградские матчи. После первых финансовых успехов своих произведений выезжает, когда удается выкроить немного времени, на важные матчи в другие города. Но просто сидеть на трибуне и болеть оказывается недостаточно — в 1935 году Шостакович поступает в школу судей. В те годы профессиональный советский футбол только формировался. Многие футболисты в дневное время работали на фабриках и заводах. Почему бы композитору не стать судьей? На профессиональное судейство времени не хватило. Но в многочисленных воспоминаниях о Шостаковиче повторяется одна сцена: он на отдыхе, все играют в футбол или волейбол — Дмитрий Дмитриевич судействует. Иногда сидя на дереве.
К концу тридцатых Шостакович знает многих футболистов в лицо, знакомится с тренерами и игроками, общается со спортивными журналистами и покупает или выписывает практически всю спортивную прессу. Одним из самых любимых становится фильм «Вратарь», в котором в роли «черных буйволов» снялись футболисты киевского «Динамо», а любимой командой — ленинградский «Сталинец» (с 1939 года — «Зенит»). «Это боление приносит порой больше огорчений, чем радостей», — пишет он спортивному радиокомментатору Аркадию Клячкину. А однажды, в отсутствие жены, Шостакович приглашает игроков «Зенита» к себе домой и устраивает в их честь торжественный обед. После застолья по просьбе футболистов он исполняет свои произведения. Когда футболисты уходят, Шостакович говорит своему другу Исааку Гликману: «Ну вот мы и познакомились с героями футбольных драм, на которых до сих пор смотрели с высоты трибун...». Шостакович болел за «Зенит» без фанатизма — долгие годы его любимым игроком был Валентин Федоров, правый инсайд футбольной команды «Динамо».
«Футбольная» музыка Шостаковича
Пожалуй, это было чистой случайностью, что Шостакович написал «футбольный» балет. В 1929 году он получил заказ на «Золотой век», который изначально назывался «Динамиада» и создавался по уже готовому футбольному либретто А. Ивановского. Этот агитационный балет отражал идеологическую моду: здоровое тело, скорость, сила. Между двумя командами — капиталистической и идеологически безупречной советской — происходит матч. Декадентский капиталистический мир представлен канканами и фокстротами, а советская команда — оптимистическими маршами, фольклорными и советскими мелодиями — музыкой «положительной во всех отношениях». «Золотой век» — спортивная утопия: в финале советская команда и рабочие капиталистической страны исполняют танец солидарности. Балет написан и поставлен во времена сталинского «великого» перелома, когда в преддверии чудовищных жертв государство требовало оптимизма и веселой бодрости. Но «веселость» балета Шостаковича — не просто реализация социального заказа. Здесь личное воодушевление футболом совпало с потребностями государственной пропаганды. Сам Шостакович не очень любил этот балет, в основном за искусственность и схематизм. Фокстроты и канканы все же не пропали даром и были использованы в симфонической сюите. Мечта о всепримиряющем футболе, видимо, все-таки глубоко запала в душу Шостаковичу: много лет он хотел написать что-то вроде гимна футболу — светлого и радостного марша. Но его опередил композитор Матвей Блантер, с которым Шостакович частенько сидел на футбольной трибуне рядом. Шостакович повторял отчасти с гордостью, отчасти с завистью — «это наш Мотя сочинил!».
Создавая музыку к фильму «Юность Максима», первой части революционной трилогии, Шостакович не удержался и использовал фривольную шансонетку для изображения угарного предреволюционного веселья: «Я футболистка, в футбол играю, свои ворота я защищаю, напрасно я ножки сжала, мяч проскочил… я проиграла». Финал 6-й симфонии сам Шостакович считал одним из самых удачных в своем творчестве. В этой подвижной и гротескной музыке критики и приближенные к музыкальным кругам увидели футбольный задор и даже «услышали» какие-то пасы мяча. Исаак Гликман, один из самых близких друзей композитора, считал такую интерпретацию вульгарным вымыслом. К подобным тематическим, и особенно идеологическим, трактовкам сам Шостакович относился с полным смирением, может быть, понимая их неизбежность. Об этой же симфонии, в которой композитор вроде бы «расписался в любви к футболу», рассказывали, что на одном из собраний кто-то из тогдашних композиторов-секретарей строго спросил Шостаковича: «Ведь это же все про борьбу чернокожих африканцев за свою независимость?» «Да-да-да, — в своей обычной торопливой манере зачастил Дмитрий Дмитриевич, — вы совершенно верно заметили, это, конечно, про африканцев, про их борьбу».
Полировка нервов
Шостакович торопится после репетиции на стадион, но все равно опаздывает. «Десятку за билет!» — кричит он, как будто готов отдать и полцарства, чтобы увидеть игру. Футбол для Шостаковича был простой эмоцией, спонтанным проявлением чувств, так недостающим в окружающей жизни. Кроме того, на футболе можно было отключиться от чудовищного интеллектуального напряжения и ненадолго высвободиться из политических тисков. София Хентова, биограф композитора, считала даже, что без футбола Шостакович бы «не выдержал».
Начала сезона Шостакович ждал с нетерпением. «По-видимому, раньше, как через две-три недели, не удастся пополировать нервы в 1-м или во 2-м секторе стадиона им. Ленина», — пишет он Владимиру Лебедеву, известному почти каждому советскому ребенку своими книжными иллюстрациями. Лебедев был еще и профессиональным боксерским судьей, и, по всей вероятности, именно он приохотил к судейству Шостаковича. В сезонных паузах Шостакович, по его собственному выражению, «обрастал жирком». Другим фигурантом футбольной дружбы Шостаковича был инженер Валентин Коган, тоже в свое время мечтавший о футбольной карьере. Эта дружба вылилась в уникальную переписку: сохранились 53 многостраничных письма Шостаковича с подробными репортажами о матчах, со сведениями о составах команд, с перечнями голов с учетом пенальти, прогнозами и таблицами. Отчеты сделали бы честь любому спортивному журналисту. Но иногда Шостакович немного «баловался». «Игра сложилась так: на десятой минуте из грубейшего офсайда профработники впихнули штуку. Однако Разумовский играл так, как я давно не видал. За пятнадцать минут до конца второго тайма «сделали» Улитина и А. Федоров забил одиннадцатиметровый», — пишет он об игре «Динамо» (Л) — «Профсоюзы II». Не раз письма Шостаковича зачитывались в более широком кругу — порой футбольным знатокам не хватало официальной информации. Во время войны Шостаковичу удалось опубликовать две статьи о футболе в центральной прессе, одна из них появилась в газете «Красный спорт», главной спортивной газете страны.
Гроссбух или книга судеб?
Политическая биография Шостаковича полна противоречий. Его изображают то сознательным конформистом, то ярым борцом со Сталиным. Футбол в СССР, так же, как и вся окружающая жизнь, был подконтролен государству. Так, Лаврентий Берия однажды посадил за решетку трех игроков из команды противника, чтобы дать своей команде возможность выиграть. Футбольное поле представляло собой все же некую социальную утопию: здесь и маленькому игроку были ясны правила игры. Шостакович сказал однажды: «Стадион — это единственное место в стране, где можно громко говорить правду о том, что видишь». Он не просто «говорил» эту правду, но и документировал ее. Шостакович завел себе толстую книгу и назвал ее «гроссбух». Сюда он записывал всю футбольную бухгалтерию: результаты игр, соотношение забитых и пропущенных голов, количество пунктов и даже имена забивших гол. «Я вытащил свой футбольный гроссбух, отер с него пыль, накопившуюся за хоккейный сезон, и перевернул страницу. Написал: «Первенство СССР 1941 года» и разграфил лист пока на 14 частей (ходят слухи, что в первенстве будет 14 команд). Все готово для занесения 1-й записи, которая, очевидно, будет произведена 2 мая 1941 года. Осталось немного меньше двух месяцев». Шостакович делал записи о футболе с учетом виденного на стадионе, информации из прессы и радио, разговоров в футбольных кулуарах и обмена ценной информацией со знатоками.
К концу тридцатых статистика в Советском Союзе становится средством манипуляции массами. В это время Шостакович создает уникальный прецедент альтернативной статистики — как будто футбольные таблицы могли хоть как-то защитить от окружающей лжи.
Спортивный журналист и историк футбола Константин Есенин вспоминал, что в конце 30-х — начале 40-х в Украине была закрыта часть спортивных газет, а по всей стране под эгидой «коллективизации» спорта из репортажей стали вычеркивать имена забивших гол. Шостакович же усердно вел учет. А много позже — в 50-е и 60-е — он исправлял ошибки футбольных журналистов.
***
Футбольная «карма» Шостаковича, кажется, действительно существует. В апреле 2006-го на пост директора Санкт-Петербургской филармонии им. Шостаковича был назначен Илья Черкасов, бывший генеральный директор футбольного клуба «Зенит».