Вадим Шефнер |
Забываем, забываем,
Будто сваи забиваем —
писал Вадим Шефнер. Ему, страстному любителю и знатоку литературы, было грустно наблюдать, как легко читатели забывают тех, кого еще недавно так любили, чьи книги передавались из рук в руки и горячо обсуждались. Ему самому — поэту, прозаику, фантасту, будоражившему умы в семидесятые и в первой половине восьмидесятых годов, потом пришлось почувствовать на себе это непостоянство читателей. Как печально заметил его современник, другой замечательный поэт Давид Самойлов:
Придут иные времена,
Взойдут иные имена.
Но нам, читателям, для которых творчество и Вадима Шефнера, и Давида Самойлова, и других прекрасных поэтов и прозаиков было спасительным ориентиром в годы безвременья, не хочется, чтобы эти имена забылись, потому что без них мы сегодня были бы беднее.
Вадима Шефнера не стало 5 января 2002 года. Кажется, совсем недавно. Но назови это имя представителям нового поколения, и они только недоуменно пожмут плечами. А еще лет 15 назад оно было чуть ли не паролем для читающих и мыслящих людей нескольких поколений. Его задумчивые, печальные и мудрые стихи читали друг другу любители поэзии еще с того времени, когда на страницах журналов и многих книг царила «фанфарная» Муза. Уже из первой книги прозы Вадима Шефнера читатель увидел непарадное лицо войны, которую литератор прошел с первых и до последних дней, несмотря на то, что один его глаз был поврежден в детстве. Потом пошли замечательные автобиографические книги «Имя для птицы» и «Сестра печали», в которых писатель поведал не только о своем детдомовском детстве в голодные и холодные годы начала двадцатых, но и об удивительных людях, с которыми его свела судьба. Эти книги без преувеличения можно считать историческими, так объемно в них запечатлена эпоха. И в то же время они наполнены поэзией детства. В них сильна самоирония (редчайшее чувство!), а сюжет развивается так интересно, что, начав читать, трудно оторваться.
А его научная фантастика, переплетенная с повседневностью, где вместо пафоса — все та же самоирония и озорство… Каждая из этих повестей: «Скромный гений», «Девушка у обрыва», «Круглая тайна» и другие, попадая в печать, становились событием.
Потомственный петербуржец Вадим Сергеевич Шефнер принадлежал к старинному роду. Его предки по отцу, шведы по национальности, приехали в Россию из Прибалтики еще до Петра Первого. У них был титул баронов, к их фамилиям полагалась частица «фон», но, обрусев, они эту частицу отбросили. Все мужчины их рода (и по материнской линии тоже) были морскими офицерами, а оба деда — контр-адмиралами. Один из них, Алексей Карлович Шефнер, будучи еще капитан-лейтенантом, участвовал вместе с подчиненными ему матросами в основании Владивостока. Есть и мыс Шефнера, нанесенный на карту.
Выдержка и стойкость, перенятые от предков, пригодились Вадиму Сергеевичу и в голодном детстве, и в блокадном Ленинграде, и в трагические «ждановские» времена, когда после постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», заодно с Ахматовой, Зощенко и другими честными писателями, его перестали печатать, обвинив в пессимизме.
И в жизни, и в книгах он сумел остаться самим собой: мягким, деликатным, добрым и тонким человеком. Присуждение Государственной и Пушкинской премий нисколько не изменило его.
В моей жизни этот человек сыграл особую роль.
Был январь 1945 года. Шла война. Мы жили в подмосковном городе Шатуре. Я училась в седьмом классе. Случайно мне в руки попал тоненький журнал «Ленинград», где был напечатан рассказ Вадима Шефнера «Наследница». В нем рассказывалось о смертельно раненом лейтенанте и о девочке, которую он даже в последние минуты своей жизни сумел защитить от одиночества. Рассказ произвел на меня сильнейшее впечатление, и я впервые в жизни решилась написать в редакцию журнала, чтобы поблагодарить автора и тех, кто его напечатал. Мне ответили, что письмо передадут автору, как только он вернется из армии.
Закончилась война, мы вернулись из эвакуации в Киев. А через год и журнал «Ленинград» был закрыт.
В апреле 1964 года я впервые приехала в Ленинград и вдруг решилась позвонить Вадиму Шефнеру. В справочной узнала номер телефона. Мне ответил тихий, доброжелательный голос.
Я назвала себя — сперва свою нынешнюю фамилию, потом девичью — и начала рассказывать о письме школьницы. Вдруг слышу: «Это письмо мне передали, я его храню!» Спросил, надолго ли приехала, и пригласил в гости.
Вадим Сергеевич был невысок ростом, худощав. Один глаз у него был незрячим. Говорил негромко, слушал внимательно, был гостеприимен, как и его жена, Екатерина Павловна. Вадим Сергеевич сказал, что у него как раз вышла первая книга прозы, куда вошел и рассказ «Наследница», и он с удовольствием подарит ее мне.
Так началось наше знакомство. С тех пор я ежегодно ездила в Ленинград и в первый же день посещала Вадима Шефнера.
Он был библиофилом, известным в городе. Библиотеку собрал не очень большую, но составленную с любовью. Сколько книг я увидела у него впервые, сколько услышала новых для меня имен!
Шефнер читал мне стихи из книги Владислава Ходасевича, написанные в эмиграции. Ранние стихи этого поэта были мне известны, но о книге, написанной в Париже, я узнала от Вадима Сергеевича. Говорю об этом потому, что через несколько лет он грустно сообщил: эту книгу у него похитили. К тому времени у меня уже была ее машинописная копия. Я ее перепечатала на машинке, красиво переплела, вклеила фотографию Ходасевича и послала В.Шефнеру к его дню рождения. Он был рад подарку.
В первый же день, попав к нему в гости, я стала его расспрашивать об Анне Ахматовой. Он ее очень любил, но сказал, что в присутствии Анны Андреевны всегда смущался. Впервые увидел ее, кажется, в 1936 году: она пришла к ним на литстудию и села наискось от него. Он был рад этому, потому что если бы она сидела рядом, то пришлось бы заговорить с ней, а он от волнения мог бы сделать какую-нибудь неловкость.
Уже значительно позднее, в 1984 году, мы с мужем приехали к Шефнеру в Дом творчества в Комарово. Он жил в большой комнате №12 с двумя огромными окнами. Рассказал, что в этой комнате жила Анна Ахматова. Вспомнил, как однажды посетил ее в квартире по улице Красной конницы, где она жила после выселения из Фонтанного дома. От смущения похвалил комнату за высокий потолок, украшенный лепниной, и услышал иронический ответ: «Да, — задумчиво сказала она, — ведь в этих квартирах когда-то жили петербургские извозчики»...
В то посещение Вадим Сергеевич подарил нам сразу три свои новые книги, тепло надписав их. На книге «Круглая тайна. Повести» написал: «Хорошим киевлянам Дусе и Олегу с приветом из Питера. Вадим Шефнер. 7.9.77». А на книге «Переулок памяти», видимо, находясь в игривом состоянии, написал необычно: «А Ольшанской Евдокии книги шлем мы вот такие. Вадим Шефнер. 29.3.76. Павловск».
В мае 1986 года, когда я гостила у Вадима Шефнера, он собрался ехать на выступление, и я увязалась следом. Мы уже добрались до здания на Невском, где должен был состояться вечер, и вдруг он попросил: «Пожалуйста, не ходите на мое выступление — я буду смущаться». И я не пошла.
Позднее он подарил мне свою грампластинку с дарственной надписью. Когда дома мы послушали ее, поразились, как прекрасно Вадим Сергеевич читал свои стихи: видно, на студии он был один в помещении и не стеснялся.
В одной из своих книг Вадим Шефнер говорит, что не любит писать письма. Я этого не замечала. Особенно часто он мне писал в первые годы, просил присылать стихи. Делал точные замечания. Но, в основном, мои стихи принимал хорошо и радовался выходу каждой новой книги. Письма писал довольно часто, особенно в первые годы. Интересно описывал свое путешествие на Дальний Восток — «по следам деда-адмирала». Но с годами у него очень ослабело зрение, а делать операцию врачи не решались из-за болезни сердца. Вадим Сергеевич считал, что печатать письма на машинке неприлично. Поэтому брал две—три красивые открытки (чаще всего с видами своего любимого города, который знал в совершенстве) и писал на них крупными буквами... Последнее такое письмо я получила за месяц до его кончины...
Но эта статья — о большом поэте, поэтому в ней никак не обойтись без стихов.
В них он часто рассуждал о жизни и смерти. Одним их таких стихотворений, посвященным жене, с которой они прожили вместе долгую, трудную, но прекрасную жизнь, я и хочу закончить воспоминания.
* * *
Екатерине Григорьевой
Отлетим на года, на века, —
Может быть, вот сейчас,
вот сейчас
Дымно-огненные облака
Проплывут под ногами у нас.
И вернемся, вернемся опять
Хоть на час,
хоть на десять минут.
Ничего на Земле не узнать,
В нашем доме другие живут.
В мире нашем другие живут,
В море нашем — не те корабли.
Нас не видят, и не узнают,
И не помнят, где нас погребли.
Не встречают нас
в прежнем жилье
Ни цветами, ни градом камней,
И не знает никто на Земле,
Что мы счастливы были на ней.
Стихи грустные, но не безысходные. Потому что, вопреки всему, их герои были на Земле счастливы. И это счастье освещает каждую книгу Вадима Шефнера, каждое его стихотворение.