В новейшей Украине стало уже обычаем в конце января каждого года привлекать общественное внимание к эпизоду, случившемуся в разгар революционного перелома, — бою под Крутами. Казалось бы, почти за девять десятилетий можно доподлинно воссоздать картину того, что на самом деле произошло, и, в конце концов, непредвзято, взвешенно квалифицировать как собственно сам эпизод, так и намного более широкую проблему, которую он (этот эпизод) чрезвычайно рельефно освещает.
Однако бой под Крутами, очевидно, относится к тем феноменам, вокруг которых изначально связались в тугой узел жизненная истина, ее сногсшибательная трансформация в угоду политике и конъюнктурное использование сложно оформленного в результате паллиатива.
С сугубо научной, собственно, фактологической точки зрения больших проблем относительно предыстории, значения боя, его последствий практически не возникает.
Украинская революция к середине января 1918г. прошла довольно долгий, сложный и, в общем, результативный путь. Под руководством Центральной Рады национальный энтузиазм, стремление нации к всестороннему возрождению удалось воплотить в реальные достижения. Еще в дни Временного правительства, вопреки огромному противодействию последнего, была провозглашена автономия Украины. 7 ноября 1917 г. было объявлено о создании Украинской Народной Республики. Однако политические ориентиры руководства УНР, изначально остро противоречащие курсу ленинского Совнаркома, вылились в антагонистический конфликт двух революций: социальной (в общероссийском масштабе, вовлекшей в сферу своего взрывного развития и украинское пространство) и национально-освободительной, направленной на демократическое решение украинского вопроса.
Несмотря на официально объявленное еще в начале декабря 1917 г. состояние войны (ленинский «Манифест к украинскому народу с ультимативными требованиями к Украинской раде» и негативный ответ на него Центральной Рады), конфликт около месяца проходил вяло, сводился больше к поиску путей выхода из кризиса дипломатическими методами. После І Всеукраинского съезда Советов в Харькове (11—12 декабря 1917 г.), провозглашения Украины советской республикой, оформления двух центров власти, которые не только не признавали друг друга, но и накапливали взаимную враждебность, антагонизм, стало очевидным: предотвратить военное столкновение просто невозможно.
Потенциал сторонников социалистической революции в Украине приумножался военной помощью Советской России. Эта помощь начала поступать с середины декабря. По подсчетам специалистов (цифры легко подтверждаются архивными документами), в Украину из России в январе 1918 г. прибыло 32 тыс. красногвардейцев и революционных солдат. 22 тысячи из них через Харьков двинулись на Донбасс, а дальше — в направлении Ростова-на-Дону. По дороге их количество увеличивалось за счет пополнения отрядами донецких красногвардейцев. Цель, поставленная В.Лениным перед Верховным главнокомандующим по борьбе с контрреволюцией на Юге России В.Антоновым-Овсиенко — разгром кадетско-калединского мятежа, — реализовывалась неукоснительно.
Из остальных российских военных формирований большая часть отправлялась по Левобережью — через Екатеринослав (сейчас Днепропетровск), Александровск (Запорожье) на Одессу, Николаев и Херсон для участия в установлении и закреплении в жизненно важных пунктах республики советской власти. Это направление оказалось, в сущности, флангом калединского фронта и здесь отмечались особой активностью части, следовавшие с Юго-Западного и Румынского фронтов на Дон.
События на калединском фронте, востоке и юге Украины развивались очень стремительно и были в общем благоприятными для сил социалистической революции. В общий успех весомый вклад внесли восстания, возникавшие на местах с приближением советских войск. Все это дало возможность большевикам параллельно перевести в практическую плоскость планы похода и на Киев — столицу УНР.
В январе 1918 г. из Харькова в направлении Полтавы под командованием Михаила Муравьева выступил сводный отряд из красногвардейцев города, красных казаков В.Примакова и одного бронепоезда — всего 700 бойцов. В тот же день в том же направлении двинулся отряд екатеринославских, донецких и московских рабочих под командованием П.Егорова. Из 1200 воинов 450 были донецкими красногвардейцами под командованием Д.Жлобы.
Хотя в Полтаве дислоцировалось пять тысяч солдат и офицеров, верных Центральной Раде, 5 января они сдали город без боя. А уже через несколько дней победители, пополнив свои ряды полтавскими красногвардейцами под командованием местного большевика С.Козюры, начали наступление по железной дороге через Гребенку — Ромодан на запад и северо-запад. Параллельно в направлении Киева началось движение других спешно формировавшихся отрядов. Это были революционно настроенные элементы, стремившиеся к политическому действию и с готовностью отвечавшие на призывы уничтожения старого порядка, борьбы за новый, более справедливый, гуманный социальный строй. В общих чертах численность таких формирований была незначительной, хотя они громко назвались «революционными армиями». Скажем, в отряде Р.Берзина, наступавшего из Могилева через Гомель на Бахмач, и в отряде С.Кудинского, следовавшего из района Новгорода через Смоленск — Брянск — Калиновичи на Новозыбков, количество штыков едва превышало две тысячи в каждом. Суммарно же количество военных, принимавших участие в походе на Киев, было немногим более шести тысяч, хотя они были названы Восточным фронтом, а его главнокомандующим был назначен полковник М.Муравьев.
Объективные исследователи давно отошли от утверждений о том, что процесс создания украинской государственности был прерван агрессией многочисленных армий («орд») Советской России. Чрезвычайно авторитетный в кругах диаспоры историк, склонный к взвешенным философским обобщениям И.Лысяк-Рудницкий отмечал: «Легенда, що її треба здати до архіву, це казка про «надчисленні полчища» ворогів, що під їх ударами буцімто завалилася українська державність. У дійсності інтервенційні московські армії під час першої та другої навали (зими 1917—18 рр. та 1918—19 рр.) були відносно малі. Кремль до літа 1919 року не диспонував великою регулярною армією. Совєтська експансія була здатна поширюватися на ті країни, що їх їхнє власне безголів’я робило з них легку здобич».
Приходится констатировать: вокруг сил Центральной Рады в конце 1917 г. — в начале 1918 г. возник настоящий вакуум. Они с катастрофической скоростью теряли поддержку масс, а деморализованные военные части быстро разбегались обычно еще до прямых столкновений с советскими войсками. Эти же тенденции охватили и «Вольное казачество», почетным атаманом которого был П.Скоропадский.
По оценкам известного историка Д.Дорошенко, под руководством национальных властей тогда было не более 15 тыс. разбросанных по разным местам воинов. При этом нужно иметь в виду, что боеспособность украинских частей была очень невысокой. Едва ли не единственной боевой единицей был Украинский Гайдамацкий Кош Слободской Украины, который состоял из двух куреней — «красных» и «черных гайдамаков». Укомплектованный солдатами-фронтовиками, юнкерами, сечевыми стрельцами и галицко-буковинскими беженцами и пленными (Е.Коновалец, А.Мельник, Ф.Сушко и др.), кош насчитывал всего одну тысячу человек. Его возглавил С.Петлюра, отправленный в декабре 1917 г. в отставку за допущенные промахи в деле украинизации армии.
А военный потенциал советских властей в Украине, напротив, неуклонно приумножался. По реалистичным оценкам, в январе 1918 г. количество красногвардейцев и других однотипных формирований, выступавших на стороне советских властей, составляла 120 тыс. человек. Конечно, их боевая мощь не могла сравниваться качественно с регулярными войсками. Красногвардейские отряды было сложно собрать в кулак для выполнения важных стратегических задач. Но с другой стороны, существующие красногвардейские отряды оттягивали на себя силы противника, сковывали, распыляли их. Военные действия выплеснулись не на поля битв при участии больших армий, а в рабочие кварталы, на предприятия, в казармы, где конечный успех обеспечивался боевыми качествами и моральным состоянием небольших отрядов и групп.
Расстановка сил в Украине в январе 1918 г. сложилась далеко не в пользу национальных властей. Председатель Генерального Секретариата В.Винниченко посвятил выяснению этого аспекта отечественного исторического опыта немало страниц в трехтомнике «Відродження нації», и пришел в заключении к однозначно неутешительным выводам. «...Це була війна впливом, — писал один из лидеров Украинской революции. — Ні більшовики, ні ми не мали регулярного, дисциплінованого війська, яким можна було розпоряджатися по волі керуючого центру, незважаючи на те, що й як собі там думало й почувало військо.
Наш вплив був менший. Він був уже остільки малий, що ми з великими труднощами могли складати якісь невеличкі більш-менш дисципліновані частини й висилати їх проти більшовиків. Більшовики, правда, теж не мали великих дисциплінованих частин, але їхня перевага була в тому, що всі наші широкі маси солдатства не ставили їм ніякого опору або навіть переходили на їхній бік, що майже все робітництво кожного міста ставало за ними, що в селах сільська біднота явно була більшовицька, що, словом, величезна більшість самого українського населення була проти нас.
Єдиною активною мілітарною нашою силою була наша інтелігентна молодь і частина національно-свідомого робітництва, яке гаряче стояло за українську державність, розуміючи за нами ту державність так само, як і ми її розуміли...»
С началом наступления на Киев красных, в условиях общей растерянности, даже сплошной паники, способными на самоотверженные действия оказались прежде всего студенты и гимназисты. Уже 5 января 1918 г., то есть в день сдачи Полтавы, на собрании студентов младших курсов Киевского университета св. Владимира и только созданного Украинского народного университета, созванного по инициативе студентов-галичан, было принято решение приступить к созданию студенческого куреня Сечевых Стрельцов. К формированию «под угрозой бойкота и исключения из украинской студенческой семьи должны приступить все студенты-украинцы». Кроме студентов, в состав куреня были привлечены ученики двух старших классов 2-й украинской им. Кирилло-Мефодиевского братства гимназии. В общем количестве записалось около 200 человек (вторая сотня потом принимала участие в боях в Киеве, то есть не покинула город). Военные власти назначили командиром старшину (сотника) Омельченко, который к тому времени был зачислен студентом Украинского народного университета.
Высшее государственное руководство, бесспорно, было хорошо осведомлено о патриотическом движении молодежи и даже морально, да и идейно, поддержало его. Так, 11 января 1918 г. «Нова Рада» — газета украинских социалистов-федералистов, влиятельной фракции в Центральной Раде, — опубликовала обращение «До українського студентства», подписанное украинской фракцией центра Университета св. Владимира: «Прийшов грізний час для нашої Батьківщини. Як чорна гайворонь, обсіла нашу Україну російсько-«большевицька» (котра нічого спільного не має з ідейним большевизмом) грабіжницька орда, котра майже щодня робила у нас нові захвати, і Україна, одрізана звідусіль, може врешті опинитись в дуже скрутному стані. В цей час Українська фракція центру Університету св. Володимира кличе студентів-українців усіх вищих шкіл негайно прийти на підмогу своєму краєві і народові, одностайно ставши під прапор борців за волю України проти напасників, які хотять придушити все, що здобуто нами довгою, тяжкою героїчною працею. Треба за всяку ціну спинити той похід, який може призвести Україну до страшної руїни і довговічного занепаду. Хай кожен студент-українець пам’ятає, що в цей час злочинно бути байдужим... Сміливо ж, дорогі товариші, довбаймо нашу скелю і йдімо віддати, може, останню послугу тій великій будові, яку ми ж самі будували — Українській державі!
Записуйтесь до «Куреня Січових Стрільців», який формується з студентів Університету св. Володимира та Українського Народного Університету, звідки, мабуть, ми будемо розподілені серед декотрих українських військових частин, для піднесення культурно-національної свідомості та відваги...»
В этом же номере «Нової Ради» был размещен такой призыв: «Всі товариші, що вписались в курінь, повинні негайно явитись в казарму куреня (Печерськ, Московська вул., Костянтинівська військ. школа)». Такие материалы публиковались и другими органами прессы.
Настроения студентов подогревались также тогдашними важнейшими государственными документами. Так, в IV Универсале Центральной Рады было сказано: «Всі товариші, що вписались в курінь, повинні негайно явитись в казарму куреня (Печерськ, Московська вул., Костянтинівська військ. школа)».
Следовательно, можно аргументированно говорить о прямой причастности высшего государственного руководства к движению студенческой молодежи как в идейном, так и в организационно-техническом плане.
На протяжении 8—13 января молодые воины пытались получить амуницию, вооружение и овладеть элементарными навыками обращения с ним. В казармах Константиновского училища, занятого, естественно, с разрешения военного начальства, качественной военной подготовки за крайне короткие сроки достичь не удалось. Утром 13 января в учебное заведение вернулась часть юнкеров (около 300 человек), которые рассказали о том, что они под командованием сотника А.Гончаренко в небольшом количестве (около 600 человек), плохо вооруженные, сами остаются на целом Левобережном фронте под Бахмачем и им необходима немедленная поддержка. Кто и как решал вопрос об отправлении на передовую студенческой сотни, которая поначалу создавалась для защиты Центральной Рады в Киеве, по документам и воспоминаниям доподлинно выяснить нельзя. Известно лишь, что приказ был получен «от командного состава 1-й военной школы». Однако, разумеется, что студенты самостоятельно решить многие вопросы, в частности и о специальном поезде (хотя это и заняло полтора суток), не могли.
15 января утром 116 студентов (первая сотня) были уже на станции Круты и большинство из них отправились копать окопы вдоль железнодорожного пути между Крутами и Плысками. По обе стороны боевые позиции занял отряд юнкеров из 200 человек.
Утром 16 января (то есть 29—по новому стилю) отряд балтийских матросов под командованием Ремнева (по некоторым данным, до двух тысяч) на марше неожиданно попал под встречный плотный огонь юнкеров и студентов. Возникла сумятица. А тут еще подоспел броненосец сотника Лощенко с пушкой и начал вести прицельный огонь по тылам наступавших. В некоторых источниках упоминается еще о двух батареях и двух бронепоездах. Так или иначе, ворваться в Круты с ходу красным не удалось.
Дальнейший ход событий дня воссоздать в деталях непросто — настолько противоречивы сведения даже самих участников.
В прессе развитие трагедии подают так. У каждого юного защитника Крут «було всього по три обійми патронів. ...А треба вже воювать, бо несподівано підійшов ворог і почав обстрілювати їх кулеметним і гарматним вогнем. Через короткий час виявилась нова несподіванка: з бокової лінії з Чернігова підійшло кілька російських ешелонів і почали обстріл з тилу. Далі було таке: штаб ніяких приказів не шле, патронів і знаряддя бійцям не присилає. Усі патрони витрачені. Одна одним гармата, котра була у юнкерів, мусила замовкнути, випустивши останню шрапнель. Прийшлось посилати когось на станцію шукати командира і штаб (судя по всему в редакции «Нової Ради», руководстве УПСФ знали настоящие имена командира — «капитан Т» и состава штаба — «два брата Б.», однако по каким-то соображениям не стали обнародовать данные, которые позже стали невыяснимой тайной. — В.С.). Їх на станції вже не було. Вони подалися за своїм поїздом, не повідомивши своє військо, не пославши йому ніякого приказу, а хапалися виїздити так, що забулися відчепити від свого поїзда вагони з знаряддям до гармат і з патронами, і завезли їх. Наших вояк росіяне оточили і перебили».
Итак, какими бы героическими ни были действия защитников малоизвестной до тех пор железнодорожной станции, они, в конце концов, не имели ни одного шанса на успех, тем более — на перелом общей ситуации на фронте. На исходе дня Круты оказались уже в руках большевиков, а путь на Киев, где в тот же день началось восстание рабочих против Центральной Рады, был открыт.
Позже писали, с одной стороны, о кровопролитности боя, неоднократных атаках моряков, отличавшихся неслыханной жестокостью, и то, что их мужественно сдерживали «полудети» (Д.Дорошенко), что они будто бы еще и в контратаки бросались. А с другой — об отсутствии у студентов патронов да и элементарного умения стрелять (многие из них получили в руки винтовку непосредственно накануне боя), о том, что юношам было крайне неудобно в неуклюжих битых валенках, в которые их второпях обули, хотя склады Первой украинской военной школы (бывшее Константиновское юнкерское училище) ломились от новеньких сапог и т.д. Все же студентам каким-то чудом удалось отойти с позиции в открытом поле (на расстоянии километра от станции) и выехать на ожидавшем их эшелоне в направлении Киева. Организованному осуществлению последней операции помогло то, что юноши заблаговременно разобрали железнодорожные пути и оторвались от преследователей.
Возможно, в какой-то мере закреплению в публикациях очевидных преувеличений способствовало и то, что амбиционный М.Муравьев стремился показать своему начальству собственные особые заслуги в борьбе за новую власть и в донесениях Главнокомандующему войсками по борьбе с контр-революцией на Юге России В.Анто-нову-Овсиенко явно «приукрашивал» жестокость единственного боя, который пришлось дать советским войскам на пути к Киеву, умышленно завышал силу сопротивления врага, использовал в донесениях даже полную чушь. «После двухдневного боя, — сообщал он, — первая революционная армия Егорова при поддержке второй армии Берзина возле ст. Круты разбила
контрреволюционные войска Рады, руководимые самим Петлюрой. Петроградская красная гвардия, Выборгская и Московская гвардия сами вынесли почти весь бой на своих плечах. Петлюра во время боя пустил поезда с безоружными солдатами с фронта навстречу наступавшим революционным войскам и открыл по несчастным артиллерийский огонь. Войска Рады состояли из батальонов офицеров, юнкеров и студентов, которые, кроме зверств по отношению к солдатам, возвращавшимся с фронта, избивали сестер милосердия, попавших в их руки. Иду на Киев. Крестьяне восторженно встречают революционные войска».
Неточности документа очевидны. Здесь стоит обратить внимание не столько на то, что под Крутами не было С.Петлюры и упомянутые в донесении действия он, естественно, совершить не мог, сколько на твердое убеждение, что в войсках Центральной Рады были «батальоны офицеров». Пожалуй, такими были квалифицированные юнкера (о них упоминается и отдельно), хотя в дальнейшем офицерам такая уверенность «укротителя Киева» будет стоить очень дорого.
Впрочем, думается, стремиться к опровержению каких-либо обоюдных неточностей, рафинирования деталей не так уж и важно. Общего представления о расстановке сил в районе боя, как и о стратегическом положении УНР, достаточно, дабы понять абсолютную детерминированность результата. Просто излишнее «ковыряние» в фактах сродни желанию подвергнуть сомнению высокий героизм и патриотическое самопожертвование юных борцов за идею, преданных защитников национального дела.
С.Петлюра, находившийся утром того дня на станции Бобрик, получив сообщение и подробный доклад о бое под Крутами, решил, что большую опасность для УНР представляют восставшие арсенальцы, и без колебаний направил свой отряд в Киев, приказав студентам ехать в Дарницу.
И по сей день существует ощутимый разнобой в определении не только масштабности боя под Крутами, его продолжительности, степени жестокости, но и, главное — количества жертв.
Так, Д.Дорошенко приводит в поименном перечне лишь 11 фамилий погибших студентов, хотя пишет, что в первый день (то есть 16 января) была уничтожена часть куреня, а во второй — были расстреляны 27 пленных, над которыми дико издевались. Они входили в разведывательную роту, отошедшую к Крутам на момент, когда станцией уже овладели красные. Восемь раненных отправили в Харьков, где ими никто не заинтересовался, и они исчезли из госпиталей, куда их устроили на лечение. В Киев на перезахоронение как будто привезли «несколько десятков изувеченных трупов».
Результаты 40-летнего документального исследования вопроса вошли в книгу С.Збаражского «Крути. У 40-річчя великого чину 29 січня 1918 — 29 січня 1956», увидевшая свет в 1958 г. в Мюнхене и Нью-Йорке в издательстве «Шлях молоді». Книгу открывает следующий мартиролог:
«Згинули під Крутами:
Сотник Омельченко — командир Студентського Куреня, студент Українського Народного Університету в Києві.
Володимир Яковлевич Шульгин, Лука Григорович Дмитренко, Микола Лизогуб, Олександр Попович, Андріїв, Божко-Божинський — студенти Університету св. Володимира в Києві.
Ізидор Курик, Олександр Шерстюк, Головощук, Чижів, Кирик — студенти Українського Народного Університету в Києві.
Андрій Соколовський — учень 6-ї кляси 2-ї Української Київської Гімназії.
Микола Корпан з Тяпча, під Болеховом, Західна Україна. М. Ганькевич, Євген Тарнавський, Гнаткевич, Пипський — учень 7-ї кляси, родом з Західної України, розстріляний з 35-ма іншими на станції Крути, перед розстрілом перший почав співати «Ще не вмерла Україна», всі інші підтримали спів».
Итак, называется 18 имен. С того времени никаких изменений в приведенный перечень внести никто не смог...
* * *
В водовороте тогдашних событий ни бой под Крутами, ни его участники не привлекли внимание общественности. Однако, когда с возвращением в Киев в марте 1918 г. Центральной Рады ситуация стабилизировалась, близкие и друзья поставили вопрос о перезахоронении погибших.
9 марта «Нова рада» поместила такие строки: «Гурток родичів звертається до всіх батьків і родичів студентів, середньошкільників і інших, що входили в склад січового стрілецького куреня і загинули в бою та розстріляні після бою біля Крут 16 січня с. р. і пропонує піднести загальне прохання про розкопку могил, щоб розпізнати і перевезти їх тіла з Крут, а також поховати у Києві».
История приобрела резонансный привкус скандальности. 16 марта под криптонимом «С.Ш.» (вероятнее всего — Сергей Шемет, один из лидеров Украинской партии земледельцев-демократов, которая тогда все решительнее критиковала провод Центральной Рады и Генерального Секретариата) появилась статья «Трагедія на Крутах». В публикации говорилось: «Ми хочемо звернути увагу суспільства й української влади на ту страшну трагедію, котра відбулася біля ст. Крути в часи наближення большевиків до Києва. В Крутах загинув цвіт української шкільної молоді. Загинуло кілька сот найкращої інтелігенції — юнаків — ентузіастів української національної ідеї.
Така втрата для культурної нації була б важкою; для нашого народу
вона безмірна. Винна в цій трагедії уся система безглуздя, весь наш
уряд, котрий після блискучого соціального законодавства, після піврічного адміністрування оказався покинутим народом і армією, і в такім
безнадійнім становищі рішив захиститись від добре озброєної большевицької армії кількома сотнями шкільної молоді. Узброївши на скору
руку ці жертви урядової легковажності, без жодної військової підготовки
одправила їх в Крути...». Автор требовал от правительства сделать надлежащие выводы и наказать, «а хоч принаймні усунути геть від справи винуватців».
Хотя в статье не называются конкретные имена, каждый хорошо понимал, что речь идет прежде всего о высшем политическом и военном руководстве УНР, в частности М.Грушевском и в особенности С.Петлюре, который возвратил себе бывшие позиции военного лидера.
Вот здесь весьма и пригодились глубокие профессорские знания и политическая интуиция М.Грушевского. Выдающийся украинский историк, бесспорный тогдашний национальный лидер не раз обращал внимание на определенные психологические особенности украинской нации, которые даже был склонен относить к ее ментальным чертам. Среди них, как это ни удивительно, — умение устраивать похороны. «Вони великі майстри в сім і вкладають у похоронні церемонії всю душу, — отмечал Председатель Центральной Рады. — Але підтримати за життя, в боротьбі, котру ведуть до останнього найбільш енергійні й віддані інтересам загалу люди — не їх діло, вони тримаються гасла: «моя хата скраю», беруть нейтралітет і вичікують, хто кого переможе: свій чи чужий, і коли свій поляже — справляють йому похорони і записують до національних святців...».
Хотя М.Грушевский говорит о таких национальных обычаях с очевидным негативным оттенком, именно к «традиционному» варианту прибегнул и он сам, когда пришлось отвечать на взволнованные вопросы возмущенной общественности и находить выход из непростой ситуации. На заседании Малой Рады он предложил почтить память погибших под Крутами и перенести их тела в Киев, на Аскольдову могилу. Собрание почтило память героев вставанием и приняло решение «прийняти похорон на кошт держави».
Многолюдные похороны состоялись 19 марта 1918 г. На вокзале, куда привезли останки погибших, в два часа дня собрались их родные, студенты, гимназисты, воины, духовенство, хор под руководством А.Кошица, множество киевлян. Заупокойную отслужил епископ Никодим. Извозчики, с двумя серо-голубыми гробами на площадке у каждого, тронулись от вокзала. Возле здания Центральной Рады к траурной процессии с жалобно-торжественными словами обратился Михаил Грушевский: «От у сій хвилі,— сказал он, — коли провозять ся їх домовини перед Центральною Радою, де протягом року кувалась українська державність, з фронтону її будинку здирають російського орла, ганебний знак росийської власти над Україною, символ неволі, в котрій вона прожила двісті шістьдесят з верхом літ. Видко, можливість його здерти не давалась даремно, видко, вона не могла пройти без жертв, її треба було купити кров’ю. І кров пролили сі молоді герої, котрих ми проважаємо».
В братской могилу на Аскольдовом кладбище, по данным тогдашней прессы, было опущено 17 гробов (только на единицу отличается эта цифра от вышеприведенного поименного перечня жертв С.Збаражским). Возможно, здесь не было тела сотника А.Омельченко, смертельно раненного во время боя 16 января. Его сразу отправили в Киев, и по дороге он умер. Очевидно, он был похоронен не под Крутами, хотя кое-кто из мемуаристов и специалистов называют и его имя среди тех, кого похоронили на Аскольдовой могиле). Газеты помещали траурные речи и статьи Л.Старицкой-Черняхивской, С.Ефремова, В.Дурдукивского, других известных деятелей украинства.
Павло Тычина посвятил погибшим стихотворение «Пам’яті тридцяти» (названное количество здесь объяснить непросто, если не учесть поэтическую склонность к гиперболам):
«На Аскольдовій Могилі
Поховали їх —
Тридцять мучнів українців,
Славних, молодих...
На Аскольдовій Могилі
Український цвіт! —
По кривавій по дорозі
Нам іти у світ»
Тогдашняя пресса широко освещала перезахоронение героев: «Похорон жертв боротьби за волю України» — «Народна Воля», «Два похорони» — «Боротьба», «Pro patria mori» — «Киевская мысль». Случались и обидные для власти высказывания. Так, врач С.Коломийцев в корреспонденции «На пам’ятник жертвам у Крутах» подчеркивал: «Цвіт української інтелігенції, діти, що не вміли стріляти, були послані дезорганізованою українською владою назустріч озброєним «до зубів» большевикам-росіянам... Честь і слава молодим героям, і вічна ганьба тим, хто повинен був не себе, а їх спасти, але не зробив цього.»
Там же был напечатан и теплый отклик-воспоминание члена ЦК УПСФ С.Ефремова о Владимире Шульгине, которого ученый-эрудит знал с детства и ценил высокие дарования юного патриота. Партийный и государственный деятель тоже не удержался, чтобы не высказать гневное осуждение в адрес власти, призвавшей для своей защиты молодых романтиков, идеалистов. «І от тут починається страшна трагедія таких душ, як Шульгинова, — пишет С.Ефремов. — На заклик вони озвалися, пішли й зложили все, що мали... Але я уявляю собі, що довелось їм пережити там, під Крутами, покинутим, беззбройним і беззахисним, перед невблаганним диким ворогом, і, може, з убійчою свідомістю, що чиста жертва їх ні на що не здалася, що вона за даних обставин страшної дезорганізації вийшла зайвою і непотрібною, нікого і нічого не рятувала. Воля, як і доля, «жертв искупительных просит» — з цим треба миритись. Але не можна миритись, коли ці жертви розтрачено так марно, як це було з святим поривом української молоді, що головами наложила під Крутами».
Однако общее настроение, в том числе и родственников погибших, явно сместилось в сторону благодарности власти, продемонстрировавшей погибшим особые почести на наивысшем государственном уровне и обязавшейся в дальнейшем еще более почтить молодых героев (поскольку других вообще и не было). Даже опосредованная причастность к общепризнанному национальному подвигу делала неудобным дальнейшее публичное требование сатисфакции по отношению к власти. Вопреки довольно распространенным утверждениям, будто бы М.Грушевский-политик заметно уступает М.Грушевскому-ученому, предложенное Председателем Центральной Рады решение, убедительно свидетельствует о другом: способность держать руку на пульсе общественных настроений и эффективно, тонко влиять на них.
С.Петлюра, в марте 1918 г. ни единым словом не обмолвившись о событиях под Крутами (причины понятны — остерегался напомнить о своей роли и вызвать на себя до поры до времени безымянный огонь критических стрел), и тогда же отодвинутый на второстепенный политический план, уже после поражения Украинской революции тоже не раз обращался к героическому подвижничеству юношей. В публицистической работе о патриотизме он в присущей ему патетической манере писал: «Коли вимовляю це слово, в моїй уяві постають незабутні моменти історичних днів під Крутами.
Страшні й величні картини!..
«Нас мало, але дух наш і єдність із криці», — чую з уст молодого сина України, що сміливо й одверто йде на нерівний бій з нечесним ворогом.
«Мамо, ми вмираємо, але щоб Україна вічно жила!» — в передсмертних муках кличе його товариш й гине славною смертю з ім’ям Вітчизни й Матері на устах...
«Наша смерть, то лише мізерний, потужний дар вічним, невгасимим змаганням за честь і незалежність України» — казали інші й з радісною усмішкою на устах приносили себе в жертву Великому укоханої Батьківщини...
Коли ж, нарешті, родиться геній-маляр, що оживить в нашому сумлінні красу смерті за добробути Вітчизни?
Чи є фарби, що ними зарисує він ці благородні профілі найкращих синів України?..
Нема!..
А вони такі необхідні...
І справжні, не фальшиві фарби, котрі промовляли б до серця товаришів та братів і батьків тих, що вмирали під Крутами, котрі б нагадали живим заповіт мертвих героїв...»
Не прибегая к целому ряду умозаключений, которым само собой настоятельно побуждает написанное С.Петлюрой, думается, в контексте вышесказанного, кроме всего прочего, стоит не пройти мимо реминисценции личностной окраски. Совсем не безразличный к «суду истории» (самозащитное заверение, что он его не боится — бесспорная неискренность, поскольку не существует политика, индивидуума вообще, который бы чувствовал себя в упомянутом смысле априори уверенно), один из ведущих деятелей Украинской революции, явно, нашел форму раскаяния и ее сугубо по-человечески, по-христиански можно принять и понять.
P.S. Приобретя определенную инерционную самодостаточность, в украинской историографии событие под Крутами получило гипертрофированные оценки, обросло мифами, стало приравниваться к известному подвигу спартанцев под Фермопилами, а погибшими все чаще стали называть всех 300 юношей, из них — 250 студентов и гимназистов. При отсутствии других ярких примеров проявления национального самосознания и жертвенности, к этому событию все активнее обращаются, реализуя воспитательные мероприятия, особенно в среде молодежи.
Вышеизложенное обуславливает вывод о потребности более взвешенного подхода к непростой странице отечественной истории, применение оценок и выводов, свободных от конъюнктурных отклонений и неоправданных политических манипулирований, искусственного выдергивания отдельных событий из общего контекста и произвольного их препарирования. Предательство истины не может быть оправдано никакими мотивами и расчетами.
Объективные, беспристрастные уроки из исторического опыта — какими бы неудобными и неприятными они ни казались — единственная гарантия избежать повторения досадных просчетов и ошибок прошлого, вместе с тем — надежный ключ к поиску оптимальных вариантов перспективы общественного развития. Это в равной мере касается как науки, так и идеологической сферы.