Недавно мне довелось получить от жизни оплеуху. Во время одной из бесед я неожиданно обнаружил, что теперешние гуманитарии лет эдак 20—25-ти понятия не имеют, кто такой… Николай Гумилев. Мне-то казалось, что именно это поколение должно было вполне вкусить плоды демократизации преподавания литературы и хоть что-нибудь знать о таком поэте. Невольно я пришел к мысли, что «распалась связь времен», и те, кто идет вслед за нами, уже попали в некий замкнутый круг, который ограничивает их интеллектуальное поле ничуть не меньше, чем оно было ограничено у наших родителей в былом СССР.
Случилось что-то такое, что опять создало «тишь да гладь» в умах молодежи. Но уже такую, которая рискует стать непоколебимой. Сейчас доступно многое, но нет уже привкуса той новизны и вчерашней запретности, который без меры пьянил и меня, и всех тех, кто был студентом в начале 90-х. У нас вообще все получилось как-то неповторимо и в высшей степени «прицельно» опровергло посыл Конфуция о невезении тех, кому довелось жить в эпоху перемен. По части гуманитарного образования нам, я бы сказал, повезло сполна. Но что за эти десять лет изменилось и как именно? Раньше в школьных программах по литературе присутствовало немало заидеологизированных «шедевров», но зарубежная литературная классика игнорировалась почти тотально. У детей из более благополучных в советском понимании семей знакомство с иностранной литературой осуществлялось в виде созерцания корешков лимитированных подписных многотомников или просто «дефицитных книг». Впрочем, кое-кто их и прочитывал, что греха таить. Сейчас же произошла странная метаморфоза. Расширив горизонты (с немалым ущербом для русской литературы), мы катастрофически утратили плотность, концентрированность усвоения материала.
Тогда, в лихорадке перестроечных открытий, весь мир словно открывал наши богатства заново, вместе с нами. Со времен Шекспира о «распаде связи времен» имела право говорить, пожалуй, одна лишь Ахматова. Но и с ней в нашем сознании произошла досадная метаморфоза. Никогда не забуду, как я водил по ахматовским местам Киева американского профессора Роберту Ридер, впоследствии издавшую об Ахматовой обширную монографию, на страницах которой выражена любезная благодарность и мне. Такая же увлекательная прогулка состоялась у нас и с директором парижского издательства YMCA-Press Никитой Струве. А недавно я имел повод убедиться, что киевская молодежь чаще всего и понятия не имеет о мемориальной доске на одном из киевских домов, в которых жила Ахматова. Да и сама доска установлена не у того подъезда на улице Заньковецкой, в котором жила Муза Плача, а почему-то у соседнего. Видимо, для «зарубежной поэтессы» (родившейся, кстати, на украинской земле) такую деталь сочли мало существенной. Я не предлагаю каждому юноше зазубривать все довольно многочисленные киевские адреса Анны Андреевны. И помнить о том, что именно в Киеве, помимо прочих, создано миллионы раз переписанное и заученное впоследствии хрестоматийное стихотворение «Сжала руки под темной вуалью…». Но почему бы не замечать и не ценить хотя бы то, что бросается в глаза в самом центре города? Ведь мимо такого равнодушного взгляда неизбежно пройдут и все другие мемориальные доски с фамилиями уже исконно украинских писателей, и многие корешки непрочитанных книг... Так, российский серебряный век, оставивший свои будоражащие душу следы и в нашем городе, тоже оказался у нас невостребованным и забытым. Каким образом? Да попросту потому, что он отнят у тех, кто сейчас вступает в жизнь, и как-то до неразличимости растворен во всеохватном и усредненном школьном курсе. А ведь именно он был одним из первых культурных шоков, еще недавно знаменовавших пересмотр отношения к тому, что написано на не столь уж чуждом нам русском языке. Вот почему перемены, касающиеся восприятия серебряного века, особенно показательны.
Нам, поколению, родившемуся ровно через сто лет после вождя революции, посчастливилось хлебнуть всего — и заскорузло-советских курсов истории литературы, и того, что было связано с прорывами и открытиями перестроечного периода. В институте, например, помимо прочих курсов по литературе, нам отдельно читался курс истории литератур народов СССР и отдельно — история русской литературы советского периода. Оба эти курса казались совершенно оправданными и самостоятельными. К тому же все это происходило на фоне феноменального печатного бума начала 90-х (полуторамиллионные тиражи ставшего общедоступным «Нового мира», океан высококачественной художественно-литературной и литературно-публицистической прессы, появление коммерческого книгоиздания и т.д.) Мы буквально поддавались испытанию на прочность в потоке внешней информации. И каким же сладостным было это испытание! И совсем не потому, что оно было в юности, а именно потому, что оно было таким.
Сейчас от этой мощнейшей вспышки сверхновой звезды в нашей галактике не осталось и следа. Теперь появились другие, по-своему логичные, по-новому упорядоченные курсы, которые отчасти читают те же люди, а отчасти — уже наши ровесники. К счастью, мы успели усвоить все — и те трактовки, которые были «до того», и те, которые появились после. Нынче же гуманитарное образование лишилось того «слома пополам», который был неизбежен для теперешних тридцатилетних. Но оно ничуть не стало обращенным всецело в сторону завоеваний начала
90-х. Вместо этого появилась некая фрагментарность, претензия на охват мировой культуры в целом. Но и полное отсутствие «культурных шоков» и откровений, равно как и выстраданных, интимных симпатий в области поэзии и литературы вообще. В средней школе сейчас уже не прививают вкуса к литературе, а походя «предлагают» ее как факт. Примерно так же отстраненно как обычно читается какой-нибудь короткий неспециальный курс в институте. Поэтому сейчас привычка к чтению не просто не возникает, а выступает противоречием всему укладу жизни и образования подростка-юноши-студента. Сидение за книгой по их представлениям не может обещать ровным счетом никаких полезных, а тем более — приятных впечатлений. Нишу приятных впечатлений весьма успешно заполняет американская кинодешевка и российские сериалы по ТВ, а также — Интернет и «клубная жизнь». Ну а все полезное изначально воспринимается столь же малоприятным, как, скажем, рыбий жир. К тому же, всякая общепризнанная полезность в сознании молодого человека отдает «обязаловкой», а значит и «принудиловкой».
В вопросах среднего и высшего образования мы сейчас гонимся за культом свободы личности, впопыхах получая вкупе с этой свободой полную свободу от подлинной образованности. Гуманитарная сфера нынче перекроена в силу смены приоритетов и целеполагания молодых людей и их родителей. Экономика, юриспруденция, международные отношения, иностранные языки — вот примерно те гуманитарные области, которые сейчас наиболее вожделенны для «юношей, обдумывающих житье». При этом мы здесь говорим именно о том, что сместилось в области гуманитарных наук и гуманитарного образования. Хотя названные специальности, пожалуй, можно было бы счесть лидирующими и по общей технико-гуманитарной шкале. Плохо ли это само по себе? Ничуть. Страшно лишь то, какую социальную тенденцию отражают столь стойкие профориентационные симпатии. В Украине именно в этих сферах коррупция развита в наибольшей степени. В счет не идут разве что лингвисты, но и в их выборе чувствуется определенный «подтекст»: профессиональное владение языками предполагает какой-никакой, а путь за границу, дабы хоть как-то самоустраниться от безрадостной украинской действительности. То есть наиболее престижными признаются теперь профессии, в которых особенно стойко развита система круговой поруки и обхода законодательства. А значит, в жизненном выборе поколений, которые вот-вот придут на смену теперешним политикам, хозяйственникам и всем прочим, прослеживается определенный мотив. Его можно сформулировать так: «Пока мы живы, мы всеми силами будем отворачиваться от действительности нашего государства. Потому что само наше государство почти никогда не обращается к человеку лицом». Стоит ли удивляться, что в государстве, отвернувшемся от человека, и сама гуманитарная («человечная») сфера претерпевает не лучшие метаморфозы.
На фоне этих настроений особую значимость приобретает «специалист, подобный флюсу». Такой тип личности, похоже, может стать главенствующим в завтрашней украинской действительности. Культивированная, собранная «по кирпичику» картина личности, обладающей разнообразным запасом гуманитарных знаний, нынче не в цене. И это при том, что среднее образование сейчас как никогда приближено к былым высоким гимназическим стандартам (зачастую дети изучают несколько иностранных языков, кроме разве что классических, ну и много всего прочего полезного — вплоть до футбола и бальных танцев). Разнообразие программ и изобретательность педагогов имеют одну цель — предлагая молодому человеку широкий горизонт знаний, приучить его самого к постоянному расширению этого горизонта и к умению вкушать блаженство познания в течение всей предстоящей жизни, чтобы впоследствии развивать свою личность самостоятельно.
Но сегодняшняя действительность как раз и делает такое развитие необязательным. Так как и представители науки, и представители творческой интеллигенции сейчас утратили былой социальный лоск и уже не являются для молодежи образцом, достойным подражания. Никакого особенного достатка, никакого влияния в обществе, минимум возможностей для самовыражения — все эти признаки, увы, вряд ли привлекательны не только для сознания амбициозной молодежи, но и с точки зрения здравой логики вообще. А именно они, эти признаки, и свойственны в наибольшей степени самому элитарному (в интеллектуальном смысле) срезу нашего сегодняшнего общества. Все успехи в этой области являются лишь чудом или исключением — получение грантов, семейственность, связи, сила случая, спасительные и вспышкообразные симпатии со стороны иностранцев и т.д. Маловато в этом стабильности. То ли дело — работа в банке, в высшем звене менеджеров более-менее преуспевающей фирмы с иностранным капиталом или еще где-нибудь в подобных местах. Поэтому наша нация имеет все шансы превратиться в нацию энергичных клерков образца, пригодного для стран «третьего мира». И со временем эта энергичность все меньше и меньше будет соседствовать с вековыми культурно-гуманитарными традициями, с которыми она так успешно соседствует в сегодняшней Западной Европе. Любопытна недавно обнародованная статистика, по которой Грузия признана страной с самым большим количеством библиотечных книг на душу населения (из показательных стран мира в этом рейтинге, впрочем, не были учтены лишь США, но это не делает его результаты менее впечатляющими). Украина же в этом рейтинге присутствовала на каких-то пятидесятых позициях — примерно на тех же, которые она, как правило, занимает по уровню жизни. Наверное, такой «библиотечный показатель» было бы любопытно учесть в нашем разговоре о «гуманитаризации». Но грузинский случай повергает в тупик: ведь он иллюстрирует, что «постсоветский синдром» сам по себе не может служить основанием для падения интереса к книге и чтению. А именно вокруг этого интереса формируются все показатели «гуманитаризации» общества.
Сфера искусства и гуманитарных наук сама по себе никогда не станет прибыльной и надежно-коммерческой. Она, как никакая другая, непременно должна быть поддержана государством. И не на словах, а в форме достаточных и строго определенных бюджетных ассигнований. Тогда и программы по литературе не будут вступать в противоречие со здравым смыслом, и в школьных хрестоматиях найдется место большему количеству достойных имен, и исследования в области гуманитарных наук не будут зависеть лишь от эпизодических зарубежных грантов. Только такой шаг со стороны государства поможет нам избежать судьбы «вечно развивающейся страны». Только этот, не сделанный до сих пор шаг и отделяет нас от порога европейского дома. Дома, в котором сверхзадачей признаны не только дешевые гамбургеры и отсутствие виз, но и благотворный культурно-образовательный «багаж». Этот самый «багаж» делает сегодня Европу Европой гораздо в большей степени, чем любые законодательные уступки и экономические показатели. Давайте же не забывать, что в европейский дом предпочтительнее не ломиться, а поступательно двигаться по дороге цивилизации, на которой самыми надежными «путевыми столбами» выступают культурные ценности.