«Гражданин мира»

Тот, кто теряет вкус к Шиллеру, тот или стар, или педант, очерствел или забыл себя.

А.И.Герцен

9 мая исполняется 200 лет со дня смерти Иоганна Кристофа Фридриха Шиллера (1759 — 1805). Великий немецкий поэт, драматург, философ и историк, без сомнения, относится к не такой уж и большой когорте «властителей дум» многих поколений. В этом ряду «гауризонкаров» — одиноких горных вершин — Гомер и Вергилий, Данте Алигьери и Шекспир, Сервантес и Гете, Шевченко и Гессе, Пушкин и Лев Толстой. Уважаемый читатель может не согласиться с некоторыми предлагаемыми позициями, волен продолжить свой ряд, но вряд ли он будет состоять из десятков имен.

О Шиллере написаны буквально горы литературы, исследован почти каждый день его непростой, полной лишений, жизни. Не будем повторяться. Остановимся лишь на наименее изученной части творчества великого шваба — серьезных исторических исследованиях. Кстати, без них Шиллер вряд ли бы состоялся как драматург. Другое дело, что ради решения творческих задач писатель достаточно вольно (но в то же время осмысленно) обращался с историческими фактами. Это особенно проявилось при написании таких знаменитых пьес, как «Заговор Фиеско в Генуе», «Дон Карлос», «Мария Стюарт» и «Орлеанская дева», в меньшей степени — «Валленштейн».

Еще в 1788 году Шиллер писал Готфриду Кернеру: «Если из меня и не выйдет историка, то одно достоверно: история послужит для меня складом, откуда я буду черпать, или даст в мое распоряжение предметы, на которых я смогу упражнять свое перо и иногда также мой ум». Да, «склад» этот послужил хорошую службу драматургу. Ларец богини Клио воистину неисчерпаем. Настоящему мастеру слова удалось найти в нем яркие, сложные сюжеты и создать подлинные шедевры. Главное — и на это первым обратил внимание Гете, многолетний друг и соратник, — «через все творения Шиллера проходит идея свободы».

Шиллер начинает увлеченно изучать историю еще в военной академии, учрежденной герцогом Вюртембергским Карлом, самодуром и садистом, немало ему, как и всем своим подданным, попортившим крови. Может быть потому Фридрих так ценил личную свободу и всегда старался соблюдать дистанцию с кем бы то ни было. Особенно это касалось свободы творчества.

В юности он зачитывался Плутархом, Саллюстием и Фукидидом, Шлецером и Руссо. Но по-настоящему серьезные занятия историей занимают у Шиллера целое десятилетие с 1787 по 1797 год. К этому времени его имя уже было овеяно славой. Шлейф успеха тянулся от драм «Разбойники», «Заговор Фиеско в Генуе». Но при подготовке «Дон Карлоса» драматург явственно ощутил, что ему не хватает познаний в области истории. Фридрих с головой окунается в изучение источников, сутками работает в библиотеках.

Именно в эти годы Шиллер издает и редактирует ряд исторических памятников, а также публикует две свои самые знаменитые исторические работы: «Историю отпадения объединенных Нидерландов от испанского владычества» и «Историю Тридцатилетней войны». Впрочем, в самом начале этого сугубо «исторического» десятилетия Шиллер разработал широкий план издания «Истории замечательных восстаний и заговоров», которые должны были выходить в серии сборников с привлечением известных беллетристов. Среди них — Губер и Рейнвальд — близкие друзья Фридриха. Но издательское дело не было коньком писателя. Удалось выпустить лишь один том, в который вошли очерки о заговорах в итальянских карликовых государствах времен позднего Средневековья. Рамки этого издания стесняли Шиллера. Лишь много лет спустя он продолжил работу над историческими сборниками.

Весь 1787 год Фридрих увлеченно писал расширенный очерк о Нидерландской революции второй половины XVII века. Веймар (Саксония), где творил Шиллер, располагал к творчеству. Здесь он общался со столпами немецкого Просвещения Гердером и Виландом. Наконец в 1788 году вышел первый том задуманного шеститомника. Жаль, но Фридрих так и не завершил работу, ограничившись написанием двух небольших статей, посвященных этой же теме.

Успех, выпавший на долю начинающего историка, но уже известного драматурга, превзошел все ожидания. В 1789 году Шиллер впервые выступил с лекцией в Иенском университете. При огромном стечении слушателей молодой профессор прочитал специально подготовленную по этому случаю работу «В чем состоит изучение мировой истории и какова его цель». Особо следует отметить в ней блестящий обзор историко-философских идей эпохи Просвещения. И сегодня поражает романтический настрой писателя, блестящее владение стилистическими средствами: «Изучение истории стирает границы между зарождением и смертью, которые замыкают в столь тесные и столь гнетущие границы индивидуальную человеческую жизнь, и своей оптической иллюзией удлиняет ее краткое существование до бесконечности, делая незаметным переход от индивидуума к роду… Ее не может ослепить никакой фальшивый свет; она защищена от предрассудков века, потому что питается окончательными результатами законченных процессов».

Но работе в университете мешали обязательства перед издателями и, надо признать, отсутствие налаженного контакта с аудиторией. Возможно, студенческая масса еще не была готова к взаимному диалогу. Профессору трудно было приспособиться к уровню студентов, «спустившись до плоской ясности». Потому Шиллер в 1791 году бросает кафедру и всецело посвящает себя работе в архивах. К тому же на этот шаг его подтолкнул успех еще одной фундаментальной работы, столь близкой сердцу любого немца. «Историю Тридцатилетней войны» приняли очень тепло; семитысячный тираж первых двух книг разошелся почти мгновенно. В сентябре 1792 года после нескольких месяцев вынужденного простоя, связанного с тяжелейшей болезнью, писатель наконец-то завершает свой труд. Ирония и радость одновременно сквозят в словах Шиллера в письме к Кернеру: «Вряд ли германская империя была рада больше, чем я, Вестфальскому миру».

Проблема единства Германии почти через 150 лет после окончания этой опустошительной войны оставалась актуальной, так как страна была раздроблена на полторы сотни относительно больших и совсем крохотных государств. Как сугубо научное, это исследование, посвященное Тридцатилетней войне 1618—1648 годов, всегда вызывало много споров. Зачастую обилие используемых автором источников приводило к диаметрально противоположным оценкам. Этим объясняются столь противоречивые оценки таких выдающихся деятелей, как шведский король Густав II Адольф, Альбрехт фон Валленштейн, кардинал Ришелье.

Да, Шиллер заметно идеализировал Густава II Адольфа, но только лишь потому, что шведский король являлся носителем исторического прогресса. А вот с его неудачливым противником Валленштейном дело обстоит иначе. Если в сугубо исторической работе перед нами предстает образ довольно поверхностный, то уже в драматической трилогии «Валленштейн» (1798—1799) — незаурядная личность во всем ее многообразии. В Прологе к драме, произнесенном автором во время открытия Веймарского театра, есть такие строки: «Его образ колеблется в истории, искаженный пристрастием и ненавистью партий».

Трилогия в течение всего XIX века была среди ведущих постановок немецких театров. Через четверть века после смерти Шиллера, в 1805 году, выдающийся романтик Людвиг Тик, известный поэт, романист, новеллист, драматург и литературный критик, так написал об этом произведении: «…Эта великая драма открывает новую эпоху в истории нашей драматической литературы. Это могучее творение вступило в среду хилых порождений дня, сразу всем стало ясно, какими слабыми по своей внутренней сущности были те, современные произведения… В толпу добродетельных призраков тех дней вторгся могучий Валленштейнов дух, величавый и грозный. Немцы снова почувствовали, на что способен их великолепный язык, какие мощные звуки, какие мысли, какие образы смог вызвать к жизни подлинный поэт».

В одном ряду с Фридрихом Шиллером, как историком-популяризатором, стоят Гиббон, Юм и Робертсон в Англии, Вольтер и Монтескье во Франции, Гердер в Германии. Свет просвещения, излучаемый и сейчас многогранным наследием Фридриха Шиллера, не потускнел. Его довольно много издавали в советское время, находя в творчестве, безусловно, революционные мотивы (особенно это касается ранних драм «Разбойники», «Коварство и любовь», «Заговор Фиеско в Генуе»). Неоднозначным было отношение Шиллера к Великой французской революции, особенно после начала красного террора. Отсюда его такие горькие упреки: «Здание старого мира колеблется. Его прогнивший фундамент оседает. Сдается, явилась физическая возможность обосновать царство закона, где будет уважаться человек как самоцель, возможность положить в основу политического союза истинную свободу. Тщетные надежды! Для этого недостает моральной возможности, и щедрый миг встречает невосприимчивое поколение».

Последнее полное собрание сочинений Шиллера на русском языке вышло в 50-е годы XX века. Отдельные работы спорадически выпускались и позже. С переводом на украинский Шиллеру, в отличие от того же Шекспира, не повезло. Переведены лишь ряд драм и некоторые стихи. На это были и объективные причины.

Хочется, чтобы в поисках национальной самоидентификации мы, украинцы, не замыкались лишь на истории своего народа (конечно же, еще очень плохо изученной — особенно это касается ее контраверсионных страниц). Впору вспомнить блестящее афористическое изречение великого немца: «Это ничтожный, мелкий идеал — писать только для одной нации». Романтик все еще на литературном троне, и всяческие постмодернистские изыскания не смогут принизить величие «гражданина мира». 200-летие смерти Фридриха Шиллера будет широко отмечаться на уровне ЮНЕСКО. Он достоин этого, так как очень любил людей и верил в их предназначение.