4 февраля 1831 года в селе Горохове, что в Орловской губернии, у коллежского асессора Семена Дмитриевича Лескова и его супруги Марьи Петровны родился первенец. Усадьба, в которой проживал Николай с матерью и бабушкой Акилиной Васильевной, принадлежала предводителю орловского дворянства и крупному помещику Михаилу Андреевичу Страхову. Как и все помещики-крепостники, Страхов за малейшую провинность приказывал пороть виновного. Как-то малолетнему Николаю пришлось стать свидетелем ужаснувшей его сцены: на его глазах пороли беззащитного крестьянина, причем делали это с отъявленной жестокостью. Мальчик, увидев такое, тотчас повалился на колени и, рыдая, стал умолять отпустить несчастного. Это был первый в жизни Николая Лескова, хотя и по-детски наивный, но все же протест против насилия над бесправным человеком.
Когда Лесковы переехали на местожительство в Орел, Николая отдали на воспитание в семью старшей сестры по матери - Натальи Петровны, бывшей тогда замужем за упомянутым выше М.А.Страховым. В одном из набросков своей автобиографии Лесков писал об этом периоде так: «Плодом супружества Страхова и моей тетки было шесть детей - три дочери и три сына, из которых двое были немного старше меня, а третий - ровесник. И так как для их воспитания в доме были русский и немецкий учители и француженка, а мои родители ничего такого держать для меня не могли, то я жил у Страховых почти до восьми лет...»
Остальное время до поступления Николая в гимназию семья Лесковых жила в купленном Семеном Дмитриевичем именьице Панино. В Панино для Николая настала совсем иная жизнь: он впервые подружился с крестьянскими ребятишками, с которыми запросто вместе пас лошадей, ловил пескарей в небольшой, но чистой речушке Гостомле и, главное, чувствовал себя вольным как никогда и нигде.
Когда пришла пора непосредственно подготавливаться для поступления в гимназию, то при Николае в Панине «состоял» исключенный из семинарии дьяконский сын, ритор, который, по словам самого Лескова, учил его латинским склонениям.
Но лучшим занятием для Николая было чтение книг из отцовской библиотеки. Из прочитанного особенно поразила его воображение Библия. О ее восприятии Лесков вспоминал спустя четверть века после разлуки с Панино:
«Я не помню ни одной книги, которая бы, по моим тогдашним понятиям, могла представлять интерес, мало-мальски равный содержанию этой книжки, заставлявшей меня плакать по Христу и вскакивать ночью от образов страшного Иуды, и чудовищной картины ада, с беседующими в нем людьми Ветхого Завета...»
В 1841 году, когда Николаю исполнилось 10 лет, родители привезли его в Орел и «сдали в гимназию». На этом их родительская функция и закончилась, если не считать того, что устроили они сына к местной повитухе, где жилось ему и сытно, и вольготно. Домашних уроков у него проверять было фактически некому, так как хозяйки целый день не было дома. Так что их он почти не готовил, надеясь на свою неплохую память. Обучение в гимназии, в большинстве своем, было никудышным, а точнее о нем вспоминал Лесков так: «Больше били, чем учили».
Один орловский доброхот познакомил гимназиста Лескова с А.Н.Зиновьевой, племянницей князя Масальского, владелицей огромной домашней библиотеки, перешедшей ей в наследство от богатого дядюшки. Лесков столь увлекся чтением книг из этой библиотеки, что учеба вообще пошла по боку.
Время шло, с учебой все более и более не ладилось и в конце концов все окончилось жестоким конфузом: после пятилетнего пребывания в гимназии, осенью 1846 года одаренный юноша отказался от переэкзаменовки и получил поистине жалкую путевку в жизнь.
Николаю Лескову исполнилось шестнадцать лет и по ходатайству отца его зачисляют на государственную службу. Это все же что-то да значило. Конечно, радости в такой службе, как кот наплакал, но юноше на сей раз улыбнулась Фортуна: он попал под непосредственное начало и руководство Иллариона Матвеевича Сребницкого, исполнявшего обязанности секретаря палаты. Это был мягкий, любящий литературу человек, который позже будет давать свои критические отзывы о первых произведениях начинающего писателя Лескова.
В 1847-49 годах Лесков, будучи писцом Орловской палаты уголовного суда, встретился с высланным из Киева по делу Кирилло-Мефодиевского братства этнографом Афанасием Васильевичем Марковичем, которому обязан «всем направлением и страстью к литературе», с будущей писательницей Марко Вовчок, с фольклористами П.И. Якушкиным, М.А.Стаховичем.
В феврале 1850 года Лесков переехал в Киев, где сначала проживал по улице Малой Житомирской (по предположению киевского литературоведа Л.Ф.Хинкулова - это двухэтажный флигель во дворе дома №20 по той же улице. - П.Ч.), и квартировал у дяди, Сергея Петровича Алферьева, профессора терапии Киевского университета. С.П.Алферьев познакомил племянника со свободомыслящей профессурой - лесоводом И.Ф.Якубовским, законоведами С.О.Богородским, Н.И.Пилянкевичем, И.М.Вигурой, а также с последователями Н.И.Пирогова медиками А.П.Вальтером, Н.И.Козловым. Лесков был восхищен личностью и сочинениями основоположника русской научной статистики, экономиста социолога Д.П.Журавского, сторонника отмены крепостного права. Общение с этими замечательными людьми дало много и уму и сердцу. В религиозно-философском «новозаветном» кружке студентов-медиков Лесков изучал Евангелие, знакомился со средневековой арабской философией, читал книги западноевропейских философов. В качестве вольнослушателя он посещал университетские лекции по агрономии, криминалистике, государственному праву, анатомии, что говорит о его жадной, ищущей знания мысли, о многообразии интеллектуальных запросов.
В то время город хранил память о Тарасе Шевченко. В Киеве он сблизился со знакомыми поэта - художниками Иваном Гудовским и Михаилом Сажиным. В будущем в произведениях Лескова можно встретить немало воспоминаний о Шевченко, цитаты из «Гайдамаков» и из таких остро революционных его поэм как «Сон» и «Кавказ». Именно любовь к великому украинскому поэту и вообще к литературе Украины привела его к изучению украинского языка и знакомству с литературой народа, среди которого он жил. Он по-настоящему полюбил этот трудолюбивый, талантливый, певучий народ, с неизменным вниманием относился к его героическому прошлому, самобытному творчеству.
С особым интересом обозревая красоты Киева, Лесков находил, что «Братья Кий, Щек и Хорев обладали гораздо более совершенным вкусом, чем основатель Москвы боярин Кучка и закладчики многих великорусских городов».
Боль за побежденную в Крымской войне Россию, идеи свободного служения родине (вне «казенной должности»), жажда проявления инициативы побудили Лескова к смене служебного поприща. С мая 1857 по май 1860 года он работал агентом частной хозяйственно-коммерческой компании «Шкотт и Вилькенс» (штаб-квартира - село Райское Городищенского уезда Пензенской губернии, глава фирмы - англичанин А.Я. Шкотт, муж тетки Лескова), что позволяло ему увидеть «с возка и с барки» всю Русь. В поездках Лесков лично познакомился с высоко ценимыми им поэтами Т.Г.Шевченко и И.С.Никитиным.
В апреле 1860 года в Одессе - «первая проба пера» - статья «Очерки о винокуренной промышленности. (Пензенская губерния)». Первое выступление Лескова в печати - 18 июня 1860 года - анонимная «Заметка» в петербургском еженедельнике «Указатель экономический, политический и промышленный» (№ 181) против спекуляции при продаже Евангелия в Киеве. 21 июня - обширная «Корреспонденция» о том же в «С-Петербургских ведомостях» (впервые в печати подпись - НИКОЛАЙ ЛЕСКОВ).
Почти одновременно с этими публикациями в новом киевском еженедельнике «Современная медицина» под редакцией знакомого Лескова профессора А.П.Вальтера выходит пять острых публицистических статей о врачах.
В начале 1861 года Лесков переезжает из Киева в Петербург. Он останавливается на квартире у своего старого знакомого, бывшего преподавателя-экономиста Киевского университета И.В.Вернадского, который вводит его в состав двух петербургских экономических обществ. В феврале - августе 1861 года Лесков - корреспондент московского журнала Е.Тур «Русская речь», пишет для «Отечественных записок», «Времени» и других изданий по злободневным вопросам. Защищает честь Шевченко от псевдомемуарных домыслов В.И.Аскоченского.
В 1862 году начинает сотрудничать с буржуазно-либеральной газетой «Северная пчела». Одна из его статей вызвала гнев самого императора. Опасный как для Лескова, так и для редакции этой газеты, резонанс в обществе и среди власть предержащих, заставил попавшего «во гнев» писателя просить командировку куда-нибудь, чтобы только с глаз долой. Редакция «Северной пчелы» по согласованию с Лесковым дала ему командировку в Париж, с посещением по дороге Австро-Венгрии и Чехословакии.
5 сентября Николай Семенович Лесков по варшавской железной дороге из северной столицы России отправляется в далекий путь. Проехав целый ряд городов, он 15 октября прибывает во Львов. Здесь сразу же развертываются обширные литературные знакомства. Так называемый «Дорожный дневник», который вел тогда писатель, позволяет узнать о весьма интересном событии, связанном с пребыванием его во Львове. Вот что он записал в дневник о своем посещении во Львове «русского казино»:
«В главной комнате, на самом парадном месте, где в некоторых странах обыкновенно вешаются портреты Наполеонов да Фердинандов, висит в вызолоченной рамке портрет Тараса Григорьевича Шевченко. «Любый кобзарь Украйны» здесь еще в большем, кажется, почете, чем у нас в Малороссии и Украйне».
Другой бы и не обратил на портрет внимания, но это ведь был Лесков, человек, который любил и ценил Кобзаря, который посещал его еще смертельно больного, принимал активное участие в его похоронах и после написал проникновенную статью «Забыта ли Тарасова могила?» Он не забыл Шевченко и был искренне рад тому, какой почет во Львове воздают покойному гению.
Летом 1880 года по приглашению матери, так уже соскучившейся по нему, Лесков вместе со своим сыном Андреем, тогда еще гимназистом, едет в Киев, где уже много лет проживает вся семья Лесковых.
В следующем году Лесковы вновь посетили Киев. Много времени они уделили киевским историческим памятникам: Лавре с ее пещерами, Михайловскому златоверхому монастырю, Софийскому собору, навестили на Подоле библиотеку духовной академии при Братском монастыре и сидевших вокруг него букинистов. С грустью слушал Лесков жалобы книготорговца Оглоблина на Крещатике на мертвенность города и на полное отсутствие в нем интереса к книге. Николай Семенович ездил также в Выдубицкий монастырь, любовался видом с Аскольдовой могилы.
Через долгие годы сын Лескова Андрей Николаевич, работая над книгой о своем отце («Жизнь Николая Лескова»), спросил сам себя: «Дали ли десятки поездок Лескова за границу, под Ригу, на Эзель, на Наровское побережье и на подгородние петербургские дачи такое освежение впечатлений и столько тем, как дали два коротких посещения Украины?» И ответил: перевес, конечно же, на стороне посещений Украины.
На украинском, если так можно выразиться, материале Лесковым было написано немало произведений. Среди них: «Владычный суд», «Некрещенный поп» и еще целый ряд других мемуарных вещей. Наибольшую известность среди них получили «Печерские антики». Они состоят как бы из двух частей: первая - небольшая, где речь идет о встрече с любимым городом - Киевом - через много лет, о котором автор говорит: «...внешность города изменилась к лучшему, то есть город наполнился хорошими зданиями и, так сказать, оевропеился». Но вместе с тем бывшему киевлянину Лескову до боли жалко «...надбережных хаток, которые лепились по обрывам над днепровской кручей, потому что придавали прекрасному киевскому пейзажу особенно теплый характер и служили жилищем для большого числа бедняков». Как выясняется дальше, бедняцкие дома сломали по распоряжению губернатора, и хотя хозяевам тех хаток и дали какое-то там вознаграждение за «поламанные дома», но на это вознаграждение нового жилья построить было нельзя и эти несчастные люди вынуждены были «слепить себе гнезда под кручею». Во второй части «Печерских антиков» речь идет уже о самих антиках, то есть оригиналах. Каждый из этих антиков имеет свой, присущий только ему колорит: внешность особая, неповторимая, речь тоже своеобразная...
Ну вот, к примеру, взять одного из них - Константина. Это «разучившийся грамоте дьячок, длинный, худой, со сломанным и согнутым на сторону носом». Он состоял при настоятеле самого беднейшего в Киеве церковного прихода - отце Евфиме. Если бы Бог не послал Евфиму такого проныру, как Константин, то вряд ли бы отец Евфим долго протянул на этом свете...
Константин за свой сломанный нос получил прозвище «Ломоносов». Этот самый «Ломоносов» умудрялся делать так, чтобы заработать и на себя и на несчастного отца Евфима. Как он это делал? Очень просто: летом, на зорьке вставал, выходил на улицу, садился возле церковной ограды с ящиком, и «охотился» на богомолов, которых называл по-своему «богомулами». Причем тех, кто шел к лавре, он не останавливал, так как лавру было видно отовсюду и богомольцы, конечно же дважды платить не хотели. Зато уж тех, кто шел на Подол или на Десятинную, «Ломоносов» обирал как только мог.
Как и вся его родня, Лесков был религиозен. Но для него внешние атрибуты религии сами по себе не были ценными, ибо он считал, что по-настоящему религиозный человек должен быть добрым, чутким к ближнему, не на словах, а на деле исполняющим все священные заповеди. Вот почему в 70 - 80 годы он в просветительских целях выпускает ряд интересных и доступных для верующего люда брошюр.
Когда же дело касалось неправедного поведения даже таких особ как некоторые столпы церкви, то тут писатель, несмотря на высокий духовный чин, прямо и откровенно говорил, кто есть кто и пощады высокой особе не давал. Особенно досталось таким высокопоставленным грешникам в лесковских «Мелочах архиерейской жизни».
Когда «Мелочи» были выпущены отдельным изданием в 1879 году, они были целиком или с оговорками приняты левой печатью, но в церковной прессе это издание вызвало бурю негодования. В 1884 году появилась «реакция» на пятилетней давности издание «Мелочей»... Они были включены в реестр книг, запрещенный «к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях».
Зимой 1881 - 1882 годов Лесков завел у себя на дому вечерние субботники, на которые являлись как литераторы, так и другие добрые его знакомые. Как-то на одном из таких субботников Лесков высказал свое крайнее беспокойство о дальнейшей судьбе родной ему литературы:
«Говорить литераторам стало не о чем! Какой стыд! Нет общих интересов, нечем поделиться! Не любознательны... Мало читают... Не любят книгу... Ну вот и оскудевают духовно, нет внутреннего содержания. Неоткуда почерпать его в таком усыплении мысли! В наживу пошли, деньголюбивы стали.»
Знавший Лескова еще с киевских времен литератор В.Г.Авсеенко впоследствии так характеризовал Лескова-писателя:
«Лесков любопытен уже тем, что хотя литературный труд явился для него средством к жизни, но поглощал его всецело, напрягая все его нервы и создавая для него особый мир, органически связанный с его существованием. Ремесленника в нем не было... Лесков был настоящий писатель, нервный, страстный, постоянно волнующийся условиями и обстановкой своего авторства, словно перегорающий в нем...»
Несмотря на острую критику русской жизни, у Лескова вплоть до начала 90-х годов мы не встретим прямого обличения, свойственного сатире. Его оружием были юмор и ирония. Осмеяние - главное средство борьбы писателя с универсальной неустроенностью русской жизни. Юмор Лескова то добродушный и снисходительный, то жестокий и язвительный, ненавязчиво, но уверенно направлял мысль читателя в нужное писателю русло.
В 90-х годах усиливается сатирическая линия творчества Лескова. Писатель разоблачал подлые методы работы царской охранки: «Административная грация» (1893), «Заячий ремиз» (1894), моральное разложение общества: «Полунощники» (1891), «Зимний день» (1894).
Лесков обладал выдающейся языковой памятью. Подробнейшую дифференциацию речи персонажей он считал одной из главных задач писателя. Яркой особенностью творческой манеры Лескова является документальность изображения. «Я всегда люблю основывать дело на живом событии, а не на вымысле».
В октябре месяце 1894 года в одном из своих писем к профессору Киевского университета Ивану Васильевичу Лучицкому, готовившему литературный сборник, Лесков пообещал прислать маленький рассказ. Видимо в ответе на это письмо, Иван Васильевич тепло поблагодарил Лескова за его внимание и, по всей вероятности, спросил у него - не собирается ли он когда-нибудь посетить Киев.
В своем ответном письме к И.В.Лучицкому от 24 ноября того же года Лесков писал следующее:
«Уважаемый И.В. Благодарю Вас за добрые строки, которые вы мне написали. Я в Киеве давно не был, да и не тянет меня туда, несмотря на то, что город этот мне очень дорог, нравится про красоте и по воспоминаниям юности; но с давних пор в нем преобладает такое настроение, с которым я стараюсь не сходиться. Спешу вам написать, что в намерениях моих произошла перемена, и я, кажется, дам вам для сборника не то, что задумал, а другое. Вместо маленького рассказа, который, конечно, прошел бы незаметно, не принес бы пользы сборнику, я дам вам бытовую заметку «кстати» по поводу речи сенатора Кони о браках. Это теперь «кстати» и потому, может быть, вызовет к себе внимание и сочувствие. Этим я теперь и занялся, и Вас об этом уведомляю и прошу Вас принять то, что я в силах дать при моем нездоровье. Я уверен, что это сослужит свою службу лучше, чем рассказ среднего значения. Заглавие: «Конические сечения в браке» (по поводу речи сенатора Кони Анатолия Федоровича). Кони знает, что я буду писать Вам.
24 ноября 1894 г.»
Новый 1895 год принес в Петербург очень нестабильную погоду: то стояли сильные морозы и шли обильные снегопады, то их сменяла внезапная оттепель и насыщенный влагой воздух сразу же вызывал кашель... Поэтому неудивительно, что при таких условиях в северной столице возникла эпидемия сразу двух заболеваний - инфлуэнцы (по современному - гриппа) и воспаления легких. Учитывая, что у Лескова много лет тому назад была обнаружена болезнь легких, не- удивительно появление у него признаков простуды. Она стала для него роковой.
22 февраля 1895 года в газете «Новое время» появилось следующее объявление: «В ночь на 21-е февраля в 1 час 20 минут скончался НИКОЛАЙ СЕМЕНОВИЧ ЛЕСКОВ».
В газете «Киевлянин» за то же число был опубликован некролог, в котором в краткой форме был представлен жизненный и творческий путь писателя. Но автор некролога даже не соизволил упомянуть, что Лесков много лет прожил в Киеве, что именно здесь начался его путь в большую литературу.
Когда сын покойного вскрыл конверт с завещанием и прочел его - он был поражен: из 12-пунктов завещания 4 пункта были посвящены «запретам» не делать пышных похорон, никаких церемоний у гроба не делать, гроб не открывать, на похоронах никаких речей не произносить и на могиле памятника не ставить (вместо него поставить деревянный крест).
Как ни было больно Андрею Николаевичу, но он полностью выполнил все, завещанное отцом. Похороны действительно были более чем скромными.
Да, памятника на могиле Николая Семеновича Лескова так и не поставили. Но он сам воздвиг себе нерукотворный славный памятник тем, что оставил своим читателям и современным ему, и нынешним, да и будущим свои бессмертные произведения, в которые вложил все свои силы, всю беспокойную, жаждущую правды душу, весь неповторимый, блестящий талант.