Неизвестный художник нарисовал карандашом портрет Зерова в ватнике на Соловках 7.1.1937 г. К этому портрету Зеров сделал приписку, когда присылал его жене: «Не слишком похож, но сделан с добрым намерением: волосы рыжие, глаза карие, нос обныкновенный» (так в оригинале) |
Когда 20-летний студент университета Коля Зеров в 1910 году блестяще перевел оду Горация «К Левконое», будущее юноши казалось четко определенным. Его, без сомнения, ждала блестящая профессорская карьера. Но уже в 1918 году, когда Зеров напечатал свой перевод, никто бы не осмелился заглянуть даже в ближайшие дни. Революция и гражданская война установили свои законы... Свое летоисчисление.
«Гроно нездоланих співців»
Зеров слишком много знал, чтобы поверить, будто история человечества действительно начинается с 1917 года. Его любимый античный мир знал все. Знал и о возникновении империи, и об ее расцвете, упадке и исчезновении с карты мира. В древнем Риме от художников не требовали военных подвигов. Поэты устали от войн. Потому и убегали из шумного Рима в уютные города к берегам Неаполитанского залива. Здесь и жил Вергилий, тот самый любимый поэт Зерова, который создал преисполненные размаха и силы описания странствий Энея. А вечное человеческое было для Зерова сильнее чем преходящее — классовое и партийное. Даже современность блистала для молодого ученого стариной.
Блажен, хто в рокові часи
Не почував на власній шкурі
І бачив явища понурі
В аспекті втіхи і краси —
Знав революцію з фасаду.
Не відав труса ані гладу.
Зеров в революционные годы работал учителем в тихой Барышевке близ Киева. А с 1923-го он уже профессор Киевского университета. «У дні борні і суєти ти — благопосланий патрицій», — приветствовал Мыколу Зерова Максим Рыльский. Талантливые переводчики, поэты, филологическая элита, объединились в кружок «неоклассиков».
«Неоклассики» мечтали и хранили связь с древней европейской культурой — вечным источником познания человека и искусства. «Неоклассический генерал» — насмешливо титулует Зерова Мыхайло Драй-Хмара, кстати, переведший «Божественную комедию» Данте, рукопись которой, возможно, и сейчас находится в спецхране.
С 1926 года «неоклассиков», которых называли «гроном нездоланих співців», начинают травить. Они отступают. «Ми стали скромні... стали непомітні, скупі на жест і мову запальну». Весной 1929 года начинаются аресты украинской интеллигенции. ОГПУ готовит процесс — он проходил в марте 1930 года — мифической Спілки визволення України (СВУ), возникшей в больном воображении партийной инквизиции. На сцену оперного театра в Харькове выводят 45 человек, хотя стульев стояло 46. А сколько народа осталось еще в подвалах и по камерам! В то время следователь на процессе Соломон Брук провозгласил: «Нам нужно украинскую интеллигенцию поставить на колени... Кого не поставим — перестреляем».
Подсудимые, все, как в спектакле, признавали свою «вину». Все якобы вели контрреволюционные беседы во время встреч. Зеров тоже растерянно выдавил: «Да». «Как ты мог, Мыкола», — спрашивает его Рыльский. «Понимаешь, Максим, все время стоял перед моими глазами свободный стул, и не мог я избавиться от мысли, что он поставлен для меня». Подробнее читайте в статье профессора Юрия Шаповала «Театральная история» («ЗН», № 9, 2005 г.).
Осенью 1934-го Зерова исключили из университета. Для Мыколы Константиновича наступают черные дни. Зеров ищет спасения и едет в Москву. Там его 28 апреля 1935 года арестовывают. Вот и дождался он «своего» стула.
Судят Зерова, «руководителя террористической группы», в Киеве в феврале 1936-го. Приговор — 10 лет спецлагерей. В ужасной лотерее ему выпадают Соловки. В железном чемодане вместе с бумагами и теплыми вещами он вез с собой «Энеиду» Вергилия для перевода на украинский язык. «Зачем и для кого сейчас переводить?» — спрашивали его. «Чтобы не потерять связь с прошлым и для ощущения единства личности», — отвечал 46-летний профессор.
«Долі нашої смутний узор»
Зеров попал на Соловки в июне 1936 года. В письмах жене он хотел создать впечатление, что находится не в лагере смерти, а в творческой командировке и интенсивно «працює розумово».
«Родная моя Сонушка! Занятия мои идут в прежнем порядке. Все тот же Вергилий, все тот же Лонгфелло. Шекспир все еще ожидает очереди... Я почти ежедневно час-другой сижу над итальянской грамматикой. Если можешь, не оставляй меня без денег. К весне из носильных вещей мне понадобятся калоши». «Контрреволюционер» работает над переводом «Энеиды» Вергилия и «Песни о Гайавате» Генри Лонгфелло.
Калоши Зерову не понадобились. Постановлением «тройки» Управления НКВД по Ленинградской области 9 октября 1937 года он был расстрелян вместе с десятками других деятелей культуры из Украины. Хотя среди зеков долго жила легенда, что узников одного из этапов потопили на барже в холодном Белом море. И якобы там погиб Мыкола Зеров.
Свічки і теплий чад,
З високих хор
Лунає спів туги і безнадії.
Навколо нас кати і кустодії,
Синедріон і Кесар і претор,
Це долі нашої смутний узор,
Для нас пересторогу півень піє,
Для нас на дворищі
багаття тліє.
І темний круг
євангельських історій,
Звучить, як низка
тонких алегорій
Про наші підлі і скупі часи...
Этими словами из Вергилия мы и завершим рассказ о гибели Зерова на Соловках.