...Незнакомый женский голос в телефонной трубке казался усталым: «Неподалеку от нашего дома расположена площадь, названная в честь двух людей с украинскими фамилиями — Адама Голуба и Георгия Лебеденко. Их эсэсовцы расстреляли здесь в последние дни войны. Я хотела больше узнать об этой истории и, возможно, однажды обнародовать ее, но и у меня, и у моего мужа для этого уже не хватает ни сил, ни здоровья. Однако сердце мое неспокойно: может, у них есть родственники, еще не потерявшие надежду хоть что-то узнать о погибших...»
Зоя Райх, одна из тысяч иммигрантов, бывших наших соотечественников, осевших в Германии, прочитав название площади, названной именами двух украинцев, уже не смогла об этом забыть. Площадь имени Голуба и Лебеденко — здесь, во Франкфурте-на-Майне?
«Проклятая» улица
И вот: площадь с чистенькими близлежащими улочками, не отличающимися от сотен других в этом городе. А вот и аккуратная табличка с надписью «Площадь Голуба-Лебеденко». И лаконичная справка: «Адам Голуб, 12.06.25, Днепропетровск. Георгий Лебеденко, 06.10.23, Киев». Какая лихая доля забросила вас, ребята, сюда, в этот город, на угол улиц Ландштрассе и Кригштрассе? Место, которое здешние жители после расправы над вами еще долго называли «проклятой» улицей?
Как хорошо, что есть Интернет! За несколько минут поисков компьютер выдал справку обо всем, что имело отношение к этой площади с таким непривычным для здешних мест названием. А также напечатанные в 1966 году в газете «Франкфуртер Рундшау» воспоминания послевоенного немецкого писателя Ханса Фрика. Он, кажется, был едва ли не первым, кто осмелился вслух произнести то, что угнетало немцев по обе стороны Берлинской стены и что до сих пор многим из них не дает покоя: общие воспоминания о временах национал-социалистской диктатуры. Он издал документальную повесть о событиях, очевидцем которых был сам: убийство эсэсовцами двух украинцев, убежавших из концлагеря.
Ханс Фрик написал свою повесть через 20 лет после войны. Еще не позаживали раны у всех участников национальной трагедии и позора: кого-то мучили воспоминания о проигранных битвах, кого-то донимал стыд за участие в грязной войне, а кого-то — за содеянную подлость да еще и на глазах у соседей, считавших их добропорядочными бюргерами. Не потому ли произведения Ханса Фрика общество долго «не замечало», как будто их и не было? Зря он божился, что все, о чем написал, видел собственными глазами.
Забытый и невостребованный, он, говорят, пристрастился к алкоголю. Поэтому когда после прихода к власти социал-демократов и «зеленых» наконец открыто заговорили о преступлениях нацистов, совершенных ими по отношению к мирному населению оккупированных территорий, в частности бывшего Советского Союза, а также о выплатах хотя бы символических компенсаций, Ханса Фрика это уже не волновало. Как он сейчас? Компьютер выдал справку: умер три месяца назад...
Смерть из-за работы
Ханс Фрик написал в своей повести, что Адам Голуб и Георгий Лебеденко были узниками концентрационного лагеря «Катцбах», созданного для военного завода «Адлерверке». Через него прошло более 1600 пленных разных национальностей и вероисповеданий. Он принадлежал к системе нацистских лагерей, где их уничтожали по принципу «Смерть из-за работы»: узникам создавали нечеловеческие условия труда, поэтому они надрывались и быстро умирали. За попытку сбежать или любую другую вину заключенных наказывали: расстреливали или били до смерти, чаще всего ночью, и вывозили с территории лагеря. Но бывало, что трупы складывали в ящики-гробы, и они оставались на плацу еще по нескольку часов.
Хансу Фрику тогда было 15, и его, как и других пареньков с прилегающих к концентрационному лагерю улиц, интересовало, что же там, за колючей проволокой. А разве мальчишке трудно найти лазейку и в самом неприступном заборе? Любопытство заставило его заглянуть в один из ящиков на плацу: в нем лежало трое замученных... Фрик на протяжении жизни будет переживать события, очевидцем которых он стал подростком. А ученые через несколько десятилетий после этого возьмут его свидетельства за основу исторических исследований, а также преступлений нацистов.
Война приближалась к концу. Узников «Катцбаха» переполняли тревожные предчувствия: поползли слухи, что всех их казнят. Несмотря на то что бегство было безнадежным, а сама его попытка наказывалась расстрелом, двое отчаянных решили бежать. Это были Адам Голуб и Георгий Лебеденко. Очевидно, все-таки надеялись, что удастся выжить, ведь они уже пережили едва ли не самое страшное. Однако немилосердная судьба распорядилась по-своему...
«Немые» свидетели
Ребята вырвались из концлагеря. Это было в среду, 14 марта 1945 года, в шесть утра. Женщина, жившая в доме напротив завода, рассказывает, что услышала громкие крики и шум на улице. Она поняла: очевидно, кто-то убежал из лагеря. Вскоре прозвучал выстрел. Одного из беглецов пуля догнала сразу, именно напротив магазина торговца Гила. Это и был Георгий Лебеденко. А вот второй беглец как сквозь землю провалился, хотя бежать здесь было некуда. На улице орал эсэсовец из «Адлерверке» Мартин Вайс, искавший несчастного в подвалах окружающих домов. Ему помогала соседка, подсвечивая фонарем. До сих пор, даже случайно встречаясь, женщины не смотрят друг другу в глаза...
Так же, как и другие жители — свидетели событий весны 1945-го, произошедших на углу улиц Ландштрассе и Кригсштрассе. А кому хочется вспоминать, что когда-то многие из них в центре города вышли охотиться на человека, как на зверя? Адама Голуба предприимчивые жители обнаружили в одном из подвалов и стерегли, пока не подоспели эсэсовцы. Когда они приехали, перед домом уже собралось почти 30 жителей. Среди них был и 15-летний Ханс Фрик.
В своей повести он называет Адама Голуба «варшавцем». Это можно объяснить тем, что большинство узников «Катцбаха» были поляками. Писатель изменил имена убийц, поскольку они остались ненаказанными: эсэсовец Мартин Вайс назван «Шварцем», что означает черный, а его «помощник» в этой кровавой бойне Дитер — «Черником».
Чьи вы, хлопцы, будете?
«Бедняга, — пишет Ханс Фрик, — как же они, потешаясь, издевались над ним! Сначала толкали его друг к другу носками ботинок под ягодицу — с одной стороны улицы до противоположной. Даже несмотря на то, что Черник был против такой «работы» на глазах у свидетелей. Так продолжалось довольно долго: с одной стороны улицы до противоположной. И каждый раз все сильнее в ягодицу «варшавца»: как будто забавлялись мячом. Это было совсем не смешно, но многие из наблюдавших за экзекуцией смеялись. Они его били, Шварц и Черник, но делали это так, словно еще не решили, что будет дальше. Удары, казалось, не были сильными. Но лицо беглеца заливала кровь. Потом Шварц занес руку с пистолетом, но опустил ее. При этом на лице палача было почти мечтательное выражение. Вдруг Шварц изо всех сил ударил своего пленника пистолетом в лицо, если то окровавленное месиво можно было так назвать...»
Ханс Фрик пишет, что если бы он был на месте «варшавца», то, по-видимому, ускорил бы развитие событий: например, сделал бы попытку вырваться и убежать, таким образом прекратив страдания, потому что пуля догнала бы его мгновенно. Но давно известно: мученики терпят до последнего... Справедливости ради надо сказать, Черник несколько раз старался остановить Шварца, чтобы тот не убивал узника публично. Но он плохо знал старого Шварца: тот запихнул дуло пистолета в рот «варшавцу» и выстрелил». Так написал Ханс Фрик о последних минутах Адама Голуба из Днепропетровска.
Чьи вы, хлопцы, будете? Может, в Киеве, Днепропетровске или где-то еще есть люди, знавшие двадцатилетнего Адама Голуба и двадцатидвухлетнего Георгия Лебеденко, погибших мученической смертью на углу двух тихих, уютных улиц во Франкфурте-на-Майне. До освобождения им оставалось меньше двух месяцев...