Сегодня я встретил своего старого знакомого.
После традиционного приветствия он мне так же традиционно похвастался, что они только что провели два прекрасных совещания. В детали знакомый не вдавался, но по всему было видно, что он доволен. Пока я слушал его рассказ о планах на ближайшие дни, понял, что и 10 лет назад, и 15, встречаясь с ним, я всегда слышал о двух прекрасных совещаниях, которые он провел. Самое интересное, что знакомый действительно был доволен: несмотря на усталость, его переполняло чувство хорошо сделанного полезного дела. Он был абсолютно искренен, и это всегда мне в нем импонировало.
Когда мы с ним распрощались, и я пожелал ему успехов, то невольно в шутку определил его для себя как "Два совещания". И это не было иронией - для меня это был характерный признак, акцент, присущая человеку особая грань его натуры. Как только я сделал такую смысловую привязку, вспомнил другого своего товарища. За 15 лет он объехал Америку, всю Европу, а в последний раз хвастался, что был на Монблане. По инерции я назвал его "Монблан". Кстати, такие интуитивные экспромты бывают едва ли не самыми живучими. Именно так начинают долгую жизнь семантические мемы, превращаясь со временем в когнитивные, если приобретут некий дополнительный переносный смысл. Например, "каневская четверка" как совокупность четырех конкретных политиков со временем превратилась в когнитивный мем, ставший символом провала.
Чтобы не углубляться в глубокие политические экскурсы, я вернулся к "Монблану". В отличие от "Двух совещаний", он всегда был какой-то понурый, вечно ему чего-то не хватало. Даже рассказывая о своем очередном путешествии, он обязательно строил сюжет вокруг какого-нибудь недостатка, будь то в стране пребывания или в Украине. Я убежден, что в следующий раз, встретив его после посещения Килиманджаро, узнаю что-то новое именно о недостатках. Неважно каких.
Я шел и сравнивал этих моих знакомых. Оба мне милы, общение с ними было не самой плохой частью моей жизни. Поэтому я благосклонно оценивал. И мне показалось, что, несмотря на экзотику и разнообразие сюжетов наших разговоров, "Монблан" стоит дальше от формулы счастья, чем "Два совещания".
Я шел домой и, вспоминая встречу, понял, что знать формулу счастья - это еще не все. Очень важно при этом, какие исходные данные ты в нее закладываешь. Самое точное уравнение даст ошибочный результат, если начальные условия выбраны неправильно.
Если в формулу счастья мы заложим не спонтанные порядки мира, а навязанные порядки людей, то не исключено, что результат не принесет нам ни радости, ни удовольствия.
С такими мыслями я зашел на базар. И вдруг при виде прилавков мне вспомнилось. В свое время император Диоклетиан установил неограниченную сенатом власть не только de facto, но и de jure. Но после долгих лет правления, которые историки называют возвратом "золотого века", он добровольно отрекся от власти и ушел на покой. Когда же через некоторое время сенаторы пригласили его снова занять пост императора, Диоклетиан решительно отказался: "Если бы вы видели, какая у меня выросла капуста, вы бы мне этого не предлагали".
Я шел по базару мимо помидоров, огурцов, капусты, моркови и других спонтанных порядков мира, которые щедро дарила осень. Среди них я отчетливо замечал навязанные порядки - весы, ценники, деньги - и думал: наверное, Диоклетиан был этаким римским "Два совещания", который, наконец, нашел формулу счастья и настоящие данные, которые нужно в нее закладывать. Так и получил результат, восхищающий потомков больше, чем восстановленный им самим "золотой век".
С этими раздумьями я вышел с базара и направился в осенний парк. Соответствий "Монблану" в римской истории я не искал. Как говорит мой знакомый фотограф, если ты не можешь найти кадр у себя во дворе, то нечего брать камеру в руки.
Уже в самом парке у бассейна с потешными огромными утками с моторчиками, которые дрейфовали по воде среди желтой листвы, я неожиданно вернулся к давнему внутреннему спору: "Маугли" или "Мцыри"? Оба они были молоды, их жизни только начинались, но один из них возвращался в "мир людей", а второй пытался избавиться от навязанных порядков именно такого мира. Так кто из них прав? И можно ли вообще ставить так вопрос?
Пожилая женщина, у которой я подхватил сумки на выходе из парка и перенес через дорогу, медленно догнала меня, забрала свои пакеты и сказала: "Господь с вами".
Теперь я иду домой и по интонации женщины пытаюсь распознать, чего же касались ее слова: того, что я сделал, или того, о чем я перед этим думал?
Это меня смущает: "Есть в слове случайном тайная власть", - так говорил вуйко Дезьо.
Поэтому я оставляю свои полемики в покое и иду в услужение к осени, к Покрову.