На этой неделе название «Югославия» исчезло с карты мира — видимо, навсегда. Не могу сказать, чтобы я очень грустил по поводу окончательной смерти государства Слободана Милошевича — в конце концов он мог назвать свою страну как угодно, и то, что ему захотелось называть объединение двух из бывших шести республик именно Югославией, свидетельствует, скорее, о мании величия, чем о политической реальности. Да, Югославии — той Югославии, которую мы знали все послевоенные десятилетия, уже давно не было. Но пока на карте можно было прочесть знакомое слово, оставалось какое-то ностальгическое воспоминание. Воспоминание о чем?
Прежде всего о нашей наивной иллюзии, что социализм может быть иным, что партия может не мешать своим подданным, что государственная экономика вовсе не обязательно ведет к пустым магазинам. Теперь мы точно знаем, что открытые границы, наполненные товарами магазины и власть, почти равнодушная к собственному населению, — это еще не залог национального успеха. И даже не предпосылка. Однако для того, чтобы это понять, нужен собственный опыт. А тогда... тогда я помню свое увлечение белградской прессой, которая казалась невероятно свободной на фоне суровых советских боевых листков (я только сейчас понимаю, что она была не столь свободной, сколь профессиональной, — а что мы знали о профессионализме в стране с газетами на четыре страницы?)... Помню свой первый приезд в Белград, который казался невероятно европейским со своими летними кафе и радушными людьми, — в Киеве еще далеко было до стульев на улице... Я все это любил, мне нравилось это пространство, меня волновало разнообразие этого мира — близость католического Загреба к мусульманскому Сараево, мусульманского Сараево к православному Белграду, православной крепости Цетинье к албанскому культурному центру в Приштине... Этот мир доживал свои последние дни, но казался ярким, раскованным, преисполненным мыслями и поступками, песнями и книгами... Для нас, тех, кто был вне этого, все это и называлось Югославией — почти западная жизнь, почти западные фильмы, почти западная культура. И разве могли мы себе представить, что для одних это «почти» было бременем, испоганившим всю их жизнь, а других раздражало само слово «западный» — и это в социалистической стране, товарищ Тито! И далеко не каждый понимал, что это государство умирает, поскольку его граждане уже давно живут в Сербии, Хорватии, Черногории, Словении... А Югославия — это не страна, это идея. Скорее, интеллектуальная, чем территориальная, и у каждого своя. Но когда идеи умирают, они оказываются на удивление материалистичными. Знаем это по собственному опыту. А теперь еще и по югославскому.