На нынешней неделе я попробовал писать комментарии для белорусской службы радио «Свобода». Было очень тяжело: хотя я прочитал много белорусских книжек, самому читать тексты для радиоэфира оказалось труднейшей задачей! Тем не менее я навсегда избавился от советской иллюзии о том, что белорусский язык настолько похож на русский или украинский, что его якобы и не существует. Когда начинаешь говорить на белорусском, сразу же ощущаешь всю его своеобразность, насыщенность и непринужденную мягкость, которую в украинском заменяет такая же естественная музыкальность... Просто это очень разные музыкальные инструменты. Как можно было этого не замечать?
Тем не менее я не хотел бы углубляться в филологические студии. Мне было важно самому себе объяснить, почему возникло это желание — хотя бы иногда говорить с белорусами на их родном языке? Когда в начале учебы в Москве я раз и навсегда решил остаться в украинской журналистике, это не было проблемой выбора, ибо это была моя журналистика. Белорусская — журналистика другой страны. Однако я всегда ощущал невыразимую боль умирающих, наказанных неизвестно за какие грехи языка и культуры... В школьные годы я ездил за белорусскими книжками на станцию Поречье неподалеку от литовского Друскининкая — потом на ее печальном фоне будут снимать один из первых фильмов перестройки «Меня зовут Арлекино». В книжном магазине Поречья книжки накапливались, словно в библиотеке — некому было их покупать, они уже и не ожидали читателя, а просто тихо умирали. Я запомнил на всю жизнь то непередаваемое детское впечатление: покорное умирание прекрасных книжек в станционном книжном магазине...
Возможно, я хотел сделать это лишь ради одного человека — белорусского поэта Пимена Панченко. В одном из своих предсмертных стихов — я переписал его приблизительно 13 лет назад из минской газеты «Літаратура і мастацтва» — Панченко простился не с читателем, а с родным языком. Этот стих заканчивается так — полагаю, перевод здесь не нужен:
«Родны Янка Купала,
Вы пісалі:
«Я веру: настане...»
Дарагі мой Иван Дамінікавіч,
Не, не настане!
Гэта ўжо не світанне,
Гэта наша настала змярканне,
Гэта з мовой маёй,
Гэта з песняй маёй
Развітанне»
Почему-то эти строки я тоже запомнил. Представлял такую картину: старик поэт, почти классик, время подводить итоги, а главный из них — скоро просто не будет читателей, история не оставляет ему шанса иметь собеседника... Генетически я происхожу из такой же умершей культуры — культуры идиш. Однако читатель идиша не просто ассимилировался — главным местом его «ассимиляции» стали Освенцим и Бабий Яр... А белорусы — живут, живут в этой атмосфере «развітання», прощания со своей культурой. И даже сегодня непонятно, есть ли сила, способная изменить эту ситуацию... Один из зарубежных критиков моих дневников упрекнул меня в ненависти к белорусскому народу, который прикипел сердцем к своему президенту... Что ж, я должен быть последовательным, хотя бы ради памяти Пимена Панченко и таких, как он — белорусских интеллигентов, все-таки надеявшихся, что их язык и культура будут спасены. И именно поэтому буду пытаться говорить по-белорусски...
Соседи всегда будут для нас примером того, что мы остановились буквально в шаге от той ужасной пропасти, после падения в которую будет уже поздно спасать культуру от окончательного уничтожения. Наши «маленькие» украиноязычные западные области — это средняя европейская страна. Наш центр, тоже понемногу возвращающийся к украинскому, — это уже страна большая. Припоминаю, как блуждал улицами Гродно, возможно, самого романтичного из белорусских городов, в надежде услышать хотя бы чуть-чуть белорусского. И услышал! Двое интеллигентных молодых людей (один из них оказался как раз преподавателем белорусского) живо общались между собой на языке, который я до того видел лишь в книгах... Шел 1980 год... С того времени ситуация, конечно, изменилась. Однако до сих пор люди, разговаривающие по-белорусски, выглядят эдакой суеверной сектой на собственной родине... Это и впрямь страшно... Никакой болтовней об общей судьбе, союзном государстве и братьях-славянах не оправдать это национальное самоуничтожение... Народ, который избавляется от самого себя, никогда не будет счастливым народом.