Рождественско-новогодние каникулы, водоразделом отмечающие смену календарей, вскоре культовой волной охватят Европу, в качестве материальной преамбулы возвещая о себе эпидемиями ярмарочных рынков, где распродажа дешевых товаров перемежается с бойкой торговлей елочными игрушками и конфетно-пряничными россыпями. Четко спланированные на площадях грядки киосков или окаймляющие центральные улицы зазывающие прилавки будут сплошным потоком предлагать многочисленным посетителям подогретое вино, пиво и кофе с примешивающимися к их запаху дурманящими ароматами жареных в масле пончиков, картофеля или колбасок. Языческая стихия простонародного изобилия станет заманивать даже вполне респектабельных граждан, хотя бы раз в году отчаянно совершающих обряд раблезианского причащения. Рассудочность и нарочитая умеренность современных горожан в еде отступят перед древними инстинктами и тягой к утробному насыщению. Очарованные разлитой повсюду стихией огня, раздробленной на мелкие вспышки иллюминационных лампочек, невольно поддавшись стадному чувству праздного шатания от одного волшебного аквариума витрины к другому, европейцы будут иллюзией бездумности и беспечности подготавливать себя к таинству двух сакральных ночей — рождественской и новогодней. И если первая будет данью христианскому началу с его ритуальной обязательностью 12 блюд, то вторая, нарушив интим чисто семейного торжества, выплеснется языческой стихией в кафе, рестораны и уличные променады в тех чрезмерных излишествах, которые можно позволить себе только раз в году, но при этом следуя определенным национальным традициям. Так, темпераментные итальянцы, особенно в провинции, где трудно рассчитывать на организованные официальные представления, будут устраивать просто сумасшедшие парады фейерверков возле каждой виллы, поджигая иногда одновременно целые ящики с петардами, очередность взрывов которых просто невозможно предсказать. Все это будет перемежаться с неуемным потреблением пасты, трехразовость подачи которой на новогоднем столе обязательна — конечно, с самыми изысканными приправами. Во Франции традиционна жареная индейка и паштет из гусиной печени, в России и в Украине обычай предписывает запеченного гуся с яблоками, а на Рождество — непременно кутью, как, впрочем, и во многих других славянских странах. В Австрии, Венгрии и Югославии стараются вообще не подавать птицу на рождественский стол, считая, что с нею улетит счастье. А вот в Польше и Чехии на праздники до боя курантов не приняты мясные блюда, но ритуален карп, а также борщ с грибными крошечными вареничками — «ушками».
Вообще, в новогоднюю ночь в любой стране, как правило, подается все самое вкусное, оригинальное и дорогое с оглядкой на бытующее поверье — как встретишь первый день, так проведешь весь год. При этом многие блюда в разных странах имеют особый смысл и значение, хотя европейцам и не свойственна казуистическая символика Востока. Так, например, испанцы и португальцы с боем часов в полночь торопятся съесть 12 виноградин, загадывая в такт каждому удару заветные желания. Но практически во всех странах ритуал пожеланий сопровождается возлиянием шампанского. При этом любители встречать Новый год на улице зачастую тут же разбивают бутылку вдребезги, в результате, например, Елисейские поля в Париже местами по щиколотку покрываются чешуей битого стекла, в котором порой плавают выброшенные на счастье бокалы, старые зонтики и даже записные книжки. Суеверно избавляются от старых вещей и итальянцы, выбрасывая на улицы даже старую мебель. Языческую природу желания перемен на стадном уровне толпы в цивилизованных странах Европы власти настолько хорошо понимают, что в том же Париже до двух часов ночи официально полицейским приказано игнорировать мелкие шалости публики. Выйдя из кафе близ Триумфальной арки сразу после встречи Нового года, я наблюдала весьма колоритную сцену переворачивания молодежью припаркованных автомобилей на глазах цепочки полицейских. До указанного часа подобные акции не подлежали взысканию и были так же естественны, как поцелуйные обряды случайных прохожих, сопровождаемые новогодними пожеланиями.
Эйфория рождественско-новогодних ритуалов в каждой стране имеет свою собственную монету, которой оплачивается иллюзия ожидания чуда. В Европе особенно славятся новогодние ярмарки в Германии, с которой в XVII в. началась традиция украшения елей как символов вечно живого бога, дополнившая существовавший с кельтских времен обычай отгонять злых духов ветками омелы. Среди немецких городов первенство принадлежит, бесспорно, Нюрнбергу с его фейерией рождественских пряников, упакованных в тисненые жестяные банки с красочными средневековыми мотивами. Картину дополняет характерное для Германии обилие шоколадных сувениров. Характерной чертой декорирования итальянских городов являются «презепио» — рождественские сценки, выполненные из картона или папье-маше, иногда в натуральную величину. Кстати, в Италии, как канонически католической стране, акценты сделаны на праздновании Рождества, причем подчеркнуто семейном. Новому году отведена роль бедной Золушки, которая превратится в принцессу чуть позже — в карнавальную пору. Достаточно скромно украшены и улицы городов Испании, даже всегда раскрепощенной Барселоны. Конечно, лидером среди творцов новогодних чудес является Париж, словно дама полусвета, броско и даже вызывающе облачающий интерьеры и экстерьеры архитектурного пейзажа в гирлянды из лампочек, еловых веток, цветов и бантов. Отсутствие натурального снега компенсируется искусственными напылениями, которые белыми мохнатыми шапками покрывают не только ели, но и множество оголенных зимой деревьев с наброшенной иллюминационной вуалью. Благодаря четырехрядью усеянных мелкими лампочками роскошных платанов только в это время Елисейские поля на достаточно длительный срок погружаются в льющийся световой поток на всем протяжении от Пляс де ля Конкорд до Триумфальной арки. Зрелище это настолько захватывающее, что специально при входе в парк Тюильри на время праздников сооружаются колесо обозрения и карусель в стиле XIX века. Отрадно отметить, что и Киев, особенно по итогам иллюминации прошлого года, может чувствовать себя вполне европейским городом.
Любопытно проследить, как человечество пыталось зафиксировать начало годичного отсчета времени, приурочивая его к определенным циклам природы. Так, в древнем Египте Новый год праздновали в конце сентября — во время разлива Нила, а римляне в течение долгого времени с приходом весны, пока Юлий Цезарь не ввел юлианский календарь, начинающийся с января, названного так в честь бога Януса, двуликость которого как бы символизировала стык уходящего и наступающего времен. Поэтому во время праздника встречи Нового года было принято дарить монетки с изображением двуликого Януса. В средние века начало года отмечали в разные дни марта, сентября и декабря. Самосогласованное приближение Нового года к Рождеству состоялось вскоре после принятия григорианского календаря, в 1594 году, когда французский король Генрих IV перенес праздник на 1 января. Вскоре за Францией, как законодательницей мод, этот обычай переняли и остальные западноевропейские страны, в частности с 1700 года по указу Петра Первого — Россия.
Смена мизансцен от католического Рождества к Новому году и далее — к православному Рождеству определяет дистанцию в две недели, которая позволяет очень остро почувствовать, что человечество за два тысячелетия со дня рождения Христа так и не изжило языческие культы — некоторые из них, проникнув в церковные обряды, обрели статус христианских ритуалов. Сообщающимися сосудами переливаются в сознании жителей Европы догматы канонической церкви и буйство прежних верований, подтверждая сибаритское высказывание Гюго: «Жизнь — это блюдо, которое нравится только благодаря приправе».