Небольшая территория у входа в отделение «Новой почты» огорожена спонтанной конструкцией из деревянных поддонов, веревочных обрывков и прочих остатков упаковки посылок. На ящиках сидят и курят несколько достаточно крепких парней с обветренными лицами. Это грузчики, они же раздатчики. К ним присоединяется полицейский, худой и бледный молодой человек. Неподалеку расположились несколько бойцов из теробороны. Гуманитарная помощь дело серьезное.
Часов девять утра, солнце начинает припекать, люди выходят из очереди и устраиваются под деревьями и кустами возле ближайшей девятиэтажки. На пнях, бетонных плитах, столах для уличного пинг-понга или на парапете у продуктового магазина неподалеку.
— Что дают сегодня? — интересуется пожилой мужчина с велосипедом и изображением отца Люка Скайуокера из «Звездных войн» на футболке.
— Еще неизвестно. Узнаем, когда привезут. Может, и ничего, как вчера. Может, макароны.
— Макароны в понедельник давали. По пачке в одно лицо, — возражает кто-то.
— А может быть, не дай Бог, и мясо к макаронам.
— Девочки, вы что, не знаете, что от мяса стареют? Кашу лучше кушайте! Девочки, многие из которых свое совершеннолетие отметили, наверное, лет шестьдесят-семьдесят назад, улыбаются. С раннего утра они курсируют между местными пунктами выдачи и занимают очередь. Где-то выдают хлеб, где-то готовые обеды, где-то еще что-то. Помнится, мы уже стояли с ними в разных очередях за всяким дефицитом. В 80-е, в 90-е, в нулевые. Здесь же, в этом микрорайоне, только при иных обстоятельствах. Не слышны были сигналы воздушной тревоги и грохот снарядов. В многоэтажных домах, и без того особо не отличающихся веселостью дизайна, не чернели мрачно окна без стекол, выбитых ударной волной. Впрочем, к обстрелам люди за три с лишним месяца, если можно так сказать, уже привыкли. При звуках взрывов никто не торопится покидать место в очереди.
— Гостинцы полетели...
— Говорят, мавзолей вчера бомбили.
— Какой? На Красной площади, что ли?
— Да нет, наш, на Салтовке. Универсам.
— Лучше бы их мавзолей.
— Да нехай он там себе лежит, отдыхает.
— А этот-то, тоже говорят, что отдыхает давно уже. И кости сгнили. А в Кремле двойник сидит за столом.
— Ага. И в бункере еще один.
Есть балабон — возьмите веер
Очередь у пункта занимают еще до рассвета. Кто-то стоит, кто-то уходит по другим своим делам. И если встать в очередь часов в семь, может возникнуть иллюзия, что ты всего лишь какой-то двадцатый или, в крайнем случае, двадцать пятый. Однако на момент раздачи народ появляется отовсюду, очередь моментально вытягивается в длинный человеческий поезд — и ты оказываешься как минимум сто двадцать пятым.
— Вы за кем? — спрашивают у мужчины с велосипедом.
— А кто его знает уже. Разошлись все куда-то. В зеленом платочке вроде была. И кофте. Ничего, часам к десяти придут, распределятся. Як там було у «Сватанні на Гончарівці»? Батько каже, що у мене не всi дома. Та дарма! Увечорі зберуться...
— Вчера стояла тут одна с балабоном, — сердито отзывается бородатый мужчина. Представляете, я, говорит, отойду ненадолго. Нет, я не против, мы сами с женой отходили. Пришли. Ищем ее, ищем. Нету — и все. Наконец, одной говорю — это не вы? Я, говорит. А где ж балабон ваш, спрашиваю? А я говорит, переоделась. На... ты переоделась? Мы ж по одежде запоминаем. А ты пошла, значит, переоделась. Жарко, говорит, стало. Мне с бородой тоже, может быть, не холодно. Всех же по приметам определяют в очереди. Меня — по бороде. Мужика вот — по велосипеду. Ну я пойду, побреюсь, так меня и не узнает никто. Не стояло, скажут. Так и начинается вся эта толкотня потом. Зла ведь много кругом. И неприятно. Война идет. Люди и так с озлобленными душами. Нет, ты уж если пришла в чем есть, так и стой до конца. А завтра переоденешься. Жарко ей. Веер возьми, на... Я вот за этой женщиной, крапчатой. И чтоб никаких маскарадов! Женщина в синем платье в мелкий белый горошек, на которую указал сердитый бородач, неодобрительно отворачивается к своей соседке, держащей на поводке собаку:
— Сам он и крапчатый... На той неделе воду давали в пятилитровых баклажках. Одну баклажку на двоих. Хорошо, если вдвоем пришел. А если ты совсем один? Как ее делить? Простояла столько. Собачка ваша не кусается?
— Нет, она добрая. Только если на лапу наступить, может тяпнуть. Не любит она этого. Картошку вот сетку на десятерых давали. Так ее хоть в пакет можно. А воду куда? В карман, разве что. Я с ребенком стояла. С детьми до трех лет без очереди. И кому за восемьдесят тоже. У меня внук семилетний, извелся весь. Мне люди говорят, а вы пойдите с ним без очереди тоже. Не пускали сначала. Одна как начала — я тут стою с утра, и все такое. Но пропустили. Так я и сказала — пускай эта женщина мою картошку и заберет себе, на здоровье. Мне все равно некуда. Спасибо, говорит.
— Да, есть люди такие неприветливые. Мужчина вот на раздаче стоит, что ни спросишь — идите отсюда, не задерживайте. А у меня в президентском ящике масла не было постного. Знаете, это, наверное, он и вытащил масло. И ведь им же и зарплату еще платят. На часах около половины одиннадцатого. К «Новой почте» подъезжает машина, начинается разгрузка.
— Картошка вроде опять, — гудит очередь.
— А я вам щас покажу, откуда...
— И хорошо. Будем ее жарить.
— А если не на чем?
— А ты из посылки президентской возьми...
— Да там вода одна, а не масло... Женщина в горошках снова поворачивается к соседке:
— Нашу-то картошку, наверное, жуки поедят. Кто за огородами будет ухаживать? Сажали под обстрелами. Что-то мало привезли сегодня. Может, и не хватит нам. Стояли, стояли.
— Что поделаешь, работа такая у нас сейчас. Стоять и ждать. Может, и принесем чего-нибудь домой на ужин. Такая работа.
Больше статей Марко Баянова читайте по ссылке.