"Самая большая ошибка жизни - это ее сюжет.
Самая большая ценность жизни - это ее миг!"
Так говорил вуйко Дезьо
Я стоял на остановке и ждал маршрутку. Солнце загнало меня в тень от столба, а жара начала создавать неадекватный ассоциативный ряд.
Мимо меня по газону в шлемах прошли работники "Зеленстроя" с мотокосилками. "Это какие-то инопланетяне. Это - операторы мотокосилки, но никак не косари" - еще успел подумать я, прежде чем запах скошенной травы начал играть со мной в воспоминания детства.
…Мы идем с двоюродным братом Василием по дороге. Раскаленный солнцем песок обжигает босые ноги, но это нас не останавливает, ведь мы решили сегодня пойти к ветряной мельнице, которая стоит на невысоком холме на границе села и поля.
Налево вдоль дороги тянется затопленная силосная яма, и ее смрад - единственное, что нам докучает. По правую сторону цветет картофель на огородах. Под лучами ослепительного солнца его ботва стала темно-зеленой. Когда же ветер с полей добирается сюда, то по нему начинают блуждать почти черные волны.
Наконец силосная яма закончилась, и появилась тропинка, протоптанная доярками с хутора. Теперь налево - море ржаного поля, в котором плавают светло-синие звезды-васильки, брошенные сюда самим небом. По правую сторону - дорога, за ней огороды картофеля, а дальше, между осокорями, светятся побеленные к празднику дома, бурые соломенные крыши подчеркивают голубую свежесть стен.
На тропинке ногам не так горячо, как на песке. Баба Палажка мне говорила, что в такое время, если засунуть в песок яйцо, то оно очень быстро испечется. Мне раскаленный песок не надоедает, ведь у меня есть критическая база сравнения. Неделю назад на кагатах, что у карьеров, я провалился ногой в "кувшин" тлеющего торфа. Так что после такого все другие подобные испытания мне кажутся забавой.
Но вот, наконец, и ветряная мельница. Если издали она воспринималась как остановленный на некоторое время механизм, то вблизи производила впечатление величественной руины. Ее крылья еще были целы, но их плоскости в дырах, будто здесь похозяйничала древесная моль. "На такие крылья ветер уже не натянешь" - мелькнула мысль. Большое железное колесо на предлинном черном деревянном брусе, что когда-то вместе было вращающимся механизмом ветряной мельницы, увязло в песок. Сами стены ветряной мельницы почернели и поседели от дождей, снегов, ветров и почему-то блестели, словно их намазали черным дегтем, по крайней мере так мне казалось.
Мы с Василием начали обходить ветряную мельницу. Внешние ступеньки к маленькому крыльцу перед входом, накрытым козырьком, были поломаны, может и нарочно, чтобы никто не добрался вглубь. Но нас ждал приятный сюрприз: одна доска и планки вокруг нее были выломаны. Взрослый человек еще мог бы заглянуть в эту дырку, но проникнуть внутрь - отнюдь, настолько узкой была щель. Но на ребят это обстоятельство не распространялось. Детское тело имеет особенность: если пролезла голова, значит, пролезет и туловище - я это знал по собственному опыту. Так мы оказались в мельнице. Внутри обнаружилось, что стены ветряной мельницы иссечены словно сито, но поскольку пыли здесь не было со времен ее работы, то лучей солнца видно не было. Зато вся поверхность стен была покрыта световыми точками и чем-то напоминала квадратный планетарий. В мельнице было не очень темно, и мы со временем высмотрели наклоненную балку, по которой и забрались на верхний уровень, на который, собственно, и был вход снаружи, но ступеньки были поломаны.
Здесь мы и увидели огромный жернов, который одной стороной провалился вниз, неизвестно на чем держался и зачаровывал своими размерами: он казался больше самой ветряной мельницы.
Малое - оно же глупое: мы с Василием стремглав скатились на жернов и начали весело на нем подпрыгивать, представляя себя на мощной каменной карусели. Потом мы успокоились и уселись на шершавой поверхности этого круглого мегалитического снаряжения, восторженно оглядываясь вокруг. В какой-то миг ветряную мельницу качнуло дыхание сильного ветра, взявшегося невесть откуда. Через минуту мы уже стояли под мельницей возле вращающегося колеса, наполовину увязшего в песок. Признаваться в испуге - это не мальчишеское дело, и мы решили, что самое время идти к копанке на речке. Вечером нам еще надо закончить работу, которую задал дед, - докосить траву в саду. По утренней росе мы выкосили половину сада, теперь по вечерней росе должны работу закончить. Вечерняя косовица таит некоторые угрозы: хуже, чем утром, распознается в траве старый пенек, о который легко угробить косу.
Вечером, когда я засыпал на полике у деда в доме, вспоминая приключения дня, на грани сна мне казалось, что это тень мельника нас напугала, чтобы мы не нанесли себе какого-нибудь вреда. А может, просто ветер - единственный повелитель и опекун ветряной мельницы - прогнал нас, чтобы мы не нарушали покой старушки.
Я уже сижу в маршрутке и понимаю, что часто вспоминаю ту ветряную мельницу. Но почему-то не как руину, которую мы застали, а как акустический мираж древности. И тогда я слышу, как шелестят крылья ветряной мельницы, скрипят ее оси, гудит жернов, а в мешках шелестит мука, выразительный горячий запах которой щекочет мне ноздри. Мираж запахов настолько реальный, что я иногда чихаю. Под мельницей стоит телега, возле коней стоит молодой мой дед (я почему-то знаю об этом), а помощники мельника загружают в телегу мешки. Удивительно, но эта выдумка кажется мне более правдивой, чем наше путешествие с Василием к величественной руине, - я слышу эту правду, и не только в жару.
Маршрутка догоняет "операторов мотокосилки", это хорошо слышно даже в салоне. Когда мы косили с Василием траву в саду, то ни одна птичка не замолкала. Птицы не беспокоились даже тогда, когда мы цепами молотили снопы ржи. Фантастическое единство и родство мира сохранялись. Сейчас же почти все выдуманные нами вспомогательные средства рвут хрупкие связи окружающей среды, и мир теряет свою целостность.
И я вздыхаю: "С точки зрения эстетического качества, цивилизация, созданная нами, отличается от минувшей так, как грохот мотокосилки отличается от шелеста косы".