Шестьдесят раз сменила зима осень, а лето весну с того момента, как упал первый финский солдат, убитый осколком советской гранаты, как закатил остывающие глаза в холодное ноябрьское небо первый красноармеец, сраженный финской пулей. Шестьдесят лет назад смерть помирила украинского крестьянина и лапландского охотника, байкальского рыбака и машиностроителя из Куопио. Финны легли в свою землю и за свою землю, советские - в чужую. Солдат не в ответе за деяния своего полководца. Полководец всегда отвечает за своих солдат.
В ноябре этого года исполняется 60 лет историческому событию, о котором все мы так мало знаем. А в недалеком прошлом не знали почти ничего. «Военный конфликт с белофиннами», так вскорости после прецедента нарекла его советская официальная историография. Название, несмотря на туманность формулировки, было весьма продуманно. В четвертом слове корень «финны» и таким образом обозначается только одна конфликтующая сторона. И это акцентирование на соседей всю вину переваливает именно на них. Тем более приставка «бело» автоматически превращает финнов в заклятых врагов.
Но вернемся к фактам. В 1932 году СССР и Финляндия подписали пакт о ненападении. В 1934-м этот договор был продлен еще на 10 лет. В этот же период, чувствуя нарастающую мощь страны на Востоке, в Финляндии стали принимать существенные меры по усилению обороноспособности страны. В районе Карельского перешейка шло строительство мощной линии обороны, названной позже «Линией Маннергейма». Росла экономика, развивалась торговля, укреплялась национальная армия. Безусловно, государство с малым потенциалом населения, не имеющее собственной развитой авиационной, кораблестроительной, танковой, артиллерийской и прочей военной промышленной базы, не могло создать достаточно многочисленную и хорошо вооруженную армию. Но там, где качество армии зависело от самих финнов, а именно: выучка, моральный дух, продуманность - наши северные соседи были на высоте.
К концу 30-х годов, когда уже явственно обозначился расклад сил в Европе, советское правительство начало активно разрабатывать свою политическую линию в новых условиях. В августе 1939 года Германия и Советский Союз заключили пакт о ненападении, по тайному дополнительному протоколу которого в сферу интересов Советского Союза была отнесена, в частности, Финляндия, с которой Кремлю «на арапа» сработать не представлялось возможным.
Финляндия, прежде всего, была нейтральной страной. Ни в планах на будущее, ни в официальной политике агрессивных нот из Хельсинки не прослушивалось. И придраться к ней было трудно. Но и попытки уговорить были безрезультатны. Финны не верили ни единому слову Кремля. Они хорошо помнили зиму 1918 года, когда их большевики и социалисты, поддерживаемые и духовно, и материально русскими коммунистами, развязали в стране кровавую бойню. И этот урок пошел на пользу правящим кругам маленькой северной страны. Переговоры начались весной 1938 года. Сталин поставил финскому правительству следующие условия: Финляндия уступает часть своей территории на Карельском перешейке (отодвигая этим границу от Ленинграда), сдает в аренду на 30 лет полуостров Ханко, уступает несколько островов в Финском заливе, передает Советскому Союзу западную часть полуострова Рыбачий, обе стороны разоружают укрепления вдоль границы на Карельском перешейке. За отданные земли Финляндия получает в несколько раз большую территорию севернее Ладожского озера.
Весь 1938 год прошел в консультациях между вторым секретарем нашего посольства в Хельсинки Б.Ярцевым и министром иностранных дел Финляндии Р.Холсти. До конца года обе стороны к согласию не пришли. Весной 1939 года советское правительство активизировало свою политику, в ходе которой требования к финской стороне увеличивались. Все переговоры проходили втайне не только от журналистов, но и от многих членов правительств двух стран. Ярцеву начать контакты с финнами дало указание непосредственно Политбюро (читай Сталин. - С.Д.) в обход наркома иностранных дел. Маршал Маннергейм был посвящен в эту тайну только в марте 1939 года. Причем бывший русский генерал, хорошо зная особенности русского характера, владея обширнейшей информацией о методах сталинской внешней политики, имеющий высокий уровень стратегического мышления, сразу заявил финскому руководству - пока не поздно нужно идти на уступки, только бы избежать вооруженного конфликта с русскими. В Хельсинки все еще шли дебаты, звучала разноголосица, уповали на сплочение нации для обороны страны, действенную помощь основных капиталистических государств (которые потом, в ходе войны, ведомые своими расчетами и планами, повязанные своими политическими проблемами, не смогли существенно помочь Финляндии).
В октябре 1939 года была предпринята последняя попытка все решить мирным путем. Переговоры начались 12 октября в Кремле. «Атаку» начал Молотов (сменивший к тому времени Литвинова на посту народного комиссара иностранных дел), выпустивший в финскую делегацию обойму предложений. Затем Сталин, объясняя свою озабоченность судьбой Ленинграда, свел требования к следующему: сдать в аренду СССР полуостров Ханко сроком на 30 лет для размещения там советской военно-морской базы; право использовать бухту Лаппвик как стоянку для советских военных кораблей; уступить СССР несколько островов в Финском заливе, которые упоминались на предыдущих переговорах (Сейскаари, Лавансаари, Тютерсы, Бьерко); уступить территорию на Карельском перешейке от села Липпола до южной оконечности города Койчисто; передать западную часть полуостровов Рыбачий и Средний; обе стороны разоружают укрепленные районы на Карельском перешейке, оставляя на этой границе только обычную погранохрану; в качестве компенсации за эти территории советское правительство предлагает Финляндии часть Советской Карелии в районе Ребола и Порос-озеро, вдвое большую, чем уступала Финляндия. Все это финская сторона не приняла, заявив 1 ноября: «Всему есть свои границы. Финляндия не может пойти на предложения Советского Союза и будет защищать любыми средствами свою территорию, свою неприкосновенность и независимость».
После отъезда финнов дорогая и крепко любимая Сталиным политическая пропаганда начала свой победоносный марш от Москвы до самых до окраин. Захватническая, едва ли не фашистская суть правящей клики Финляндии противопоставлялась революционным настроениям финского рабочего люда.
Заканчивался ноябрь. Части и соединения РККА заняли исходные рубежи для нападения. В Финляндии прошла мобилизация резервистов, скрытое передвижение частей к границе. Финская армия полностью приведена в полную боеготовность, освобождается 100-километровая полоса на Карельском перешейке вдоль линии Маннергейма. Сама линия переживает момент интенсивной подготовки к отражению нападения. Это была оборонительная мера и весьма необходимая перед угрозой удара от обозлившегося соседа-исполина. Началась эвакуация населения приграничных районов в глубь страны. Конечно, нам, привыкшим ощущать свою ненужность стране и руководству, можно только позавидовать народу, о котором так заботилось его правительство.
Настало время прятать дипломатические документы в сейфы. Под угасание мелодии заявлений, меморандумов и дипломатических нот из укрытий начали выдвигаться ненасытные жерла орудий.
И вот 27 ноября В.Молотов выступил со следующим заявлением: «Вчера, 26 ноября, финская белогвардейщина предприняла новую гнусную провокацию, обстреляв артиллерийским огнем воинскую часть Красной Армии, расположенную в деревне Майнила на Карельском перешейке. В результате погибли один командир и три красноармейца, ранены два командира и шесть красноармейцев и младших командиров. Советское правительство требует наказания организаторов этой акции и расследования майнильского инцидента». Долгое время эта «утка» преподносилась, как исторический факт. Во-первых, на второй день после объявления у нас об инциденте, финны потребовали создания двусторонней комиссии (Финляндия -СССР) по расследованию случившегося. Советы наотрез отказались. Во-вторых, в 1989 году советские исследователи нашли документы, подтверждающие, что о случившемся в штаб Ленинградского округа сообщили из Москвы, а не по команде, как это принято в армии, с места происшествия. Они же в архиве бывшего первого секретаря Ленинградского обкома партии и члена Военного совета ЛенВО А.Жданова обнаружили записи, суть которых сводится к подготовке пропагандистской кампании после инцидента. То есть, сначала подготовили 30 000 листовок, клеймящих финских артиллеристов, выслали в войска ораторов-политработников, а потом уж прозвучали выстрелы. К тому же на границу выехал начальник НКВД Ленинградской области С.Голгидзе. Поездка, казалось бы, рядовая, но если учесть, что это верный подручный Берии и прибыл он именно в район Майнилы да еще накануне грядущих событий, то все это дает пищу для размышлений. Финская сторона и тогда, и сейчас твердо стоит на том, что выстрелы были, но не с финской стороны, а с нашей, то есть стреляли свои по своим.
29 ноября СССР разрывает дипломатические отношения с Финляндией и на следующий же день начались боевые действия.
Сталин возжелал проучить финнов только силами ЛенВО. План ведения войны подготовил командующий Ленинградским военным округом командарм второго ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков. Основой плана боевых действий против Финляндии стал лобовой удар силами шести дивизий, с целью прорыва линии Маннергейма для овладения городом Виипури (Выборг), с последующим продвижением на Хельсинки и Турку. Остальные силы на фронте от полуострова Рыбачий и до северного побережья Ладожского озера прорывают оборону финнов для овладения всей территорией страны. Для осуществления этих задач Ленинградский военный округ выделял 15 стрелковых дивизий (сведенных в четыре общевойсковые армии) и ряд частей и подразделений обеспечения. Кроме авиации, входящей в состав этих армий, привлекались ВВС округа и авиация Северного и Балтийского флотов. Территория от Баренцевого моря до Ладожского озера была мало тронута цивилизацией, имела слабую инфраструктуру, неразвитую сеть дорог. Естественно, что сил одного округа для создания коммуникационной сети обеспечения войск явно не хватало. Начальник Генерального штаба Б.Шапошников, которого срочно отправили на курорт в Сочи и даже не поставили в известность о предстоящей операции, позже, нервно меряя шагами свой кабинет, приговаривал: «Опозорились, опозорились на весь мир! Меня даже не предупредили!».
В суматохе срочных сборов не продумали до конца вопрос о теплой одежде, забыли решить, как будут обогревать людей на позициях, где они будут отдыхать, как спасать раненых от переохлаждения, как обеспечивать горячей пищей и пищей вообще. Не учли степень приспособленности техники для работы в условиях сверхнизких температур.
Финское военное командование, в отличие от советского, многое тогда предугадало и предусмотрело. Они, например, вычислили направление нашего главного удара. А мы, вопреки законам военной науки, но по «мудрому» указанию, стали ломиться напролом, в лоб линии Маннергейма. Финны нас там ждали, разместив на Карельском перешейке 50% своих сил. Понимая, что на север от города Лиэкса создать сплошную линию обороны не удастся, они построили ее пунктирно, ротными и батальонными опорными пунктами. Заблаговременно спланировали партизанскую тактику действий в советских тылах, компенсируя ею отсутствие достаточного количества сил.
У нас серьезной оценкой возможности Финляндии отразить советскую агрессию никто не занимался. Отринутый вельможной рукой Сталина Шапошников, единственный в то время трезво мыслящий, умеющий верно оценить соотношение сил и возможности сторон, ничем помочь не мог.
Первая же неделя боев показала, что сталинское указание за 10-12 дней разбить финскую армию и оккупировать страну, оказалось нереальным, а попытка с ходу преодолеть линию обороны №1 - безрезультатной. Почти на всем протяжении линии Маннергейма наши войска были отброшены и, неся значительные потери, отошли на исходные рубежи. К концу декабря наступление и вовсе захлебнулось. 30 декабря Мерецков был вынужден отдать приказ прекратить прорыв.
Сюрпризы для советской армии сыпались один за другим. Связано это было и с погодными условиями: «генерал-мороз» удесятерял тяжесть выполнения боевых задач (теплые палатки с печкой предназначались в обороне для штаба батальона и санвзвода, а для рядовых - снежная яма), и с неразвитостью сети дорог (сильно пересеченная местность мешала маневру и лишала танковые части свободы действий), и со слабым военным руководством.
Возьмем для примера 44-ю дивизию. Попав в окружение, она потеряла убитыми, замерзшими и пленными почти 3500 человек и полторы тысячи ранеными. Финнам достались в полной сохранности до 100 танков, больше сотни орудий, 150 автомашин и огромное количество стрелкового оружия. Во всех случаях окружения наших дивизий основной причиной такого бедствия была невозможность для командиров самостоятельно принять решение о своевременном отходе во избежание попадания в «котел». Это говорит о скованности, «зажатости» командиров всех рангов, бытовавшей в РККА. Через неделю после выхода из окружения судили троицу: комдива А.Виноградова, начштаба О.Волкова, начальника политотдела И.Пахоменко. За невыполнение поставленной перед дивизией задачи, за значительные потери личного состава, за оставленную противнику материальную часть, за, за, за… Тут же, после оглашения приговора их расстреляли перед строем дивизии, вернее того, что от нее осталось.
В верхах было принято решение: от Ладоги и до самого севера наступлений не предпринимать, намертво сковать здесь войска противника. Не дать Маннергейму использовать остановку наступления для перегруппировки сил и переброски части войск на Карельский перешеек. Как раз о нем было второе решение. Обратившись к расчетам Шапошникова, повелели брать линию Маннергейма по науке.
К началу второго штурма «русский медведь» наконец вышел из спячки. Карельский фронт стали хорошо обеспечивать. Людей утеплили полушубками, валенками, бельем. Дошло даже до таких «тонкостей», как обеспечение красноармейцев первой линии наступления стальными щитками для защиты от пуль и осколков. В щитке имелась прорезь для «трехлинейки» и прицеливания. Наконец вспомнили способ подготовки, использовавшийся еще Суворовым под Измаилом. В глубоких тылах фронта были сооружены полигонные копии фрагментов оборонительных полос, где день и ночь личный состав учился их преодолевать.
В Кремле был утвержден план прорыва линии Маннергейма. Он предполагал нанесение главного удара все в том же секторе Сумма, на 50-километровом участке фронта, на стыке 7-й и 13-й армий, силами 14 дивизий и 5 бригад. 1 февраля 1940 года начался штурм по всей главной линии обороны финнов. Прелюдией этой дьявольской симфонии прозвучала артподготовка из 400 стволов артиллерии и бомбовый удар сотен советских самолетов. Вперед пошли пехота и танки Красной Армии. Уничтожались доты, танки, прикрывая пехоту, били по амбразурам. Здесь советское командование применило новинку - огнеметные танки. Горящая струя смеси керосина, бензина и мазута била на 50 метров. Полуминутная «обработка» такой струей дота через амбразуру не оставляла ни малейших шансов выжить находящимся внутри. Это заставило финнов покидать их и отбиваться от наступающих из траншей и окопов. Солдат финской армии так рассказывает о тех событиях: «Сначала несколько часов била ваша артиллерия. Это был сущий ад, словно все черти разом повылезали из болота. Нам повезло, мы отсиделись в каземате, а от второго взвода, не успевшего покинуть траншею, осталось шесть человек. А потом цепями пошла ваша пехота. Она шла так густо, что мы не успевали перезаряжать ленты. Ствол раскалялся докрасна, и ни одна пуля не летела мимо цели. А ваши солдаты по штабелям трупов продолжали ползти вперед. Потом снова поднимались с винтовками. В полный рост. С одними винтовками. Это безумие, это было дикое безумие. Наш унтер сказал: «Они чертовски храбрые парни, но у них там, наверху, кто-то определенно спятил…». 17 февраля финская армия линию Маннергейма оставила.
Далее части Красной Армии стали развивать наступление в направлении Виипури. После его падения армейская верхушка финнов пришла к убеждению о необходимости прекращения сопротивления. В этой ситуации премьер-министр Финляндии Рюти оказался перед фактом принятия нелегкого решения. Задача упростилась тем, что 5 марта Москва, через Стокгольм, еще раз напомнила финнам о желании начать переговоры. Рюти немедленно согласился. И в этот же день советский посол в Швеции Коллонтай передает ему приглашение Сталина начать их. 6 марта он прибыл в Москву, переговоры начались 7 марта. Сразу же финская делегация почувствовала давление. Молотов, возглавивший советскую делегацию, зачитал требования. Финны опешили. К прошлогодним условиям прибавилось два совершенно новых: передача Советскому Союзу территорий в районе города Салла-Куусамр и строительство железнодорожной ветки от Мурманской дороги до побережья Ботнического залива и права ее эксплуатации советской стороной. Финны негодовали, но деваться было некуда. Фронт разваливался, силы истощились. После небольшого перерыва, вечером 12 марта Рюти подписал мирный договор, с прекращением огня 13 марта 1940 года в 12 часов на всей линии соприкосновения советских и финских войск. Согласно условиям договора, Советскому Союзу отходил весь Карельский перешеек, западное и северное побережье Ладожского озера, территория восточнее Меркерви и Куолоярви, часть полуострова Рыбачьего. Финляндия сдавала в аренду на 30 лет полуостров Ханко и прилегающие к нему острова для создания там советской военно-морской базы, а также соглашалась на строительство вышеуказанной железной дороги.
105 дней тяжелейшей и утомительнейшей для солдата кровавой бойни остались позади. Тишина радовала, а не настораживала. Не думалось тогда, что жить ей среди царства озер, лесов и гранита всего 435 дней и ночей, по истечении которых трагедия повторится, порой с теми же действующими лицами и будет длиться три с половиной года. После этого начатая 27 июня 1941 года война финнов против Советского Союза закончится.