Если хлеб — всему голова, то транспорт — ноги. И очень плохо для общества, если эти жизненно важные органы начинает лихорадить. Население Украины не так давно на собственных кошельках ощутило всю «прелесть» этого недуга, когда под давлением предпринимателей власти вынуждены были дать согласие на значительное повышение цен на хлеб, мясопродукты, а на транспортные услуги, поддавшись соблазну сверхприбылей, сами в четыре раза повысили тарифы. Однако все это уже было… И не в бурное революционное время, а в относительно стабильную эпоху промышленного капитализма конца ХІХ века. Нет, царь или городская дума не повышали цены на муниципальные услуги, но настроение частным предпринимателям своими нововведениями портили, что приводило к недовольству последних. А порой и к забастовкам.
Так почему булочники, мясники, извозчики отказывались работать? Тяжелые условия труда, низкие заработки, безработица, связанная с внедрением прогрессивных технологий, — понятно. Но это касается крупных предприятий. Почему в 1884 году «баламутили» студенты университета Святого Владимира? Тоже понятно: не пустили на празднование 50-й годовщины альма-матер, ввели новый университетский устав, который, по мнению забастовщиков, ограничивал права студентов. Но и забастовкой это трудно назвать, что-то аналогичное можно нынче наблюдать чуть ли не после каждого футбольного матча. Студенты распространили прокламацию с требованием уволить некоторых преподавателей, под пение патриотических песен прошлись по Бибиковскому (Шевченко) бульвару и Крещатику, поднялись по Костельной, а потом по Владимирской вернулись в университет. Где их, конечно, ждала полиция. Вечером группа молодчиков повыбивала оконные стекла в квартире ректора на углу Шулявской (Толстого) и Кузнечной (Антоновича), чем едва не до потери сознания довели профессорских дочерей. В результате 34 студента предстали перед судом, многих отчислили из университета или перевели в другие учебные заведения.
Но что подтолкнуло во второй половине ХІХ века к протестам мелких предпринимателей, благосостояние которых полностью зависело от личного труда? Начнем с общественно-политической ситуации в Российской империи. Не пугайтесь, лекции не будет. Только попытайтесь провести параллели с днем нынешним, ведь взгляд в прошлое объясняет настоящее. Тезисно: демократические преобразования в Европе; крестьянская реформа 1861 года; восстание поляков 1863—1864 гг.; внедрение ряда реформ почти во всех сферах государственной и общественной жизни: судебная и земская реформы (1864 г.), города получили самоуправление (1870 г.), прекратились преследования старообрядцев, открывались новые университеты, народные школы для детей и воскресные для взрослых, появились публичные библиотеки, читальни, музеи и т.п., количество газет и журналов возросло от 20 (1850 г.) до 700 (1881 г.) наименований!.. И что взамен получило царское правительство? Массу антигосударственных организаций вроде «Земли и воли», «Народной свободы», «Черного передела» и т.д. и как результат убийство революционерами инициатора реформ Александра ІІ. Дальше — «либеральная» политика Александра ІІІ, которому даже в юбилейном издании «Трехсотлетие дома Романовых 1613—1913» посвятили всего одну страницу. Конечно, и простой люд поддался влиянию всяческих народовольцев и вседозволенности.
Булочники
Впрочем, вернемся к забастовкам. Начнем с «головы», то есть с булочников. Царский статистический комитет эту категорию трудящихся причислял к ремесленникам. По данным городской полицейской управы, в 1887 году в Киеве ремесленники составляли почти 7% (10 862 человека) от общего количества населения. Наиболее всего было развито портняжное мастерство, коим занимались 2645 киевлян (среди них 520 женщин); сапожников трудилось 2144; парикмахеров — 179 (из них только две женщины). А были еще шапочники, корсетники, печники, бондари — изготавливали кадушки; шмуклеры — изготавливали золоченные и серебряные кисти, тесьму, бахрому; шорники — изготавливали ременную сбрую; златошвеи; точильщики; щеточники — изготавливали щетки; решетники — изготавливали решета; даже два живописца — ремесленники, которые разрисовывали вывески, афиши и т.п. Цех булочников насчитывал 268 человек (в т.ч. три женщины), и держали они лишь 22 специализированных магазина. Для сравнения: книжных магазинов в Киеве было 50, магазинов готового платья — 53, а суконно-мануфактурных — 52. Столь малое количество булочных объясняется тем, что большинство киевлян традиционно выпекали хлеб дома, а богатые горожане имели собственные домашние пекарни.
Так почему столь малый отряд булочников решил бастовать? Дело в том, что ненавистный царизм все-таки заботился о благосостоянии своих подданных. Ряд законодательных актов, как-то: ст.2 п.6 «Городового положения» (1870 г.), ст.1949 «Общего губернского учреждения» (1876 г.), регламентировали правильность установления цен на важнейшие продукты питания. А «Устав об обеспечении народного продовольствия» (1857 г.) непосредственно давал право: «...в отвращение произвольного повышения цен на нужнейшие предметы продовольствия, а именно на печеный хлеб и на мясо, городским общественным управлениям, с утверждения губернаторов или градоначальников, устанавливать цены, именуемые таксами». Киевская дума воспользовалась своими правами сполна, и даже пошла дальше — поскольку «в законе не содержится никаких ограничений, стесняющих в чем-либо право городского общественного управления пользоваться в этом случае теми или другими известными уже указаниями», ввела, воспользовавшись удобным случаем, фиксированные цены на городские пассажирские перевозки, дрова, воду, а со временем и на газ, электроэнергию и т.д.
Городские власти так ретиво урегулировали цены на предметы первой необходимости, что во многих городах империи киевлянам начали завидовать. Газета Kurier Warszawski писала: для Варшавы также нужно ввести таксы на хлеб, поскольку «господа булочники совершенно не знают пределов своей ненасытности. Несмотря на то что цена на муку в последние годы упала почти на 25%, цена на хлеб остается неизменной, причем булки в весе ни на грамм не увеличились, а их качество и подавно не улучшилось. Очень важный для населения вопрос, чтобы о нем серьезно не подумать».
В 80-х годах ХІХ века обсуждение целесообразности установления фиксированных тарифов вышло за пределы чиновничьих кабинетов. Экономический обозреватель газеты «КіевлянинЪ» отмечал, что вопрос регулирования таксами цен на предметы первой необходимости «весьма старый, весьма важный и весьма спорный… важность его обусловливается тем, что он касается огромной массы городского и сельского населения… и захватывает важнейшие предметы продовольствия — хлеб и мясо; наконец, он спорный, потому что уместность и целесообразность таксирования цен упорно оспаривалась экономистами, что привело в одних местах к законодательной отмене такс, а в других к фактическому их уничтожению» («Кіевлянинъ», 1884 г., №156). Противники всяких такс утверждали, что установление фиксированных цен вообще не может входить в вопросы деятельности любых властей. Это дело свободной конкуренции, которая лучше всего удовлетворит нужды населения. При верховенстве конкуренции собственная выгода каждого продавца вынудит его, с целью расширения сбыта продукции, снижать цены до той черты, до которой они будут приносить прибыль. В свою очередь, приверженцы фиксированных цен уверяли: «предполагать везде существование конкуренции и полагаться на нее не приходится. Факты действительной жизни подтверждают, что соглашения производителей и торговцев на счет цены встречаются очень часто и в самых различных областях экономической деятельности… Вследствие условленного или подразумеваемого соглашения между продавцами цены могут стоять далеко выше того уровня, который достаточен для выгодного производства. Если дело идет о предметах первой необходимости, как хлеб и мясо, то такая дороговизна, доставляя чрезмерные барыши производителям, является крайне несправедливой и обременительной для публики, тем более что она падает главной своей тяжестью на беднейшие классы населения. Общественная власть, которой предоставлено право регулировать цены предметов первой необходимости, не только может, но и обязана принять меры против подобного зла...» («КіевлянинЪ», 1884 г., № 156).
И киевская городская управа (которая ощущала, что действия монополистов на пищевом рынке имеют характер сговора) принимала адекватные меры. В прессе ежемесячно печатались тарифы на основные продукты. Вот одно из таких объявлений: «Такса на печеный хлеб в г. Киеве, установленная киевскою городскою управою, на основании постановления киевской городской думы на октябрь месяц 1884 года: булка французская обыкновенная в 1 фунт (1 российский фунт = 0,4095 кг. — В.О.) весом 8 коп., булка греческая из пшеничной муки американки 6 коп., булка простая из муки второго сорта 5 коп., пуд (16,38 кг — В.О.) хлеба из ржаной муки (ситный) 90 коп., 1 фунт — 2 1/2 коп., хлеб пеклеванный в 1 фунт 5 коп. Средний обязательный вес, при поверке, определяется взвешиванием булок не по одной, а в известном количестве, по усмотрению проверяющих». Укажем, что хлеб, даже при фиксированных тарифах, был достаточно дорогим и приравнивался по цене единицы веса к мясу (!).
Несмотря на призывы городской управы не повышать цены, хлеб продолжал дорожать. В 1869 году корреспондент газеты «Кіевскій телеграфъ» (№99) негодовал: «… ясно видно упорство пекарей держаться высоких цен; нельзя не признать, что настоящая цена по 70 коп. за пуд слишком высока, при цене ржи в ближайших к Киеву городах и местечках в 40 — 45 коп. за пуд. Одному нельзя удивляться: почему не дешевеют булки, и в лучших булочных до сих пор продаются по цене, установленной 2 года назад, при наибольшей дороговизне пшеничной муки, именно по 10 коп. за фунт и даже дороже… По какому же праву некоторые, например, крещатицкие булочные, позволяют себе продавать свой товар почти вдвое дороже действительной стоимости, товар, который составляет предмет не роскоши или прихоти, а насущной нужды. Нельзя не видеть в этом зла, которое надлежит преследовать как незаконное обирательство жителей».
В конце концов у городских властей терпение лопнуло и они прибегли к решительным действиям, чем и спровоцировали забастовку киевских пекарей. В начале лета 1884 года специальная комиссия провела контрольную выпечку 12 буханок и установила, что булочники получают сверхприбыли. Вопрос вынесли на рассмотрение городской думы. Несмотря на протесты булочников, доказывавших, что никогда куль муки (содержимое сыпучих тел в мешке размером 1,2 м х 2,3 м; 1 куль муки = 119 кг) не может дать при выпекании 70 фунтов, как это случилось во время проведения 12 опытов, гласные (депутаты) постановили: «ввиду заметного удешевления муки, а также имея данные, полученные экспериментально, оставить таксу на хлеб без изменений».
Впрочем, дума учла пожелание и булочников и провела повторную проверку. На этот раз в булочной Ильина комиссия выпекла уже 99 буханок и установила, что пекари с одного пуда муки высшего сорта стоимостью 2 руб. 50 коп. получают чистой прибыли
1 руб. 51 коп. (из муки 2-го сорта —
1 руб. 14 коп.), а также, что «господа булочники продавая булки согласно таксе 15 июня по 4 коп., нашли однако нужным продавать булки неполновесные; полновесные же булки продавались по 5 коп. При взвешивании оказалось, что у всех булочников, за исключением Ильина, существует недовес от 5-ти до 7-ми золотников (1 золот. = 4,27 г — В.О.) в фунте». Но штрейкбрехерство Ильину не помогло. Вскоре его поймали на продаже черствого хлеба, который санитарный врач Щербина признал вредным для употребления. Мировой судья, рассмотрев дело, оштрафовал горе-пекаря на невероятную в то время сумму — 100 рублей. Для сравнения: киевского булочника Мехмед-оглы за продажу буханки с запеченной крысой (!) наказали всего лишь на 15 рублей.
Забастовка булочников проходила без лишнего шума, они только выдумывали разные причины, чтобы не выпекать хлеб. 21 июня 1884 года городская управа извещала киевского полицмейстера: «По полученным известиям, булочник Климко со вчерашнего числа прекратил печение булок, а булочники Кирхгейм и Душичкин не берут более дрожжей, чтобы таким образом прекратить печение булок. Дума просит г. полициймейстера не допустить стачки между булочниками» («КіевлянинЪ», 1884 г., №138). Нужно отдать должное киевским властям, которые не поддались давлению со стороны булочников и твердо отстаивали интересы горожан. Противостояние, которое то затихало, то вновь вспыхивало, продолжалось до самого октябрьского переворота, когда из-за отсутствия хлеба потребность в булочниках отпала сама собой.
Мясники
Мясников царский статистический комитет причислял то к ремесленному сословию, то к торговцам, то вообще к «прочим профессиям» (вместе с водовозами, скотобойцами, поденщиками и т.п.). В 1885 году в Киеве насчитывалось 180 мясных магазинов, лавок и павильонов. Городские власти, опасаясь вспышки эпидемий, часто случавшихся в Киеве, ввели регулярные санитарные проверки торговых учреждений. В специальной инструкции дума констатировала: «Количество мясных лавок и колбасных магазинов в городе значительно увеличилось. Необходимо охранять конечные пункты города, чтобы не было тайного завоза в город неклейменного (не прошедшего санитарного контроля. — В.О.) мяса. Поэтому в Киеве вводятся ночные и утренние дежурства урядников и контролеров; должны проводиться неожиданные осмотры складов сала, колбасных фабрик. Также необходимо ежедневно проверять мясные магазины и лавки». Первой же проверкой комиссия забраковала и уничтожила только мяса почти 4 пуда, а также 1500 штук сельдей, более 30 кг сливочного масла, 2 вагона арбузов и т.п. Кроме того, отцы города особое внимание обращали на правила торговли. Газета «КіевлянинЪ» в №249 за 1884 год сообщала: «Вскоре Городская управа приступит к поверке весов. Сделать поверку весов управа признала необходимым ввиду того, что многие торговцы пользуются неклеймеными весами, а от этого страдают как интересы покупателей, которых обвешивают бесцеремонные торговцы, так и город, который не получает доходов за накладку клейм на весы».
Мясники на Троицком рынке г.Киева. Фото начала XX ст. |
Но больше всего городские власти донимала нестабильность цен на мясопродукты. В 1861 году при думе создали комиссию, которой поручили определять реальную стоимость мяса. Комиссия покупала скот, резала его, подсчитывала затраты и устанавливала тарифы на мясо. «Но как все приходит в забвение, и как в стороне наблюдающей нет особенного побуждения настойчиво следить, а в стороне наблюдаемой есть, напротив, сильное побуждение изворотиться, то и эта полезная мера скоро лишилась своей силы… Оно, очевидно, происходит от того, что мясная торговля в Киеве фактически составляет монополию немногих лиц, которым легко делать стачки. Неужели же нельзя сделать что-нибудь и наложить какую-нибудь узду на это хроническое и безразборчивое поползновение на карманы не только богатой, но и неимущей братии!» — негодовал некий N., корреспондент «Кіевлянина». N. вторил «Кіевскій телеграфЪ»: «Поддерживаются, и тоже не безыскусственно, высокие цены на мясо. Нет сомнения, что ничем не оправдывается цена по 7 и 8 коп. за фунт говядины, с большою наддачею костей, когда, например, в Житомире самая лучшая говядина продается по 10 коп. за око, т. е. за 3 фунта» (№99,1869 г.).
Пять лет спустя чиновник Замбржицкий докладывал городской управе: «Побывав в этом месяце (октябрь 1884 года. — В.О.) в разных местностях губерний Киевской и Полтавской, узнал, что цены на рогатый скот сильно понизились: за пару волов, стоявших прежде 120 руб., теперь берут 60 руб.; корова, стоявшая 30 руб., теперь продается за 10—12 руб.; вследствие этого и цены на говядину там также понизились. Между тем в Киеве цены прежние: за фунт говядины подозрительной свежести берут 10 коп.». Заметим, что спустя 15 лет такое же мясо на Житнем рынке продавали уже по 15—17 коп., как сказали бы ныне: произошел рост цен вследствие инфляционных процессов. Страдали от неудержимого роста цен на продукты и учебные заведения, больницы, богадельни и прочие аналогичные учреждения, в которых на питание одного лица выделялось 14—15 коп. в день.
Гласные с думской трибуны призывали мясников: «Пора бы мясоторговцам опомниться и уменьшить цены на мясо, но удобнее всего было бы издать таксу на мясо точно так же, как она издана на хлеб. Такса, впрочем, только тогда получит значение, если жители, в случае нарушения ее мясоторговцами, будут заявлять об этом управе, т. к. одной управе в виду большого количества мясных лавок трудно будет следить за мясоторговцами». Нужно отдать должное чиновникам: они сдерживали цены не только административными методами. Когда в 1874 году на некоторых киевских базарах цены на говядину после Пасхальных праздников возросли до 11—12 коп. за фунт (довольно знакомая картина для современных киевлян, и не только...), а среди населения распространились слухи, что это еще не предел, городская управа приняла нестандартное решение: «Вследствие угрозы неуправляемости повышения цен на мясо возник вопрос об установлении таксы или же о вызове мясоторговцев и увещеванию их умерить свои цены. Но при обсуждении установление таксы оказалось недостаточно определенным в законе и безуспешным по результатам многих опытов; увещевание же мясоторговцев представилось еще более безнадежным. На этом основании городское управление остановилось на следующей мере: посланы телеграммами приглашения к главным мясоторговцам ближайших пунктов, где производится торговля скотом: в Бердичев, Переяслав, Б. Церковь, Житомир, Нежин с предложением получить безвозмездно торговые мясные места на базарных площадях Киева, но с условием продавать говядину не дороже цены, существующей в Киеве до Пасхи».
Извозчики
Отдельную касту представляли киевские извозчики. Правильнее было бы сказать «касты», ведь они разделялись в зависимости от места промысла: бульварные или крещатицкие, базарные или театральные, вокзальные или пристанские...; на одно- и пароконные; даже — по вероисповеданию. Например, у извозчиков-иудеев была на Малой Васильковской (ныне — ул. Шота Руставели, в этом здании кинотеатр) своя синагога. Впрочем, когда дело касалась тарифов, невозможно было найти более сплоченное рабочее сословие. Поэтому городская управа довольно пристально и придирчиво относилась к извозчикам. Тем более что фурманка давала немалый доход в городской бюджет, возраставший из года в год: если в 1831 году от извозного промысла в городскую казну поступило 4 420 руб. серебром (5,5% от всего бюджета), то в 1882-м — 10 089 руб. серебром (весь киевский бюджет в том году составлял 600 тыс. серебряных рублей, или 1 млн. руб. кредитками).
Карикатура из журнала «Киевская искра», 1907 год |
Случались и аварии с участием конных экипажей, даже с трагическими последствиями; извозчиков наказывали штрафами, а иногда им доставалось и самим. Примечательный случай произошел в 1868 году на Васильковской улице. 15 сентября пополудни офицер артиллерийского парка
Б-ский догнал одноконную повозку, которая везла двух пассажиров, и, несмотря на протесты извозчика, что дополнительный вес не позволит продолжить езду, приказал везти его к Владимирской церкви (не сохранилась, ныне территория дворца «Украина»). Когда же устные угрозы не повлияли на извозчика, бравый офицер, сорвав биржевой номер, ударил беднягу плашмя саблей по спине и с видом героя и добытым трофеем пошел прочь. Хозяин конного выезда Ф.Полонецкий в заявлении в полицию справедливо заметил: «Позволю себе надеятся, что описанное здесь, без малейшего преувеличения, происшествие вызовет сочувствие благомыслящих людей к обиженной стороне, а начальство примет меры к обузданию подобных охотников до дармовой езды, пробующих силу носимого ими оружия на спинах мирных граждан».
Как видим, отношения между городской общиной и извозчиками складывались непростые. Последние всячески стремились уклоняться от уплаты налогов, не соблюдали тарифы, а киевские власти пытались навести порядок на киевских улицах. И в конце концов терпение лопнуло. Киевский старший полицмейстер, действительный статский советник фон Гюббенет издал циркуляр, коим приказывал: «Находя, что в Киеве не вполне выполняется закон в отношении правильной и безопасной езды (постановление городской думы от 26 ноября 1866 года. — В.О.), и желая предупредить как несчастные случаи, могущие произойти от беспорядочной езды, так и всякую ответственность, долженствующую пасть на виновных, я долгом счел объявить всем вообще жителем г. Киева: экипажи должны всегда держаться правой стороны, при тесноте не обгонять передовых экипажей, на перекрестках извозчики обязаны заблаговременно на соответственном расстоянии предупреждать обычным криком, в случае надобности для избегания несчастных случаев останавливаться…» («Кіевлянинъ», №106-1879).
Извозчикам под страхом уголовной ответственности запрещалось требовать чрезмерную плату с пассажиров, ездить «вскачь и непомерно быстро», особенно при съездах с горок и на перекрестках, а выезд со дворов допускался исключительно шагом. Фурман, уличенный в грубости или пьянстве, лишался права на биржевой промысел. Городские власти уделяли внимание и внешнему виду извозчиков. Согласно обязательным постановлениям о кучерском промысле, фирманить разрешалось лицам совершеннолетним (с 17 лет), благонадежным и ранее не судимым; извозчик должен был быть «чисто и опрятно одет, иметь армяк темно-синего цвета с цветным шерстяным кушаком, летом быть в касторовой шляпе, зимою в меховой шапке и рукавицах». А вот как описывал тогдашнего извозчика фельетонист: «Сам возница, одетый в полинявший синий армяк, погружен в сладкий сон и, только изредка просыпаясь, в ответ на вашу мольбу об ускорении темпа начинает ерзать на узком сидении, помахивая угрожающе правой рукой, почмокивать губами, усиленно дергая вожжами...» («Жизнь и искусство», 1898, № 255).
Кроме того, городская управа ежемесячно пятого числа проводила осмотр лошадей, экипажей и сбруи. Скажем, в мае 1884 года городской полицмейстер ввиду неисправности экипажей4, не допустил к фурманке 60 (10% от осмотренных) экипажей. А уже в 1886 году у 121 извозчика отобрали ярлыки на извозный промысел, 244 на осмотр не появились, а восемь экипажей были признаны совершенно неприемлемыми.
В свою очередь общество покровительства животным (было и такое) издало и высочайше утвердило правила обращения с животными. Ими, в частности, запрещалось брать в работу больных или раненых животных; не позволялось бить животных твердыми или острыми предметами; бить по голове или в живот; перевозить грузы, явным образом не соответствующие силам животных и состоянию дороги; павшую лошадь запрещалось поднимать при помощи кнута и т.п. Нарушителей этих правил нужно было задерживать и передавать полиции «для поступления с ними на точном основании 29 ст. Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». Так что извозчикам жилось несладко, но, пожалуй, выгодно, поскольку численность экипажей увеличивалась, опережая прирост населения.
Больше всего «доставали» городские власти и, конечно, мещан тарифы за проезд, которые извозчики постоянно самочинно повышали, хотя такса и так была непомерно высокой. Например, за проезд на пароконном экипаже с Подола до Липок пассажир должен был выложить 50 коп. (на одноконном — 30 коп.), а за езду весь день (с 9 утра до 9 вечера) — от 2,5 до 4 рублей. Впрочем, трижды — в первый день Пасхи, на Рождество и Новый год — такса не устанавливалась. Много ли это? Судите сами: годичное жалованье старшего врача Кирилловских богоугодных заведений составляла 600 рублей серебром, старшего фельдшера — всего лишь 150.
Однако и столь высокая цена извозчиков не удовлетворяла, и они пытались при первом удобном случае обмануть пассажиров, особенно приезжих. Городской управе пришлось выдавать распоряжение, согласно которому все извозчики должны были иметь при себе два экземпляра таксы: один экземпляр, в виде книжечки, ездовой держал в кармане и предоставлял по требованию каждому пассажиру, а второй, напечатанный на церате, нужно было прибить к козлам дрог. Также для удобства клиентов, доверявших свой багаж перевозчику, у каждого фурмана на спине был пришит к одежде номер, такой же номер выдавался каждому пассажиру, что служило гарантией возврата багажа.
В начале ХХ века городская дума прибегла к радикальным действиям, заставив владельцев выездов установить на легковые экипажи таксометры, фонари, винтовые тормоза и прочие достижения прогресса, что вызвало бурю недовольства перевозчиков и ряд забастовок в империи, в частности и в Киеве.
Однако настали «черные» дни и для извозчиков. Со времени появления на улицах омнибусов — первого общедоступного городского транспорта — и прокладки конки (1891 г.) — трамвая на гужевой тяге — стало заметно меньше извозчиков, более того, их стало меньше с тех пор, как среди населения распространились слухи, что конная железная дорога в Киеве станет в строй. Так, в 1889 году в городе насчитывалось 2558 легковых извозчиков, в 1890-м — 2375, в 1891-м — 2178, а в 1892 году, когда в Киеве открыли первую в Восточной Европе электрическую городскую железную дорогу, легковых выездов насчитывалось только 1849. Впрочем, еще долгие годы в Киеве мирно сосуществовали и конка, и локомобиль-паровик, и трамвай, и, конечно, дремавший на козлах извозчик.
Поэтому, повторяю, взгляд в прошлое объясняет настоящее. Мысль, конечно, не нова, но не так новизна, сколь справедливость придает цене мысли.
Цитата, вынесенная в заголовок, — слова из поэмы Тараса Шевченко «Кавказ»