О дне памяти академика Андрея Сахарова мне напомнило кабельное телевидение. Российские общенациональные телеканалы не то чтобы сознательно проигнорировали это событие, они его просто не заметили. Тем не менее они детально освещали вручение премии Александру Солженицыну во французском посольстве. Александр Исаевич бодро объяснил, что никаких проблем со свободой слова в России не существует, а война на Кавказе необходима. Что и говорить, он — нравственный авторитет. Намного более удобный для россиян нравственный авторитет. Поскольку Сахаров отважился говорить правду, после которой у человека вообще могли произойти сомнения относительно целесообразности исторической роли его народа и его морального облика. Не власти, не общества, а именно народа, нации в целом. Это необходимая правда, без нее общество быстро деградирует, превращается в совокупность самодовольных карликов... Однако такие нравственные авторитеты, как Сахаров — или, скажем, Гомбрович у поляков — появляются очень редко и случайно. А могут вообще не появиться — у нас никогда не было именно такого нравственного авторитета... Очевидно, что до такого уровня мышления давно поднялась Лина Костенко, однако тут новая и не чисто украинская проблема: у нас нет общества, способного к ней прислушаться.
При отсутствии общества намного удобнее авторитеты, которые сами живут в плену обычных национальных иллюзий. Солженицын — мужественный человек, который всегда говорит правду. Просто такова его правда... Поэтому к нему охотно прислушиваются. А о Сахарове стараются как можно быстрее забыть. В газете The Moscow Times я прочел статью, рассказывающую о материальных затруднениях его мемориального музея. Музей закрылся бы, если бы его не поддержал деньгами Борис Березовский. Лучше бы он нашел в свое время деньги на общество, к которому призывал Сахаров!
Это и есть сущность недоразумения. Сахаров был сторонником совершенно обычных общечеловеческих ценностей — он ничего такого особого не придумывал. По таким законам уже давно существует западная цивилизация. Ей достаточно было испытания Второй мировой войной, Гитлером, газовыми камерами и уничтоженными городам, чтобы осознать: иной дороги нет. Сахаров как выдающийся физик-теоретик понимал это вовсе не на обывательском уровне. Но его родная страна всегда считала, что из этих общечеловеческих ценностей можно позаимствовать лишь то, что не мешает, а все остальное отбросить как старческую выдумку. Или: «мы к этому еще не готовы». Так всегда говорят проститутки в бульварных романах, когда им предлагают не ту сумму, — к этому мы еще не готовы... А потом общество удивляется: оно пошло навстречу этому ненасытному Западу, ввело у себя демократию, а ничего к лучшему не изменилось. Воруют, денег нет, зимой холодно... Это и есть демократия? О, нет. Демократия — это сознание. И трезвость. Можно сколько угодно говорить, что выборы в постсоциалистических странах — это выбор элиты, а не населения. Но что получают элиты? Гусинского в мадридской тюрьме? Березовского в изгнании? Абрамовича на Чукотке? Кучму в магнитофоне? Такое общество опасно для каждого. Оно опасно для бабушки из приморского города Артем, у которой нет денег даже на печку-«буржуйку», не то что на центральное отопление. И оно опасно для олигарха Березовского. Оно опасно для журналиста Гии Гонгадзе, который, наверное, никогда уже не узнает, что был известен, уважаем коллегами и опасен для властей. И оно опасно для Президента Украины. Кому оно нужно, такое общество?
Когда депутаты союзного съезда заплевывали Сахарова, они просто не отдавали себе отчет, что строят эшафоты — для себя и для своих народов. Ведь он был единственный, кто пытался до них докричаться, единственный, кто пытался объяснить, что среди людей нужно вести себя по-человечески, а не путем консенсуса... Единственный, кто искренне — а не для политической карьеры — поддерживал желание прибалтов найти протоколы Молотова—Риббентропа. И единственный, кто встал со своего места и аплодировал, когда маленький Ростислав Братунь отважился защитить сине-желтый флаг перед этой хищной толпой с красными значками. А что украинские депутаты? Они сидели. Все. Все будущие вожди нашей независимости, все наши патриоты и ораторы. Такая и независимость вышла — независимость в мягком кресле для чиновников и на коленях — для народа.
Я, быть может, слишком эмоционален сейчас, но это просто объясняется. Общение с Сахаровым стало одним из самых важных моих воспоминаний о перестроечном десятилетии... Я по-детски радовался тогда, что стал журналистом. Как раз потому, что вот я, студент, мне всего 22—23 года, а я имею возможность почти каждый день встречать Андрея Дмитриевича в кремлевских кулуарах, что-то у него спрашивать, просто следить за тем, как он воспринимает реальность. Говорил ли он мне что-то глобальное? Упаси Бог, он ведь был нормальным человеком, о глобальном — это к Александру Исаевичу... Андрей Дмитриевич советовал мне есть больше сладкого зимой — вот я и ем... А если серьезно — я уже тогда осознавал, что это не Сахаров маргинален, маргинально общество, которое не прислушивается к Сахарову. И когда сейчас вижу на экране не очки Сахарова, а бороду Солженицына (и это еще в лучшем случае), я отдаю себе отчет: это приговор. Маргинальный. Долго не просуществует.
То же самое могу сказать и своим украинским друзьям. Все мы — граждане маргинального общества. Поэтому и разрушаем, вместо того чтобы строить. Поэтому и решаем собственные проблемы, вместо того чтобы быть честными хотя бы перед собой. Мы не являемся гордостью этой страны, мы ее позор. Мы оказались не способными построить не то что независимую страну, мы даже независимой журналистики не создали. Мы так же равнодушны, как и все наше общество. Сахаровых среди нас точно нет и уже не будет. Нам уже сейчас — в молодые годы! — стыдно смотреть в глаза тем, кто моложе нас на семь-десять лет. Нам нечего им передать и мы не можем их защитить. Мы не основатели, а так — эгоистичные выпускники вузов переходного периода. Конечно, я готов даже назвать нас эгоистической элитой — если этот термин больше нравится...
Виталий ПОРТНИКОВ