Не знаю, стоит ли объяснять, что после последних событий в Украине отношение в мире к нашей стране существенным образом изменилось. Наверное, это заметил каждый, кто общается с иностранцами, постоянно путешествует или хотя бы регулярно просматривает западные телеканалы или газеты. Раньше и Украины никакой не было — не только для рядового европейца или американца, но и для видных представителей политической элиты мы оставались частью если не соседнего государства, то соседнего пространства, развивающегося по собственным, не понятным цивилизованному человеку, правилам. Достаточно хотя бы вспомнить: высказывание теперь уже бывшего руководителя Еврокомиссии Романо Проди о том, что шансы Украины присоединиться к ЕС равняются шансам Новой Зеландии, рассматривалось не как свидетельство недальновидности чиновников, а как констатация всем понятного факта. Господина Проди никто не отважился упрекнуть в том, что ценностные отличия между нами и нашими западными соседями нельзя было скрыть...
И вот вдруг — по крайней мере с европейской точки зрения — эти отличия стали исчезать. Европейские телеканалы начинают выпуски новостей с сообщений из Украины, газеты печатают киевские фотографии на первых полосах... Мой приятель, ведущий менеджер известной западной фармацевтической корпорации, звонит по телефону из Германии и рассказывает, как его коллеги обсуждают украинское будущее во время ланча... Клянусь, еще месяц назад эти успешные, вечно занятые люди понятия не имели, где эта Украина находится...
Но подобная заинтересованность — это еще и огромный кредит доверия. Вспоминаю, как такой кредит был выдан Сербии. Объяснять, где она находится, европейцам было не нужно — незадолго до победы оппозиции происходили этнические чистки в Косово и бомбардировка югославских объектов авиацией НАТО. Вдруг оказалось, что в Сербии такое же сознательное европейское общество, выступающее против диктатора... Доброе утро, Сербия!
Со временем увлечение сербской свободой исчезло. Прежде всего потому, что выяснилось: огромная часть сербского общества голосовала не за, а против — против Милошевича. Но такое общество продолжает надеяться на «хорошую» власть, а не на себя, и становится легкой добычей популистов. Сразу же после победы начались распри в лагере бывших оппозиционеров, не утихающие до сих пор. К тому же в Сербии также происходила свадьба национализма и демократии, о которой с удовлетворением говорит, имея в виду Украину, американский политолог Збигнев Бжезинский. Но это всегда неравный брак, поскольку обычно приводит к усилению такого национализма, который не хочет иметь с демократией ничего общего...
Чтобы не рассказывать в деталях о новейшей политической истории Сербии, скажу только, что европейцы убедились: страна тяжело больна. И больше ни на что особенно не надеются... Я бы и европейцев особенно не идеализировал. Когда слышу, что на переговоры в Киев снова прилетел Хавьер Солана, вспоминаю: это именно тот человек, который буквально вынудил сербских и черногорских лидеров сохранить единое государство, которое уже было не очень нужным, но остается важным фактором оживления великосербского шовинизма... Поэтому мы должны пытаться не превратиться в «больную страну Европы» не ради Брюсселя, а ради самих себя...