Имя главкома советских войск в Украине Михаила Муравьева, войска которого зимой 1918 г. после кровавой расправы над студентами в Крутах и десятидневного обстрела из тяжелых орудий захватили Киев, занимает прочное место в ряду антигероев украинской истории. В то же время весной 1918 г. экс-главком был обвинен ЧК в «контрреволюционной деятельности», арестован и более месяца находился под следствием, доказывая целесообразность своих действий в войне РСФСР против Центральной Рады. Почему?
> Ответ на этот вопрос дают документы московских архивов, доступ к которым был ограничен для исследователей не один десяток лет.
Как свидетельствует послужной список М.Муравьева, будущий подполковник царской армии имел отнюдь не дворянское происхождение. В своем родном селе Бурдуково Костромской области, как это было принято в крестьянских семьях, он с малолетства работал пастухом и т.п. Отец все же отдал сына учиться в сельскую школу, где тот сумел проявить себя. Стремясь помочь способному мальчику «выйти в люди», попечитель школы на свои сбережения устроил его в уездную школу, окончание которой позволило ему продолжить обучение в учительской семинарии. Но вскоре выяснилось, что юный Муравьев вовсе не был нацелен на то, чтобы «сеять разумное, доброе, вечное»: в семинарии его знали не как примерного ученика, а как неизменного участника потасовок между семинаристами. После одной из таких «кулачных стенок» учебное заведение пришлось оставить. Но домой экс- семинарист уже не вернулся. Тяжелая работа на земле, бедность — все это его не привлекало, и 15- летний юноша направил свои стопы в Петербург в поисках «легкой удачи».
Возможно, в Северной Пальмире так и осел бы он в среде люмпенов, если бы не счастливый случай: по протекции знакомого офицера М.Муравьев получил возможность фактически без документов сдать экзамены на вольноопределяющегося и поступить на службу в армию Его Императорского величества.
После окончания Казанского пехотного училища 20-летний подпоручик был направлен в г. Рославль Смоленской губернии. Теперь перед ним открывалась перспектива военной карьеры. И снова в его судьбе сыграл свою роль счастливый случай. Во время курских маневров, командуя одним из отрядов «южной маневренной армии», Муравьеву удалось захватить в плен самого генерала А.Куропаткина — командующего «северной маневренной армии». Вельможному пленнику было предложено немедленно идти в штаб, однако тот, не желая оказаться в глупом положении перед Николаем II, категорически отказался. И хотя «ценную добычу» все же пришлось отпустить, событие это обеспечило известность поручику.
Вскоре, кроме репутации храброго офицера, его знали и как неутомимого танцора, и как «дамского сердцееда». Последнее, в конце концов, поставило под угрозу его карьеру: во время одной из ссор на полковом балу Муравьев убил на дуэли офицера, за что был лишен погонов. Дуэлянту также предстояло отбыть полтора года арестантских рот, однако вмешались «влиятельные покровители», и это наказание было заменено длительной гауптвахтой. Он также был восстановлен в офицерском звании, правда, доказать свое право на него предстояло на фронте.
Именно тогда началась русско-японская война, и провинившегося поручика направили командиром роты 122-го пехотного Тамбовского полка. Воевал он храбро, но в феврале 1905 г. был тяжело ранен в голову и оказался в госпитале. И хотя врачам удалось поставить его на ноги, у поручика, как свидетельствовали медицинские документы, «остались тяжелые и неизлечимые последствия, связанные с повреждением нервных стволов, выраженные в головокружениях, ослаблении слуха и т.д.».
Некоторое время Муравьев находился на лечении за границей, затем около года служил на Кавказе, климатические условия которого, по мнению врачей, были ему полезны. Позже поручик был направлен в Казанскую пехотную школу, где и провел шесть с половиной лет.
В этот период жизнь его, казалось, вошла в будничное русло: преподавал в училище гимнастику и фехтование, получал очередные звания, не обходили его и наградами. Устроена была и личная жизнь: М.Муравьев женился на дочери командира резервного Скопинского полка Елене Андреевой, которая родила ему дочь.
И все же размеренная, спокойная жизнь была Муравьеву не по вкусу. Лавры военной славы явно не давали ему покоя. С началом первой мировой войны капитан попросился на фронт.
В августе 1914 г. он был направлен в Невский пехотный полк, а в октябре назначен командиром роты 12-го Астраханского полка. Но на войне Муравьеву не везло. Пробыв в боях около месяца, уже в начале ноября 1914 г. под Краковом он получил тяжелое ранение. И снова госпиталь — на сей раз в Царском Селе, где работали сестрами милосердия царица Александра Федоровна и ее фрейлины. Ясное дело, условия в госпитале были лучше, чем в других. И все же Муравьев ими был недоволен. Однажды ему не подали положенной порции вина, и капитан устроил настоящий скандал, крича во все горло: «Воюешь за них, а им рюмки вина жалко»… Раненого поспешили успокоить, учитывая и его характер, и состояние расстроенной нервной системы: даже накануне выписки из госпиталя доктора отмечали у пациента «сильные головокружения, утомляемость, общую слабость, плохой сон, по ночам частые кошмары…»
Понятно, что при таких обстоятельствах о возвращении на фронт не могло быть и речи. Капитан был отмечен очередным орденом и отправлен в тыл, во 2-ю Одесскую школу прапорщиков на должность ротного командира. Тут он прослужил чуть больше года, но стал ссориться с администрацией и был вынужден покинуть школу. В сентябре 1916 г. на непродолжительное время М.Муравьев был переведен в одну из автошкол Петрограда, а затем направлен в Кременчуг, где зачислен в резерв XI армии Юго-Западного фронта.
Тем временем в России приближалась революция. Предчувствуя кардинальные изменения в обществе, честолюбивый капитан не желал оказаться в стороне. Отдавая дань времени, он вошел в состав армейского комитета, надеясь таким образом добиться известности.
Как-то во время краткосрочного пребывания в Петрограде капитану удалось выйти на министра юстиции А.Керенского, а через него на военного министра А.Гучкова и предложить себя в качестве организатора добровольческих ударных отрядов. Как позднее признавал сам Муравьев, его инициатива не произвела впечатления на Гучкова, однако встретила понимание в среде военных — прежде всего генерала А.Брусилова, который стал усердно ее «пробивать» в Петроградском совете. М.Муравьев не стал дожидаться позитивного решения этого вопроса: в июле 1917 г. он возглавил Всероссийский центральный комитет по организации Революционной армии из добровольцев тыла и приступил к формированию ударных отрядов.
В новом качестве М.Муравьев быстро нашел влиятельных покровителей. Среди них был, в частности, эсер Б.Савинков — комиссар Временного правительства при Ставке главковерха. Именно он посодействовал в присвоении главе новосозданного комитета звания подполковника, вероятно, под его же влиянием тот вступил в партию эсеров.
Впрочем, его карьера неожиданно вновь потерпела крах. Созданная вскоре на правительственном уровне комиссия разработала детальный план организации добровольческих формирований и предложила для руководства ими более влиятельную, нежели Муравьев, персону. В августе 1917 г. подполковник остался не у дел.
Понятно, что такой поворот событий произвел на него удручающее впечатление. Разочарованный экс-председатель затаил обиду на нового военного министра А.Керенского, надеясь отомстить за пренебрежение. Случай вскоре представился.
В сентябре 1917 г. М.Муравьев познакомился с влиятельным большевиком Я.Свердловым и сходу предложил свой «план организации переворота». Радикализм подполковника пришелся по вкусу, и новоиспеченный революционер стал сотрудничать с большевиками — Н. Крыленко, В.Антоновым, с которыми у него сложились довольно дружеские отношения. Так Муравьев оказался в лагере большевиков — и нужно сказать своевременно, ведь в конце октября 1917 г. Ленин и его сторонники захватили власть в Петрограде. Когда 30 октября войска Керенского— Краснова попытались вернуть столицу, подполковник взялся за организацию обороны. Со своим заданием он успешно справился, не скрывая от окружающих, что имеет «зуб» на Керенского, «который его обошел и обидел».
И все же большевики проявляли осторожность по отношению к новому союзнику (всё-таки подполковник, к тому же эсер!). Именно поэтому после утверждения власти в северной столице они предложили ему должность помощника командующего Петроградским военным округом. Большевику В.Антонову, который возглавил округ, надлежало активно использовать военные знания и опыт подполковника, а заодно присматривать за ним. Впрочем, этим «политическим контролем» М.Муравьев особенно не тяготился. Как уже отмечалось выше, отношения между ним и поручиком В.Антоновым носили дружеский, доверительный характер. Неудивительно поэтому и то, что, получив в декабре 1917 г. назначение «главнокомандующим группой войск по борьбе с контрреволюцией на юге России», В.Антонов-Овсеенко предложил своему помощнику должность начальника штаба. 16 января 1918 г. он же назначил М.Муравьева главнокомандующим советских войск, которым предстояло овладеть столицей Центральной Рады.
Не будем тут освещать хорошо известные подробности похода муравьевских войск в Украину. Рассмотрим лишь некоторые особенности морально-политического состояния «революционных армий» и их командующего, а также причины конфликта М.Муравьева, с одной стороны, и украинской советской власти, а также представителей солдатского комитета, с другой стороны, которые в дальнейшем и стали поводом к аресту главкома.
Отметим, прежде всего, что многочисленные приказы и распоряжения М.Муравьева во время пребывания в Украине пестрели революционной фразеологией. Сам он, как известно, официально входил в состав партии левых эсеров. Однако можно с уверенностью говорить о том, что и первое, и второе обстоятельства были для подполковника лишь данью времени. Идеалы равенства и братства, судя по всему, означали для него несравнимо меньше, нежели возможность удовлетворить свое честолюбие, которое, по признанию тех, кто хорошо знал подполковника, граничило с манией величия. Еще бы! Вчера еще совсем неизвестный, один из многих, сегодня он волей случая и стараниями большевиков получил возможность манипулировать жизнями десятков тысяч людей, решать судьбу старинных городов. Впрочем, подполковнику все же не были чуждыми политические симпатии и антипатии. К последним относилось украинство, в частности Центральная Рада. Убежденный «единонеделимовец» М.Муравьев не мог понять, откуда взялись какие-то украинцы и уж совсем не желал считаться с их стремлениями развалить «великую матушку-Россию».
Ради уничтожения «сепаратистов» и удовлетворения своего честолюбия большевистский главком был готов на многое: все равно, шла ли речь о жизни десятков тысяч людей, или же о судьбе городов с тысячелетней историей. «Знаете, как я буду брать Киев, — говорил он как-то в запале своему окружению, — я возьму анархистов, дам им бомбы, кинжалы — они войдут в город ночью, буду всех резать. А утром я отдам приказ, и все заводы будут работать, весь город будет жить тихой жизнью, все будут поражены…» На станции Бахмач, накануне взятия украинской столицы, М.Муравьев, по свидетельству очевидцев, обратился к войскам с такой речью: «Наше задание — взять Киев… Вы много страдали, но они кровью ответят за ваши страдания.… Дайте только добраться до Киева. Если понадобится — камня на камне не оставлю в Киеве. Жителей не жалеть, они нас не жалели, терпели хозяйничанье гайдамаков… Нечего бояться кровопускания: кто не с нами — тот против нас».
Добавим, что главнокомандующий М.Муравьев хорошо знал, на каких тайных струнах души солдата в условиях «революционной вакханалии» нужно сыграть, чтобы добиться успеха. Именно поэтому вместе с призывами к защите «идеалов Интернационала» он прямо обещал красногвардейцам отдать на разграбление захваченные города. И свое слово подполковник держал. Приведем тут два свидетельства, которые были даны во время следствия по делу М.Муравьева представителями комитета «1-й революционной армии». «В саду дворца (в Киеве. — Л.Г.), который был назван «штабом Духонина», — рассказывал С.Мойсеев, — расстреливали очень много людей без всяких оснований. Расстрелы были предоставлены на усмотрение самих красногвардейцев.… Все трупы были раздеты и все, что с них снимали, тут же, на глазах у толпы, распределялось между расстреливавшими. Когда на место расстрелов приехал Муравьев и увидел, что его окружает толпа озверевших красногвардейцев с награбленным имуществом, то он ничего не сказал о том, чтоб не грабили, а наоборот стал призывать к дальнейшим расстрелам, говоря, что главное теперь быть беспощадным».
«В «штаб Духонина», — подтверждала эти свидетельства Л.Цвангер, — отправлялись и виновные, и невиновные как самим Муравьевым, так и Ремневым, — всеми, кто бы этого не пожелал. Все это не запрещалось, а наоборот считалось особым молодечеством. Многие хвастались тем, что «достали» 30 тысяч, золотые часы и пр. Рассказывали, сколько патронов расстреляли, добывая все это. Одним словом грабили, пьянствовали, расстреливали… Муравьев — владыка и он приказывает…» К слову сказать, перед взятием столицы Центральной Рады Муравьев пообещал каждому из бойцов по 100 руб., раненым — по 500, семьям погибших — до 1 тыс. Деньги были розданы, получил их главнокомандующий от большевиков.
Интересно, что и сам М.Муравьев оценивал свои «революционные армии» весьма критически. «Это армия, — заметил он как-то в разговоре с представителем Народного секретариата Г.Лапчинским, — которая может лишь наступать. Как только она остановится, так и начнет разлагаться, реквизировать, воровать, убивать». Еще более выразительную оценку настроениям своих войск М.Муравьев дал уже во время следствия, отметив, что они «отличались сильным революционным духом… неосознанным массами, однако с могучим источником классовой борьбы… Заметно было также в массе солдат, в их намеках на богатство города желание поживиться там за счет буржуев, причем совершенно искренне и прямолинейно они в своем большинстве именно в этом и понимали суть классовой борьбы».
Впрочем, насилие, мародерство, а значит и ненависть, которую вызывали советские войска у населения, постепенно стали пугать и самих большевиков. В частности Народный секретариат стал серьезно беспокоиться по поводу того, что вконец разложившиеся, к тому же антиукраински настроенные муравьевские отряды окончательно отвернут украинское население от большевиков.
Постоянные стычки между штабом Антонова и Народным секретариатом на почве полного игнорирования первым второго возникали и ранее. Но именно в Киеве эти противоречия достигли своего апогея. Существенным фактором, который усугубил конфликтную ситуацию, стало назначение практически накануне взятия Киева главнокомандующим «войсками советской УНР» Ю.Коцюбинского. Хотя М.Муравьеву и объяснили, что это назначение носит совершенно формальный характер (его цель — избежать обвинений в завоевании великорусскими войсками Украины), подполковник все же был недоволен. Славой победителя Киева он не собирался делиться — тем более, если на этом настаивало харьковское «карманное правительство» украинских большевиков. Когда же это правительство изъявило желание не только считаться, но и быть правительством — с военным министром, главнокомандующим и пр. — конфликт перешел в открытую форму.
Неожиданно на стороне Народного секретариата оказался и армейский комитет «1-й революционной армии» во главе с большевиками Е.Лапидусом и С.Мойсеевым. Еще 31 января 1918 г. был созван съезд солдатских делегатов и отрядов красной гвардии армии. Как видно из протокола съезда, делегаты заслушали отчет командующего армией П.Егорова, но остались недовольны. Среди присутствующих «идейных революционеров» звучали протесты против «бесконтрольного распоряжения деньгами», «призывов к бездумному террору и расстрелов всякого без разбора». Для установления «политического контроля» над командованием был избран солдатский комитет в составе 11 человек.
Отметим, что требования комитета относительно проведения «принципов демократизации» в войсках были вполне обоснованными: еще 16 декабря 1917 г. СНК РСФСР издал декрет о выборном начале и организации власти в армии, согласно которого устанавливался принцип выборности комсостава и декларировались значительные права солдатских комитетов.
Но М.Муравьев, хорошо понимая абсурдность «демократизации войск», к тому же стремясь к неограниченной власти для достижения своих амбициозных планов, не собирался считаться с «неудобными» декларациями большевиков. Когда комитетчики явились к нему с требованиями сотрудничества, он категорически заявил: «Никакого контроля над собой не потерплю,.. диктатура пролетариата — во мне».
Ничего не добившись, представители армейского комитета сначала хотели подполковника убить, «как контру». Поостыв немного, они все же решили искать правды в Петрограде, направив делегацию к Ленину. Тогда же армейский комитет установил связь с Народным секретариатом, представители которого — Е.Бош, С.Бакинский, Ю.Коцюбинский считали необходимым арестовать зарвавшегося главкома.
Как свидетельствовали позднее комитетчики, их встреча с Лениным состоялась. Выслушав солдат, большевистский вождь якобы сказал: «Я за демократию. Поступайте, как хотите». Однако в действительности военные таланты М.Муравьева, его победы в ходе войны с УНР были слишком важны для российского советского правительства. Поощрив комитетчиков в их стремлении не повиноваться Муравьеву, Ленин одновременно поддержал М.Муравьева, дав ему новое назначение главкома по борьбе с «румынской олигархией».
Получив телеграмму с заверениями в поддержке, Муравьев стал готовиться к поездке в Одессу. Между тем и армейский комитет был уверен в том, что заручился поддержкой Питера. 23 февраля 1918 г. Народный секретариат направил телеграмму комитету, предлагая «1-й революционной армии» перейти в распоряжение украинского правительства. Одновременно и Муравьев дал телеграмму комитету с требованием двинуть армию к Одессе. Солдатские представители были склонны руководствоваться распоряжениями Ю.Коцюбинского. В то же время командующий армией П.Егоров категорически отказался подчиниться народным секретарям и издал приказ об аресте Мойсеева и Лапидуса. Арестован был, однако, он сам. Комитетчики решили доставить Егорова в Киев с тем, чтобы на месте решить вопрос подчиненности армии.
Но до столицы они не добрались. В ночь с 27 на 28 февраля украинское советское правительство покинуло город, перебравшись в Полтаву. Растерявшаяся делегация «зависла» в Черкассах. Егорова пришлось освободить. А вскоре, после подписания Брестского мира, и самим большевистским войскам пришлось покинуть территорию Украины. Отступая, муравьевские войска в полной мере ощутили на себе негативное отношение населения. По воспоминаниям Е.Бош, украинцы стреляли советским войскам в спину, устраивали восстания в тылу и т.д. Несомненно в значительной степени все это было следствием разнузданных действий М.Муравьева и его войск. Однако сам главком рассудил иначе, обвинив в падении Киева Ю.Коцюбинского, С.Мойсеева и Е.Лапидуса.
Некоторое время М.Муравьев находился в Одессе как командующий вооруженными силами т.н. Одесской советской республики. После ее падения в конце марта 1918 г. он направился в Москву, а оттуда в Тулу, где находилась его семья.
Несмотря на поражение в Украине, репутация «победителя буржуазной Центральной Рады» в среде российского большевистского руководства была достаточно высокой. Уже 16 апреля 1918 г. подполковник получил новое назначение в Баку «военным руководителем Закавказья». Он уже приступил к подготовке экспедиции на Кавказ, сформировал и отправил в Царицын штаб. Однако выехать туда ему не удалось. 28 апреля М.Муравьев был арестован ЧК и брошен в тюрьму после того, как прибывшие из Украины представители комитета «1-й революционной армии» обвинили экс- главкома «в расправах, расстрелах, самодурстве, предоставлении армии права грабить города, села и пр.» Началось следствие «по делу М.Муравьева», которое длилось до начала июня.
В ходе следствия для дачи показаний были вызваны десятки очевидцев. Кроме членов армейского комитета, среди них были народные секретари — Н.Скрыпник, В.Затонский, Г.Лапчинский и др., представители военного командования В.Антонов, Н.Муралов, В.Примаков, Р.Берзин, а также простые солдаты. Мнения о подполковнике были разные. Некоторые из свидетелей (В.Антонов, Н.Муралов, Р.Берзин), соглашаясь с тем, что «политические выступления Муравьева наносили вред престижу советской власти», все же настаивали на позитивной оценке его военных действий в Украине. Большинство, однако, с этим не соглашалось, приводя примеры бездумной деятельности главкома.
В целом претензии к М.Муравьеву сводились к обвинениям в «нереволюционных методах руководства войсками» (болезненная жестокость главкома, умышленное подталкивание войск к насилию и беспорядкам), игнорировании им «принципов демократизации армии», «огульном централизме», демонстративном игнорировании украинской советской власти. Что касается последнего, то наиболее выразительно недовольство Муравьевым сформулировал В.Затонский, указав, что «… к украинскому народу он относился с пренебрежением… Он и его войско относилось к Киеву как к завоеванному краю... Создавалось впечатление, что Киев занят чужеземными завоевателями. Такое впечатление было у всего населения…»
Тех, кто лично сталкивался с Муравьевым, поражало его обхождение даже с ближайшим окружением. Рассказывали, что он застрелил шофера, у которого в «неподходящий момент» сломалась машина. Одного железнодорожного рабочего главком приказал расстрелять за то, что тот осмелился похлопать его по плечу, а другого за то, что обратился к нему со словом «голубчик». Как-то привселюдно Муравьев пригрозил отдать солдатам телефонистку, заподозренную им в содействии гайдамакам, в другой раз публично пообещал отдать солдатам свою секретаршу за то, что она не обеспечила своевременную подачу поезда. «Это было произнесено, — рассказывал во время следствия Г.Лапидус, — при довольно большом скоплении публики. Как это проявлялось на красногвардейцах и солдатах, можно себе представить хотя бы по тому, что дня через два красногвардейцами была изнасилована сестра милосердия гайдамаков».
Вообще говоря, представители армейского комитета были убеждены в том, что распущенность, грабежи и жестокости советских войск в Украине в определенной мере подогревались именно нездоровой склонностью Муравьева к насилию. Не только комитетчики, но и другие свидетели высказывали свои сомнения относительно психического здоровья главкома. Приведем некоторые замечания по этому поводу: «Впечатление у меня от Муравьева, как о человеке чрезвычайно нервном, кровожадном — одним словом, человеке неуравновешенном, ненормальном» (В.Примаков, командир полка Червоного казацтва); «Все его жесты, мимика, страшная возбужденность вызывали у меня ощущение, что передо мною ненормальный человек» (В.Фейерабенд, бывший начальник штаба «2-й революционной армии); «Я никогда не видел таких людей, как Муравьев: это был совершенно ненормальный человек с явно выраженной манией величия» (С.Мойсеев, глава армейского комитета «1-й революционной армии»).
Медицинское обследование М.Муравьева в тюрьме показало, что он действительно страдал «неврастенией в степени большей, чем средняя». Учитывая это, с 10 июня подполковник был переведен с Бутырки в частную психиатрическую лечебницу О.Чичеровой.
Тут, конечно, напрашивается вопрос: значит, М.Муравьев был психически ненормальным человеком и все его «кровавые похождения» в Украине были связаны именно с болезнью? Однозначного ответа, очевидно, нет. Как отмечалось выше, вследствие перенесенных ранений (травма головы во время русско-японской войны, ранение осколком гранаты в ходе первой мировой) Муравьев мог иметь определенные психические отклонения. Однако проявленная им страсть к террору, склонность к насилию и жестокости вполне могли быть и не связаны с ранениями, а выражать сущность натуры главкома, точнее ее темные стороны, проявившиеся в условиях войны.
Как бы там ни было, ответственности за свои деяния в Украине М.Муравьев избежал отнюдь не в связи с нездоровьем. 9 июня 1918 г. его «дело» было заслушано президиумом ВЦИК, который принял решение прекратить следствие в связи с отсутствием состава преступления.
Почему же большевики оправдали М.Муравьева? Попробуем разобраться в этом, задав прежде всего такой вопрос: могли ли большевики судить подполковника за разжигание в войсках «классовой ненависти к украинской буржуазии»? Конечно же, нет. Собственно в крайнем радикализме М.Муравьева, его склонности к силовым методам достижения тех или иных задач было то, что роднило его с большевиками-ленинцами. Последние, как показала история, всегда были готовы «лить кровь людскую как водицу» — сначала разжигая в стране пожар гражданской войны, позднее экспериментируя с коммунистическим строительством, не опасаясь миллионных человеческих жертв.
Не мог бывший главком быть осужден и за свой «централизм», а попросту говоря — великодержавный шовинизм. В этом отношении, как это ни парадоксально, М.Муравьев также был близок к «интернационалистам-ленинцам». Последние, формально продекларировав «право наций на самоопределение», с момента прихода к власти решительно проводили на практике принцип «собирания земель». Собственно говоря, и в основе первой войны РСФСР против УНР было стремление правительства Ленина не дать Украине оторваться от метрополии, приобщить ее к ареалу большевистской власти.
> Наконец, что касается игнорирования Муравьевым «принципов демократизации» в войсках. На этом так же, как и на необходимости ликвидировать постоянную армию, заменив ее всеобщим вооружением народа, большевики настаивали лишь на этапе борьбы за власть. Весной 1918 г. Ленин и его приверженцы отказались от «опасных экспериментов» в военном строительстве, решительно взяв курс на создание регулярной многомиллионной армии. В этих условиях указания комитетчиков на недемократичность М.Муравьева были уже неактуальными, и вина экс-главкома выглядела скорее как заслуга.
Хотя комиссия, занимавшаяся «делом Муравьева», признала его невиновным, все же она письменно предупредила большевистское руководство о том, что «в ходе следствия были выявлены данные, которые характеризуют Муравьева как человека в политическом отношении беспринципного с четко выраженными авантюристическими наклонностями». Однако эта характеристика была проигнорирована. 13 июня 1918 г. подполковник получил очередное высокое назначение — командующим Восточным фронтом.
Впрочем, доверия подполковник не оправдал. В июле 1918 г. во время выступления левых эсеров в Москве он попытался поднять восстание, призывая солдат в союзе с белочехами — «братьями-славянами» к войне против большевиков, «продавших Россию немцам». Попытка не удалась, и Муравйов был убит латышскими стрелками.
Вот так и закончил свою жизнь подполковник царской армии, левый эсер и большевистский главком М.Муравьев. Можно сказать, своей честолюбивой мечты он достиг, ибо оставил заметный след в истории, хотя и отмеченный кровью и слезами. Вне всяких сомнений, М.Муравьев был авантюристом, возможно, был он и не вполне психически здоровым человеком. И все же в войне РСФСР против УНР он не был случайным спутником большевиков: жестокие методы его действий в Украине не противоречили их идеологии и реальной практике, эти действия также не выходили за рамки заданий, поставленных перед главкомом российским руководством. Поэтому оправдание М.Муравьева было совершенно логичным: в «деле бывшего главкома южных армий» правительство Ленина явно руководствовалось знаменитым принципом Макиавелли — «Цель оправдывает средства».