В моей жизни это был не самый приятный момент. У всех людей нижние зубы мудрости растут вверх, а мой почему-то перепутал направление и потянулся вниз. Началось воспаление, и доктор, изучив рентгеновский снимок, заявил: «Немедленно удалять!» Так я попал в клинику челюстно-лицевой хирургии. А поскольку у меня вызывает содрогание даже мысль о предстоящей обработке больного зуба при помощи бормашины, то нетрудно понять, с каким ужасом я ожидал предстоящей операции, которую, как мне сообщили, должны делать под местной анестезией. «Вы зря волнуетесь — больно не будет, — успокаивал врач. — Сейчас при таких операциях пользуются методом седативной подготовки профессора Бернадского». Как выяснилось, хирург сказал чистую правду. Один укол мне сделали накануне вечером, другой — перед операцией, и я просто спал. А проснувшись через несколько часов уже в палате, просто не поверил, что все позади…
Так я впервые услышал имя Юрия Бернадского — патриарха отечественной челюстно-лицевой хирургии, человека, с именем которого связано целое направление в современной медицине. Блестящий хирург и выдающийся ученый, перу которого (лично или в соавторстве) принадлежит более 400 работ, автор 24 изобретений и 44 рационализаторских предложений, Учитель, подготовивший 14 докторов и 56 кандидатов наук, почетный президент или почетный член 20 научных медицинских обществ, действительный член Академии хирургических наук Армении, Юрий Иосифович широко известен в медицинском мире как человек, победивший страх. Проблема борьбы со страхом при оперативных вмешательствах в челюстно-лицевой хирургии — вот тема беседы корреспондента «Зеркала недели» со знаменитым, можно даже сказать, легендарным украинским хирургом — 85-летним профессором-консультантом кафедры стоматологии и челюстно-лицевой хирургии Национального медицинского университета.
— Почему проблемой страха занялись именно вы, а не хирург, оперирующий, скажем, на сердце, легком или поджелудочной железе?
— Человек боится любой, даже самой простой операции. Так уж мы созданы, и тут ничего не поделаешь. Но подавляющее большинство больных и раненых нашего профиля ко всему прочему страдает еще и различного рода отклонениями в нервной системе. Ведь они часто не могут нормально говорить, без проблем жевать или дышать. У многих таких людей нарушена мимика — вспомните человека, который смеется, — героя известного романа Гюго. А главное — у наших пациентов повреждена та часть тела, которую никак не скроешь пиджаком, брюками либо юбкой. Ведь, к примеру, если у вас гепатит, язва или аденома предстательной железы, вы можете это скрыть. А здесь в прямом и переносном смысле болезнь налицо. Врожденный дефект неба — так называемую волчью пасть — скрыть нельзя. Так же, как и заячью губу. В прошлом веке с ней рождался один малыш на 2000. А сейчас один случай подобного уродства приходится на 400—600 новорожденных.
— Страх таких людей перед операцией осложняется еще и постоянным чувством неловкости, стыда. Сама болезнь делает их невротиками. Врачи вашей специальности это учитывают?
— Безусловно. Дефект, который нельзя скрыть, настолько расшатывает нервную систему, человек становится в такой степени ранимым, что в подавляющем большинстве случаев мы, по существу, имеем дело не только с челюстно-лицевым больным или раненым, но и с пациентом, страдающим тяжелым неврологическим, а подчас и психическим расстройством. Поэтому за границей челюстно-лицевых хирургов готовят как минимум шесть лет на общих медицинских факультетах. А вот у нас они почему- то учатся пять лет на специальных — стоматологических. Думаю, такого бы никогда не случилось, будь хоть один из советских министров здравоохранения по специальности челюстно-лицевым хирургом.
— Очевидно, такие врачи должны в совершенстве владеть медицинской деонтологией, уметь найти правильный подход к каждому больному. Но, как сообщил мне известный специалист в данной области профессор Александр Грандо, в Национальном медицинском университете этот предмет преподают лишь от случая к случаю.
— Более того, лекции о деонтологических принципах будущим хирургам нашего профиля читают по сути преподаватели другой специальности. Челюстно-лицевая хирургия традиционно считается одним из разделов стоматологии — науки о болезнях полости рта. Получается нонсенс, абсурд — часть намного сложнее, чем целое. Фактически стоматология — один из разделов челюстно-лицевой хирургии, но ни в коем случае не наоборот. Увы, в советском Абсурдистане сплошь и рядом поступали вопреки здравому смыслу.
— Юрий Иосифович, в вашей богатейшей хирургической практике бывали случаи, когда преодоление страха пациента становилось не менее сложной проблемой, чем сама операция?
— Иногда страх больного представлял для меня даже более трудную задачу. Один подобный случай запомнился на всю жизнь. Как-то, готовясь к сложной операции (предстояла пересадка ребра и кожи с груди в челюстно-лицевую область), вдруг слышу, как мои помощники, которые обрабатывали лицо и грудь больного, кричат: «Юрий Иосифович, скорее на помощь — пациент перестал дышать». Вбегаю в операционную и вижу: у больного уже посинели губы. Что мы ни делали, сколько над ним ни бились, к жизни человека вернуть так и не удалось. К великому сожалению, подобные случаи в то время были не единичными. Они и заставили меня задуматься над тем, как бороться с предоперационным страхом. Работая над кандидатской диссертацией, я проанализировал около девяти тысяч печатных работ, опубликованных в отечественной медицинской литературе, и убедился, что данная проблема не решена ни в одном из разделов стоматологии, включая хирургическую.
В 50-х годах наркоз был в основном трахеальным — на лицо больного накладывалась маска. Но челюстно-лицевому хирургу она мешала работать. Поэтому нам приходилось оперировать под местной анестезией. И вот тут-то во весь рост вставала проблема страха. Как с ним бороться? Как готовить больного? Вечером накануне операции ему вводили миллилитр морфия, понтопона или омнопона. Но такой инъекции было совершенно недостаточно, чтобы человек спокойно спал до утра. За час до операции снова вводили «обесстрашивающий» и в какой-то степени обезболивающий препарат. Однако для челюстно-лицевых больных подобная подготовка была слабоватой. Когда человека везли на операцию, он находился в полном сознании и прекрасно понимал, что его ожидает. А дальше, уже на операционном столе ему привязывали руки и ноги. И это вселяло в пациента дополнительный ужас. «Если меня привязывают, чтобы я не дергался, — думал он, — значит будет нестерпимая боль…»
— Но борьба со страхом и обезболивание — не одно и то же. Больной нередко боится и неудачного исхода, даже смерти на операционном столе. Кроме того, пациенты знают, что в некоторых случаях (каких, понятно всем) хирург может только разрезать и тут же зашить…
— Я эти два понятия объединяю. Кто хоть раз побывал у стоматолога и на собственных зубах узнал, что такое бормашина, запомнит сию пыточную процедуру на всю жизнь. Мне хотелось бы привести вам короткую выдержку из своей двухтомной монографии «Основы челюстно-лицевой хирургии и хирургической стоматологии», четвертое издание которой я сейчас готовлю к печати: «Страх перед испытанной ранее в стоматологическом кресле или на операционном столе болью вселяет в большинство людей желание отдалить визит к врачу. А у некоторых больных к этому присоединяется чувство ненависти к стоматологам, дантистам и медикам в целом. Такую смесь отрицательных эмоций хорошо выразил один из бывших пациентов зубного врача:
«Отмщенье, отмщенье зубным докторам!
И нет им прощенья в сем мире.
Их длинным иголкам, их гнутым щипцам,
Их гнусным «Откройте пошире!»
— Хороший, опытный специалист непременно учитывает психологическое состояние пациента. Но, к великому сожалению, далеко не все наши лекари уважают деонтологию, а вернее сказать, чувства и психику своих больных. Разве мало сейчас эскулапов, которые на страх пациента обращают не больше внимания, чем на пролетевшую рядом муху (хотя муха, севшая на инструменты, это ЧП). Такому рвачу, простите, врачу, нужно выполнить какую-то конкретную процедуру, а до остального нет никакого дела.
— Вы правы, в медицинскую среду, случается, попадают люди, не способные ни сопереживать, ни чувствовать чужую боль. Но ведь мы сейчас говорим не о них.
— Учитывая особое психологическое состояние больных, которым предстоит сложная операция (а особенно после того, врезавшегося в вашу память случая, когда пациент умер от страха), вы, по всей вероятности, предприняли какие-то практические шаги, предложили конкретные меры?
— Во-первых, я изучил, что происходит в сердечно-сосудистой системе человека, подготовленного к оперативному вмешательству традиционным путем — при помощи омнопона или понтопона. Оказывается, здесь разыгрывается целая буря, 12-бальный шторм — резко поднимается кровяное давление, учащается пульс. Если даже он умел это не показывать, аппаратура позволяла получать объективную картину. Убедившись, что прежняя методика премедикации — «обесстрашивания» — никуда не годится, я предложил три схемы седативной предоперационной подготовки, за которые удостоился ученой степени доктора медицинских наук. Их стали широко использовать во всех республиках СССР. Именно в эти годы Ставропольское краевое научное общество общих хирургов избрало меня своим почетным членом. Позволю себе привести слова сотрудника кафедры челюстно-лицевой хирургии и хирургической стоматологии Московского стоматологического института доцента В.Рудько, произнесенные в 1958 году: «Мы испытали метод Ю.Бернадского у себя, — сказал он, — и теперь удивляемся, как могли жить без него раньше».
— Как я понял, седативная успокоительная подготовка «по Бернадскому» теперь применяется не только в челюстно-лицевой хирургии?
— Это естественно. Люди боятся любых операций. Более того, мой метод в какой-то мере успел даже устареть. Сейчас он усовершенствован. Фармацевтика стремительно развивается, поэтому сегодня вместо тех препаратов, которые применялись 15—20 лет назад, используются другие лекарственные средства. Я горжусь тем, что новые схемы предлагают мои ученики и последователи. Приятно чувствовать, что брошенные тобой семена попали в благодатную почву.
Теперь накануне операции больной не сжимается от страха. Когда его доставляют в операционную, он не понимает, куда его привезли (вы убедились, что я прав, на собственном опыте). Он остается в сознании, но спит. Во время операции, проходящей под местным обезболиванием, пациент иногда может поморщиться, чуть пошевелить рукой или ногой, однако не более того. И, конечно же, он не кричит от нестерпимой боли.
Через 4—5 часов после оперативного вмешательства больной просыпается и нередко интересуется: «А когда будет операция?» Ему говорят: все уже позади. Но он не верит и начинает осторожно ощупывать свое лицо. И, о чудо! Подбородок находится там, где ему положено, а рот, еще недавно стянутый рубцами, уже открывается. Значит, хирург сказал правду. Пациент счастливо улыбается и… снова засыпает. Это исключительно важно, так как все послеоперационные боли «нейтрализуются» во время сна. А ведь раньше, когда новокаин рассасывался и боль резко усиливалась, человек мог не спать несколько ночей.
— Но, даже применяя ваш метод, наверно, нельзя сбрасывать со счетов психологическую подготовку, которой в прошлом прекрасно владели не только светила медицины, но и рядовые хирурги. Накануне сложной операции врач, как правило, беседовал с больным, убеждал, что все пройдет нормально и что он, пациент, будет себя чувствовать совсем по- другому. Хочется думать, что сегодня челюстно-лицевые и другие хирурги не делают ставку только на медикаменты?
— Хороший врач знает, что душевный разговор с больным важен не менее, чем лекарство. Никто вместо хирурга не вселит в человека веру в успех операции. Еще в прошлом веке были произнесены мудрые слова: «Если больному не стало легче после беседы с врачом, то это не врач».
— Но такие «не врачи» сейчас, к сожалению, встречаются довольно часто. Некоторые медики считают психологическую подготовку совершенно ненужным сюсюканьем, которое у них, занятых людей, лишь отнимает время. Разве я не прав?
— Подобных, с позволения сказать, докторов немало было и раньше. К счастью, сегодня в связи с переходом к платной медицине и борьбой за «внимание» пациентов, среди врачей началась конкуренция. Мне кажется очень важным то обстоятельство, что больные поняли: ценить докторов следует не столько за их научные звания, сколько за знание и умение. Тем более, если лечение платное и пациент выбирает своего целителя сам. Раньше можно было окончить мединститут, получить назначение, скажем, в какой- нибудь провинциальный городок и сидеть целый день в кабинете, поплевывая в потолок. Больные тебя не жалуют, но зарплату ты получаешь исправно и стаж идет. Сегодня, к счастью, такой финт не проходит. Голым королям в медицине становится все более неуютно.
— Юрий Иосифович, мы с вами говорим о «классическом» страхе, а ведь у многих людей сегодня к нему добавился особый, современный. Я имею в виду паническую боязнь заразиться в результате операции или какой-то медицинской процедуры СПИДом, гепатитом либо иной пакостью, связанной с плохо стерилизованными инструментами и невымытыми руками. Насколько мне известно, за границей боры, которыми сверлят зубы, давно уже одноразовые, а у нас их, несмотря на шероховатую поверхность, стерилизуют. Не является ли в данном случае подобная обработка типичным самообманом?
— Что касается боров, то и у нас во многих клиниках они уже одноразовые. И если медперсонал к своим обязанностям относится добросовестно, то инструменты стерилизуются как положено. Что же до страха перед самой бормашиной, то боль при сверлении зуба действительно невыносима. Она вполне объяснима, если учесть, что на каждом миллиметре сечения дентина расположено колоссальное количество нервных окончаний. Поэтому в последнее время обработка зубов бором проводится, как правило, с обезболиванием. А если бор к тому же индивидуальный, то и вовсе бояться нечего. Кстати, за границей сейчас внедряется метод обработки зубов вообще без какого бы то ни было механического сверления — при помощи лазерного излучения. В страны СНГ данное новшество, увы, еще не пришло. Его применяют разве что где-нибудь в спецбольницах.
— А наши хирурги одноразовыми инструментами пользуются?
— Да. Причем их перечень с каждым днем расширяется. Но в любом случае, если пациент интересуется, чем его будут оперировать, с ним нужно говорить честно. По моему глубокому убеждению, за исключением тех случаев, когда болезнь неизлечима, врач, успокаивая, не должен лгать.