Начинается год. Он не спрашивает меня, хочу я этого или нет. Его приход не зависит от моего желания, как и то, что каждый день начинается утром и заканчивается вечером. Даже если я просплю день, он из-за этого ночью не станет. Время — это то, на что я повлиять не могу. Могу лишь выбрать, на что будет потрачена моя жизнь.
Мой выбор — единственное, что всегда зависит только от меня. Мгновение за мгновением я двигаюсь в пространстве собственной жизни, капля за каплей испивая чашу под названием «мой выбор». Маленькой я не подозревала о его существовании. Моя мама металась по Москве (папа учился в военной академии) в поисках врача, который помог бы мне начать ходить и правильно говорить. Ей объяснили, что у меня детский церебральный паралич и нужно радоваться — ведь бывает намного хуже, а ваш ребенок имеет возможность ходить и говорить, пусть не совсем четко.
Благодаря неутомимым заботам моих родителей я окончила обычную среднюю школу. Дома меня окружали бесконечной любовью и трепетной заботой, но все чаще я оказывалась один на один с большим миром, а он не всегда встречал меня так же тепло и радостно, как родители. Приходилось «приручать» окружающих к себе. Чтобы общаться со мной, требовались внимание и терпение — а их и взрослые часто лишены, не то, что дети. Школа стала достаточно тяжким испытанием. Хотя у меня всегда были друзья среди ровесников, довольно часто находился некто, изводивший меня обидными прозвищами и кривлянием. Однажды, классе в восьмом, я не выдержала и в школьной столовой запустила в обидчика чашкой. Он отскочил, сказав: «Ненормальная», и больше меня уже никто не трогал.
Окончила школу я с чувством облегчения. Но это продолжалось недолго. Дальнейшая учеба предполагала общение с преподавателями. Представить, что меня спрашивают, а я не могу ответить не потому, что не знаю, а потому, что горло перехватил спазм, было невыносимо. И хотя родители настаивали — нужно учиться дальше, я поняла, у меня есть выбор и приложила максимум усилий, чтобы никуда не поступить. В конце концов, попросила маму помочь устроиться на работу.
А в 25 я наконец поняла, что не хочу до конца своих дней прозябать в НИИ, отсиживая с девяти до шести и не очень хорошо печатая на машинке, а хочу и могу еще чему-нибудь научиться. Для этого пришлось поступить в доступный для меня тогда вуз, именуемый в народе «Кульком». У меня нашлись силы и терпение его закончить. Конечно, как всегда поддерживали родители. Я вышла замуж за любимого человека, у нас родилась дочь. Рождение ребенка укрепило в ощущении, которое позже переросло в убеждение, — есть нечто, что под силу только мне. Наверное, поэтому пошла учиться снова и приобрела любимую профессию — психолога. Но самое ценное — за это время я обрела мой выбор и никому его не отдам.
…Из детства проступает монотонно розовый цвет — такими в книжках изображали маленьких добродушных поросят. В такой же цвет на карте мира была окрашена 1/6 часть суши — страна, в которой мы жили. На противоположной стороне земного шара тоже располагалась большая страна, хотя и меньше по площади. Масс-медиа рассказывали, что ее жители называют себя обществом равных возможностей. В комментариях звучало недоверие с разными оттенками — от едкой иронии до негодования. Ведь в основу нашего государства был заложен иной принцип: «От каждого по способностям, каждому — по труду». В нем явственно чувствовала присутствие некого строгого и неумолимого — собирающегося оценивать и мои способности, и мой труд.
Теперь государство, в котором я выросла, мне хочется назвать обществом ограниченных возможностей. Людьми с ограниченными возможностями принято называть инвалидов — в том, заокеанском государстве. У нас такое определение приживается почему-то с трудом. Кому же хочется быть калекой. Что может вырасти на почве общества с ограниченными возможностями, которое лично я хотела бы поскорее отправить в прошлое? Конечно же, люди с ограниченными возможностями. Среди моих сверстников, друзей, знакомых немногим удалось реализовать себя. У каждого — свои проблемы. Но, могу предположить, здесь не обошлось без работы того самого неумолимого советского оценщика способностей и труда. А ведь у моего поколения сейчас самый плодотворный период в жизни — от 40 до 50, а мы вынуждены переваривать «полноценный» опыт пространства ограниченных возможностей. Способности многих не развиты, либо вообще похоронены.
Наверное, слово «инвалиды», то есть люди, ничего не могущие, недееспособные, закрепилось, чтобы отличить их от людей, физически здоровых. Это слово означало: «Сиди тихо и не высовывайся». Так было во времена моего детства. Именно ощущение пространства ограниченных возможностей порождает желание стать инвалидом. Как часто вы желали иметь не то, что заработали, а то, что дают просто так (думаю, что именно это желание питает коррупция, пронизывающая нашу действительность)? Желание получить подарок естественно для ребенка, который еще так мало умеет сам и надеется на взрослых. Но когда слышу от молодых и вполне дееспособных людей, что пенсию нужно получать не по достижении преклонного возраста, а тогда, когда полон сил и энергии, — например, после совершеннолетия, прихожу к выводу, что сама взрослость не зависит от количества прожитых лет. Это наследие нашего опыта жизни в обществе ограниченных возможностей. Может, наша нынешняя жизнь так беспросветна и трудна потому, что мы сами сделали ее такой?
Сколько же должно пройти времени, чтобы это наследие, наконец, отпустило нас?
Как психолог я довольно часто бываю в организациях, объединяющих людей с инвалидностью. Меня поражает сходство жизненной позиции многих из этих людей с теми, кто инвалидами себя не считает, но выросли на нашем инвалидизированном пространстве. И первые, и вторые практически лишены инициативы, ждут, что им кто-то должен дать работу, пенсию, квартиру, друзей и любимых. Они не в состоянии создавать свое жизненное пространство. По существу, люди с подобным мироощущением действительно обладают экзистенциальной инвалидностью. И ими так удобно манипулировать, прикрываясь благими намерениями.
Но есть среди них и другие — восхищающие духовными силами и настоящей жизненной стойкостью. Одна из моих знакомых не только окончила юрфак университета с красным дипломом и каждый день ездит на работу в юридическую контору, но и совершила прыжок с парашютом, — а ведь она не может самостоятельно передвигаться даже в инвалидной коляске! Вот кому бы проводить семинары-тренинги по выживанию и стремлению к полноценному человеческому бытию… У таких людей невозможно отобрать, например, право голосовать. Девушка с ДЦП, которая очень медленно передвигается на костылях, все три тура самостоятельно ходила на свой участок, и урну домой принципиально не заказывала, считая: пойти самой — это ее долг.
Часто задаю себе вопрос: почему только сейчас, когда у меня уже взрослая дочь, которая ищет свою дорогу в жизни, я сама начинаю в полной мере реализовывать свои способности? И понимаю, что строгий и неумолимый оценщик моих способностей и труда все меньше влияет на меня и есть надежда, что я и вовсе от него освобожусь.
Родительская гиперопека может стать катастрофой для обычных людей, тем более людей с инвалидностью. Если плохо функционирует нога, можно научить ребенка пользоваться костылями. Но если в качестве психологической опоры подсовывают костыль гиперопеки, у ребенка исчезает ощущение собственного Я-могу. Из него вырастет лишь немощный инвалид, а вот человек, способный создавать свое жизненное пространство, — вряд ли.
Сродни гиперопеке родительской — гиперопека государства (тотальный контроль и распределение). И первая, и вторая порождают инвалидизацию сознания. Такой человек не в состоянии реализовать свои возможности и способности, потому что просто не видит их.
При социальных службах в последние несколько лет были созданы реабилитационные центры для молодых людей и детей с инвалидностью. Там ведется реальная работа по пробуждению творческого потенциала, заложенного в каждом, но проявляющегося только при благоприятных условиях. Здесь в доброжелательной атмосфере завязываются дружеские контакты, которых так не хватает этим людям. Они начинают чувствовать, что нужны и интересны кому-то еще, кроме своего домашнего окружения. Уверена, что ребята, получившие возможность бывать там регулярно, смогут войти в жизнь полноценно и с уверенностью сказать о себе: «Я — человек, который может».
Сегодня пытаюсь реализовать идею создания центра развития социально-психологических навыков самостоятельной жизни у подростков и молодых людей с инвалидностью. Его рабочее название «Это я могу».
Но для огромного количества физически здоровых, но не желающих «мочь» людей понадобится гораздо больший реабилитационный центр — размером с целую страну. А ведь самое время его строить. Давайте попробуем вместе!