Была война. Для всех вторая мировая, для наших солдат - Великая Отечественная. 1418 бесконечных дней и ночей. Отступления, наступления, бомбежки, атаки, потери… В общем, на войне, как на войне.
Но между боями были передышки, когда жизнь продолжалась вроде бы по нормальным человеческим законам. Вспыхивали военно-полевые романы… Восторженно внимали бойцы выступлениям артистов фронтовых бригад… Бурно радовались приходу полевой почты. Были и застолья: фронтовые сто граммов поднимали за награды, за именинников и за светлую память не вернувшихся с боя…
Я слушаю воспоминания фронтового кинооператора Израиля Гольдштейна и на ум приходят строчки Ильи Сельвинского: «Нет, душу их не сморщила война». Слава Богу, что вернулись они живыми и могут рассказать о той далекой и важной для них войне и о себе в той смертоносной круговерти…
Рекордсмен поневоле
Было это в Малой Ивановке под Сталинградом. Там на окраине села базировалась наша киногруппа. Обустроились мы чин-чином, щель во дворе вырыли. А тут налет, «Юнкерсы». Мы, конечно, оперативно прибыли на заранее подготовленную позицию, то есть в наш окопчик. А один из наших товарищей фотокорреспондент, назовем его К., несколько замешкался, и выскочил во двор, когда в воздухе уже свистело, выло и времени бежать просто не было. И тут он прыгнул! Нас сидело в щели восемь человек. Он стартовал от порога, пролетел над нами и плюхнулся прямо на свободный клочок окопа.
Немцы отбомбились и улетели. И тут мы разошлись - давай прыгать, пытаясь повторить сногсшибательный результат фотокора. Не тут-то было! Никто из нас, да и сам автор, даже не приблизился к тому, скажем прямо, олимпийскому рекорду.
И не мудрено, ведь стимулом того прыжка была жизнь!
Фронтовое везенье?
Было это на одном из очень маленьких плацдармов на правом берегу Донца, недалеко от Банной переправы.
Обстановка на плацдарме осложнилась, и комдив отдал приказ: «Срочно взять «языка»! Обычно за языком ходят ночью, и снимать, естественно, нет возможности. А тут идут днем, и я, конечно, не мог упустить такой редкий случай.
Ползем в траве тихонько, медленно, аккуратно. Тишина стояла, как перед грозой. Чувствовалось, что немец уже близко, напряжение как бы витало в воздухе. Эпизод был что надо! И я решил снимать. Затарахтела моя «Аймо», и тут на меня обрушился кулак ближайшего ко мне разведчика: я нарушил звукомаскировку. Обиженно поправляю пилотку: зачем же было брать меня с собой?
Решил подождать, когда заговорит оружие, тогда уж поснимаю. И надо же, нарвались мы на боевое охранение немцев. Шум поднялся немыслимый.
Как вы понимаете, было уже не до «языка» и не до съемок. В тот раз не повезло ни мне, ни разведчикам. А может, и повезло нам. Это уж как поглядеть!
Первые четверть века
Под Сталинградом дело уже шло к концу. Мы с оператором Борисом Вакаром приехали на КП комдива Исакова заснять награждение орденом Красного Знамени трубача из дивизионного оркестра, который был вместе с парламентерами, вручившими ультиматум группе войск Паулюса.
Только полковник поздравил трубача, как вестовой доложил ему о чем-то, и Исаков быстро направился к своему блиндажу. Мы, естественно, последовали за ним. У блиндажа полковника ожидал еще один строй военных - штаб немецкой дивизии, сдавшийся в плен в полном составе. Старший из немецких офицеров поблагодарил за гуманное отношение. Исаков же сообщил сдавшимся, что машины все в разгоне, и в тыл до станции Котлубань придется идти пешим порядком.
И пошли отощавшие в сталинградской бойне фрицы, ориентируясь по указателям «На пункт питания военнопленных». Это был тоже один из эпизодов войны. Так уж, видно, было судьбе угодно, что Сталинград основательно вошел в мою жизнь. Много всего было до и после, но Сталинград, как первая любовь - он всегда со мной. Надо же было так совпасть, но именно 2 февраля, когда мне исполнилось 25, победно закончилась Сталинградская битва. Первую чарку мы подняли за эту поистине великую победу, ну а вторую - за мои первые четверть века.
Ровно через 25 лет нас, группу фронтовых кинооператоров, пригласили на юбилей Сталинградской битвы. И в этом восставшем из руин и пепла городе мы снова подняли чарки за двадцатипятилетие Сталинградской битвы и за мои полвека.
А тогда, в феврале 1943-го, до падения Берлина оставалось еще более двух тяжелых лет. Мы свято верили в победу и она пришла.