В середине октября 1962 года американской воздушной разведке удалось обнаружить на Кубе признаки установки советских ракет средней дальности. Сообщение об этом вызвало среди населения южных штатов США состояние, близкое к панике. Белый дом спешно рассматривал варианты действий по устранению возникшей военной угрозы. Звучали предложения о бомбардировке острова, нанесении по нему ядерного удара. Две недели человечество находилось на грани катастрофической по своим последствиям войны. К счастью, здравый смысл в действиях политиков возобладал, и кризис, вошедший во все учебники истории под названием карибского, был урегулирован. Сегодня можно только предполагать, по какому сценарию могли бы развиваться события, располагай тогда Вашингтон информацией о грузе, тайно доставленном в начале октября на Кубу советским дизель-электроходом «Индигирка». В составе небольшой группы офицеров, сопровождавших этот груз, был и мой собеседник - в то время подполковник - Валентин Алексеевич АНАСТАСИЕВ.
- Во всех описаниях специальной операции советских войск, получившей, как теперь известно, кодовое название «Анадырь», подчеркивается особая секретность ее подготовки и проведения. Знакомясь с опубликованными за последние годы материалами на эту тему, поражаешься масштабам и формам проведенной оперативной маскировки. О месте и характере предстоящих действий до поры до времени не знали даже самые непосредственные участники операции. А как начиналась ваша командировка на Кубу?
- Довольно обычно. В то время я служил начальником отдела эксплуатации ядерных зарядов крымского арсенала. Наша часть получала с заводов комплектующие узлы этого оружия, производила его сборку, подготовку к использованию, и затем развозила боеприпасы по частям боевого применения. В начале 60-х годов шло интенсивное оснащение войск ядерным оружием и в командировках мне приходилось проводить по восемь-девять месяцев в году. Бывало так, что только заканчиваешь работу в одном месте, как тут же получаешь новое распоряжение и едешь в другую воинскую часть. На недельку-другую дома появишься и - снова в дорогу. И вот в начале сентября 1962 года, только я возвратился в свой военный городок, как дежурный по части мне сообщает: «Вас вызывает командир». Прихожу в штаб. Командир без лишних предисловий ставит задачу: «Будешь участвовать в испытаниях на Новой Земле. Тебе поручено доставить туда шесть авиабомб серии «Т» (между собою мы их называли «Татьянками»). Эшелон уже грузится. Вместе с тобой поедет старший лейтенант Белоусов (во все командировки у нас ездили как минимум два человека). Там будет много представителей промышленности, и чтобы не «маячить» среди них, захватите с собой гражданскую одежду».
В течение нескольких минут обсудили с ним, что взять для работы, некоторые технические детали - вот и весь инструктаж.
- И вас тогда ничего не насторожило?
- Нет. В те годы практиковалось снятие с хранения нескольких ядерных боеприпасов и отправка их для проверки взрывом на полигоны в район Семипалатинска или Новой Земли. Раньше мне уже приходилось участвовать в таких испытаниях, видеть действие этого оружия... В тот же день наш железнодорожный состав тронулся в путь: пять суток - и мы в Североморске. Там нас встретил и рассказал о предстоящей погрузке полковник Николай Константинович Белобородов - командир 713-го арсенала. Он был назначен старшим группы из десяти офицеров, сопровождавших боеприпасы к месту испытаний. Замечу, что никогда прежде перевозка ядерных зарядов морем не проводилась. Инструкций по ее организации я никогда не видел. А ведь в нашей работе строгое соблюдение установленных правил - первое дело. Но было видно, что Белобородов получил в связи с этим какие-то документы. Куда и зачем предстоит плыть, он при встрече не упомянул, а я и не спрашивал: за годы работы с ядерным оружием привык не задавать лишних вопросов.
- Мне приходилось слышать от пехотного офицера - участника тех событий, что им тогда объявили об учениях в одном из северных районов СССР. На инструктажах и строевых смотрах особое внимание уделялось мерам по предупреждению переохлаждения и обмораживания людей. Всем раздали памятки на этот счет. Проверялась готовность утепленных палаток, тулупов, печек-«буржуек». Все это в середине июля было загружено в эшелоны, а затем и на суда...
- Да, в целях маскировки так и действовали. Еще и лыжи с собою брали. Но на нашем теплоходе этого всего не было. Североморск ведь закрытый город, да и кроме того в порту стояли и другие суда, а наша «Индигирка» ничем среди них не выделялась. Помимо привезенных нами авиабомб в трюмы теплохода уже были загружены боеголовки для ракет. Все погрузочные работы выполняла специальная бригада, состоящая только из офицеров и сверхсрочников. Кроме сопровождающих груз, на «Индигирке» была еще и небольшая воинская часть человек в сто пятьдесят - она приняла наш груз под охрану. Кто мы и что везем - наши попутчики, конечно, не знали... Меня несколько насторожило то, что на судне не было видно «промышленников», но, думаю, мало ли как они будут добираться до Новой Земли. Если бы кто-то тогда спросил: «Возможно ли такое, что вы пойдете на Кубу?», я бы однозначно сказал, что это надуманная идея. Везти ядерное оружие за тридевять земель? Слишком невероятное предположение. Однако... Когда судно было уже полностью загружено, нам выдали летнюю одежду - военный и гражданский комплект: легкие брюки, рубашки с коротким рукавом, шляпы. Теперь стали догадываться, что пойдем куда-то в теплые края, но куда именно? Тогда были два наиболее напряженных региона: Индонезия и Куба. Куда же мы? Все уже было готово к отправке, но мы простояли в порту еще несколько суток. Ждали команды из Москвы. Фамилия Хрущева в связи с этим не упоминалась, а говорили так: «Ожидается решение первого лица государства». Где-то в середине сентября вышли в море. Провожал нас заместитель командующего Северным флотом (фамилию уже не помню) и заместитель начальника 12-го управления - оно занималось ядерным оружием - генерал Егоров. Напутствия они нам дали самые общие. В какие края и зачем мы идем - произнесено не было.
- Корабли охранения вас сопровождали?
- В том-то и дело, что нет. Прощаясь, Егоров сказал так: «Вы не переживайте, что нет никакой охраны. Мы вас одних не оставим». Я так понял, что нас будут сопровождать какие-то подводные лодки, но за весь переход мы их так ни разу и не видели.
Наш дизель-электроход был экспедиционным судном, имел прочный двойной корпус. Все вооружение находилось в трюмах. На палубе были закреплены как настоящие сельскохозяйственные машины и грузовые автомобили, так и их макеты. Все переоделись в гражданскую одежду, выходить из помещений разрешалось только ночью. Почти неделю шли до Фарерских островов. На подходе к ним, как и было предусмотрено еще при отправке, капитан «Индигирки» в присутствии старшего военного начальника - полковника Белобородова - вскрыл пакет: «Следовать к острову Куба». Когда судно достигло широты Гибралтара, к нам присоединился прошедший через Средиземное море теплоход «Мария Ульянова». Так мы и шли с ним на пару через Атлантику. После Североморска, где в день отхода шел снег, попали в адскую жару. Все разделись до трусов, в трюмах пекло, как в сауне. Дня за три до подхода к Кубе нас стали облетать американские самолеты. Они проходили так низко, что с капитанского мостика можно было разглядеть лица пилотов в кабине. Но, видно, американцев ничего не насторожило, и мы беспрепятственно продолжали движение.
- А как бы вы действовали, предприми американцы попытку остановить судно для досмотра?
- Такой вариант развития событий не исключался. Дойди до этого - пришлось бы применять оружие. На баке и корме судна были установлены две 37-миллиметровые автоматические пушки. После выхода из Североморска их пристреляли в одной из бухт по надводной мишени, а затем стволы пушек сняли и спрятали. Оставшиеся на палубе турели замаскировали под бухты каната. Ну, а в случае возникновения угрозы захвата «Индигирки», ее предписывалось затопить. Взрывчатые вещества для этого заранее были размещены по всему судну. Правда, об этом я узнал уже позже, когда возвращались домой... А тогда все обошлось, и в первых числах октября мы достигли северо-восточных берегов Кубы. Прошли вдоль острова и стали на якорь неподалеку от Гаваны в порту Мариель. С пирса в воду спустились кубинские водолазы. Они круглосуточно осматривали днище судна - опасались диверсий. Сразу по прибытию начали разгрузку. Днем разгружали всякое вспомогательное оборудование, а сами боеголовки - ночью, без света, с усиленной охраной. Боевые части к ракетам увезли в глубину острова, а мой груз разместили во дворе дачи, принадлежавшей когда-то кубинскому диктатору Батисте.
- И много у вас было «багажа»?
- Сами бомбы находились в шести специальных герметических упаковках. По габаритам это примерно трехтонные железнодорожные контейнеры, только положенные на «спину». И дополнительно к ним около пятидесяти различного размера ящиков с аппаратурой. Она обеспечивала подготовку бомб к применению. Те несколько дней, пока бомбы находились на даче, были для меня, пожалуй, самыми тревожными за все годы моей работы с ядерным оружием. Я ведь привык видеть самое серьезное отношение к нему: подземные хранилища, несколько многотонных дверей, дублирующие друг друга системы сигнализации, а тут... Обычные сараи, в пятидесяти метрах плещется океан, относительно немногочисленная охрана. И это все при том, что обстановка в стране более чем напряженная, со дня на день ожидается вторжение на Кубу американских войск. А тут еще сугубо технические проблемы хранения: ограниченная площадь помещений, 40-50-градусная жара, почти 100-процентная влажность. Что и говорить, пришлось поволноваться. В конце концов добился от руководства решения вопроса о более подходящем убежище. Дней через пять бомбы вывезли в горы и разместили в так называемых «лисьих норах». Это были узкие, постепенно закругляющиеся штольни метров 30-40 длиною. Раньше в них, по-видимому, хранились боеприпасы. Используя ломы, с трудом затолкали контейнеры в хранилища, организовали охрану. Ее внутреннее кольцо состояло из советских солдат, наружное - из кубинских. Проверили, как бомбы перенесли дорогу - все оказалось в порядке. Теперь надо было приблизить бомбы к средствам доставки, подумать над тем, как организовать работу, если поступит команда подготовить боеприпасы к применению. Облетел на транспортном самолете все аэродромы острова, но ничего подходящего не нашел. Решили приспосабливать к работе те сооружения, что были на аэродромах - полукапониры.
- У вас в те дни возникало предчувствие надвигающейся ядерной войны?
- Нет, такого не было. Я был убежден, и, по-моему, не только я, что до этого дело не дойдет. Попугать американцев - попугаем, покажем свою силу, но - не более. Конечно, если бы американцы решились на интервенцию - воевали бы с ними до последнего, но применять тогда ядерное оружие? Да это было бы равносильно самоубийству! Москва это тоже понимала: несмотря на всю сложность обстановки, приказ на состыковку боевых частей с носителями так и не поступил. Особенно напряженно было 25-26 октября: с минуты на минуту ждали вторжения. Над островом периодически появлялись американские самолеты. На пляжах рыли окопы - готовили побережье к обороне. В штабе ремонтно-технической базы (ей я передал бомбы - в случае поступления приказа, она должна была бы подвесить их к самолетам) жгли лишние бумаги. С дачи Батисты я переселился на боевые позиции, несколько ночей спал в кабине автомобиля, неподалеку от своего груза. Все мы - старшие офицеры - прошли войну, так что к предстоящим боям готовились со знанием дела. Напряженная, тревожная была обстановка... И на душе в те дни было очень тяжело. Понимал, что от судьбы не уйдешь - воевать так воевать, и коль суждено голову сложить, то никуда от этого не денешься. От меня ход событий, правда, мало зависел: много ли навоюешь с одним пистолетом? Но даже не это угнетало... Во время Великой Отечественной войны я знал, что как бы далеко наши войска не зашли - хоть в Польшу, хоть в Германию, а домой - пусть даже пешком, но вернемся... А тут: вокруг океан, до своих - 11 тысяч километров... Эта оторванность от родной земли сильно давила. У моего напарника - старшего лейтенанта Белоусова - незадолго до отъезда на Кубу родился сын, он его и на руках всего-то несколько раз держал. Было видно, как сильно парень переживает все происходящее... Да и потом, случись тогда что-нибудь с нами - кто узнал бы об этом? Все документы, и даже записные книжки, мы сдали в Североморске. Никакой бумаги, что я Анастасиев В.А., со мною не было. У других - я знаю - документы на Кубе хранились в штабах частей, а наши из Североморска увезли в Москву.
- «...До ядерной войны не дойдет...» Но ведь ядерные боеприпасы могли быть повреждены и при применении обычного оружия, и в результате диверсий. Произошли бы в этом случае ядерные взрывы?
- Нет. Их быть не могло. В таких обстоятельствах не исключен взрыв обычного взрывчатого вещества, содержащегося в механизме ядерного заряда. Самый худший вариант в этом случае - неполный ядерный взрыв с разбросом радиоактивных веществ. Тоже, конечно, немалая опасность. Но чтобы сработал ядерный заряд? Нет, это исключено.
У нас, военных, требования к соблюдению мер безопасности при обращении с ядерным оружием были высочайшие. Мне довелось пройти все должности от сборщика ядерных боеприпасов до начальника арсенала. И везде была строгая дисциплина, высокая ответственность людей за доверенное им дело, многоступенчатый контроль. В нашем деле нельзя было допускать даже намеков на ошибку! При работе принцип был такой: один читает инструкцию, второй выполняет операцию, третий контролирует его действия. Малейшие отклонения от установленных правил, порою даже небрежность в одежде, были поводом для отстранения офицера от работы. Требования ко всем, кто имел доступ к ядерному оружию, были очень высокие, но ведь и какая ответственность - сила-то у этого оружия огромная!
- Вам была известна мощность привезенных на Кубу авиабомб?
- Тогда нет. Это был секрет особой важности. Его я узнал только в 1973 году, когда стал командиром арсенала. Даже мой заместитель - главный инженер арсенала - и тот не был допущен к такой информации. Одновременно с поступающим на хранение боеприпасом приходил и пакет: «Лично командиру». Я вскрывал его, узнавал данные заряда, сам вновь опечатывал пакет и клал в свой сейф в секретной части. До командиров, которым предоставлено право на применение ядерного оружия, эти данные доводились бы только в боевой обстановке. В мирное же время их не знал даже командующий военным округом.
- Став начальником арсенала, вы смогли оценить мощь доставленного на Кубу оружия?
- Да, конечно. Я не буду называть конкретных цифр - не уверен, что и сегодня имею на это право, да и стоит ли пугать читателей? Скажу лишь, что когда мне стали известны данные по мощности завезенного тогда на Кубу «Индигиркой» оружия, я был поражен: зачем было сосредотачивать такую силищу? По моей оценке и десятой части привезенного было достаточно для того, чтобы не оставить от США камня на камне. А ведь после нашей «Индигирки», уже перед самым объявлением американцами блокады Кубы, прибыло еще одно судно с ядерным оружием. Но, насколько мне известно, оно простояло в порту вблизи Ольгина не разгруженным, и после принятия решения о выводе советских ракет с Кубы, ушло в Советский Союз. Вашингтон не столько напугали советские ракеты - они могли быть и с обычными боеголовками, как наличие на острове бомбардировщиков Ил-28. Американцы хорошо знали, что этот самолет является носителем ядерного оружия.
...Летом 1961 года Советское правительство прервало объявленный им ранее мораторий на ядерные испытания. Начиная с сентября на Новоземельском полигоне прошли испытания всех видов ядерного оружия, которым в то время располагал Советский Союз. Одновременно были опробованы образцы опытных термоядерных зарядов, включая рекордную 100-мегатонную бомбу, проверенную на половинную мощность. Зная сегодня о том, что в 1961-62 годах шпион американской и английской разведок полковник Советской Армии О.Пеньковский (арестован, кстати, в самый разгар Карибского кризиса - 22 октября 1962 года) активно поставлял за рубеж самую секретную военную информацию, можно с большой долей вероятности предположить, что американскому руководству было известно и о результатах серии испытаний на Новой Земле. И вот в октябре 1962 года советские самолеты, способные нести ядерные бомбы, обнаружены в 200 километрах от берегов США...
Со сроками доставки бомбардировщиков произошла неувязка. Они, как и ремонтно-техническая база, которая должна была обеспечивать подвеску бомб к самолетам, пришли морем недели через две после нашей «Индигирки», перед самым объявлением американцами блокады острова. Ил-28 привезли в разобранном виде, в контейнерах, и к моменту обострения обстановки их было собрано лишь несколько штук.
- Что же так? Ведь существовал утвержденный еще в мае 1962 года план проведения операции «Анадырь» и в нем были четко определены сроки отправки войск и техники на Кубу?
- По-видимому, самолеты поставлялись дополнительно к плану. Я из чего исхожу? Наш арсенал получил команду на отправку бомб только в начале сентября, а 713-й, как потом выяснилось, стал готовиться к перевозке боеголовок ракет морем еще месяца за два до этого. Да и то, что первоначально бомбы разместили на даче Батисты, а не в заранее подготовленных хранилищах - тоже говорит в пользу этой версии. Хотя возможны и другие причины. Решения по таким вопросам принимают ведь, как правило, не военные, а политики. В конце 50-х годов мне довелось сопровождать первый эшелон, привезший ядерное оружие в ГДР. Тогда должна была проходить какая-то международная встреча глав государств с участием Хрущева, и он, для большей «аргументации» на переговорах, распорядился срочно разместить ядерное оружие в Восточной Германии. Вот так же привезли заряды, а хранилища под них еще не готовы, подразделения обслуживания только-только сформированы. Пришлось тогда изрядно поработать по обеспечению необходимых условий хранения боеприпасов.
- Как долго находилось ядерное оружие на Кубе?
- Почти два месяца. После снятия блокады, в самом конце ноября, заряды были загружены на сухогруз «Архангельск». 1 декабря вышли в Североморск. По дороге попали в страшный шторм, но контейнеры были закреплены надежно и все обошлось. К новому, 1963 году, я со своим грузом возвратился в Крым, встретился с семьей.
- Ваши близкие знали, что вы находитесь на Кубе?
- Нет, откуда? Какая-либо переписка с Союзом была тогда запрещена. А в арсенале если и догадывались о том, где я нахожусь, то семье все равно ничего не говорили. Жена потом мне рассказывала, что в военном городке был собран митинг в поддержку народа Кубы. Собралось человек 500-600. И вот многие из тех, кто знал, что я уже который месяц в командировке, бросали на нее вопросительные взгляды, но подойти ни один из них не решился.
Место нахождения нашего арсенала тщательно скрывалось. Существовало несколько «легенд» предназначения нашей части. Одна была для членов семей, вторая - для местных жителей и гражданских служащих военного городка, третья - для подразделений, несущих охрану, четвертая - для персонала поездов, перевозящих ядерные боеприпасы, и так далее. Как правило, мы числились ремонтниками, занимающимися высокоточными приборами. А какими - секрет. Чтобы эти «легенды» срабатывали, осуществлялся целый ряд мероприятий. Например, организовывались «случайные» утечки информации. «Вдруг» в каком-то из совершенно недоступных до этого хранилищ происходит авария - исчезает освещение. Вызывается из военного городка бригада электрослесарей, вскрываются многотонные двери, а там... Стоят какие-то станки, ящики, сложены стройматериалы. «А мы-то думали!»... Арсенал в Ивано-Франковской области, которым мне довелось командовать, имел несколько названий. Одно - для открытой переписки, второе - для закрытой. Было и третье название, известное единицам - «Объект «С» (специальный) номер такой-то». Выпускники школы, которая была в военном городке, получали аттестат об образовании, в котором было написано, что они окончили одну из средних школ города Москвы. И надо сказать, что такие меры давали свой результат.
- Вот вы знали, что на территории Украины существовали такие части?
- Даже не догадывался. Мне всегда казалось, что они где-то там, за Уралом. И только когда ядерные боеприпасы были вывезены с Украины, узнал, что на ее территории было четыре объекта «С». И это помимо того, что сотни ядерных боеголовок ракет, мин, снарядов, торпед находились непосредственно в войсках, на боевом дежурстве. Готовясь к встрече с вами, прочел в статье бывшего министра обороны США Роберта Макнамары: «В 1962 году во время кризиса некоторые из нас - в частности, президент Кеннеди и я - полагали, что США столкнулись с большой опасностью... Но только на конференции в Гаване (1992г.) узнал, что мы оба - и, конечно, остальные - значительно недооценивали эту опасность. Генерал Грибков, бывший начальник штаба Объединенных сил Варшавского Договора, сообщил нам, что в 1962 году советские силы на Кубе располагали не только ядерными боеголовками к баллистическим ракетам средней дальности, но и ядерными авиабомбами и тактическими ядерными боеголовками. Тактические ядерные боеголовки предполагалось использовать против американских сил вторжения.
- ...ЦРУ утверждало, что ядерных боеголовок на острове нет»...
- Для меня ничего удивительного в этом признании нет. Внешний вид контейнеров ведь ни о чем не говорил - тогда сколько грузов в них было доставлено, а знали о ядерных боеприпасах единицы. Уж они-то умели держать язык за зубами! В нашей среде, кстати, слово «ядерный» по отношению к боеприпасу вообще не употреблялось. «Изделие номер такой-то» - вот и все. Подбор, подготовка людей для этой работы были очень тщательными.
- А как вы сами оказались причастны к работе с ядерным оружием?
- В 1955 году я, в то время капитан, окончил военно-инженерную академию имени Куйбышева в Москве. Еще до выпуска мне предложили остаться на кафедре автоматики и телемеханики - я уже имел опубликованные научные работы. Но «кадровики» рассудили по-своему, и я оказался на предприятии, занимавшемся сборкой ядерного оружия. Это был закрытый, совершенно секретный город, носивший название Москва-300. Сейчас он известен всему миру как Арзамас-16.
- Но вы ведь могли отказаться от предложения работать на этом предприятии?
- Сразу видно, что вы человек другого поколения. Никто моего согласия и не спрашивал. Раз подхожу по всем параметрам - значит должен ехать туда, куда прикажут. Не скажу, чтобы я внутренне особо сопротивлялся. Влекло новое, неизвестное. Да и к тому времени я прослужил в армии 12 лет и был готов к такому повороту дел. Ведь как начиналась моя военная карьера? В январе 1943 года, с третьего курса техникума был призван в армию и зачислен курсантом в пехотное училище. Всем нам тогда было по семнадцать. Я призывался вместе со Славой Шуваевым - мы с ним с четвертого класса за одной партой сидели. И вот в военкомате взяли список призывников и разделили его пополам: верхняя часть алфавита в одно училище, нижняя - в другое. Слава в Ижевск, я - во Владимир. Через полгода, не закончив учебу, весь курс оказался на Курской дуге. Под Прохоровкой встретился со Славой - я дней на пять раньше него туда приехал (он - вечная ему память - в 43-м погиб под Белой Церковью). От Прохоровки дошел до Киева. На Букринском плацдарме был ранен. После госпиталя собирался снова в свою часть, но на пересыльном пункте сказали: «Ты еще слишком молод, да и образование у тебя есть, так что давай в инженерное училище». Проучился там год. Когда подошло время ехать на фронт - это был конец 44-го года - нас, 15 курсантов, вызвал к себе заместитель начальника училища полковник Петров и говорит: «Война идет к концу - надо думать о послевоенных кадрах. Будете учиться два года!» Я попробовал было возразить, но он и слушать не стал: «Так надо стране. Ты будешь профессиональным военным». Вот так взял и повернул мою судьбу. Ну что тут делать? Не бастовать же. Тогда это было не принято.
- Вам не хотелось быть кадровым военным?
- Не в том дело. Авторитет офицера тогда был очень высок, а мне казалось, что я не обладаю всеми теми качествами, которые необходимы командиру, не справлюсь с этим делом. Но потом смирился: думаю, дослужу до капитана или майора и - в запас. А получилось так, что прослужил в армии 44 года и уволился в январе 1987 года генерал-майором.
- За все эти годы были какие-то нештатные ситуации при обращении с ядерными боеприпасами?
- В тех частях, где служил я, такого не было. А случалось ли где-то в других местах - не знаю. В этом вопросе ведь какой был подход: если бы где-то что-то и произошло, то это был бы строжайший секрет - боялись не столько самой аварии, как международной реакции на такой инцидент. Никаких обзорных писем или приказов в связи с нарушениями правил обращения с ядерным оружием мне видеть не доводилось. Но думаю, что это не только по причине сокрытия. Два раза в год нас, начальников арсеналов, собирали на подведение итогов работы, и там, наверное, что-то бы да стало известным. По-видимому, аварий действительно не было. Механизмы ядерных зарядов были очень надежные. Тогда, после Кубы, всех нас, сопровождавших «изделия» собрали в Москве. Обсуждался вопрос о том, были ли выдержаны требования, предъявляемые к хранению зарядов, или нет. Некоторым очень хотелось показать, что все было в пределах нормы, без отклонений. И вот тут я стал главным «закоперщиком» - отказался подписывать документы на этот счет, хоть на меня и нажимали. Целый день шли дебаты. В той поездке были большие перепады температуры: из мороза в жару, потом снова в мороз, а контейнеры-то обычные, не изотермические. С документами в руках - мы все это время вели почасовой учет всех необходимых параметров - доказал, что отклонения все-таки случались. Тогда было принято решение отправить по одному боеприпасу каждого вида на переаттестацию. Она показала, что в механизмах зарядов отклонений нет. Конструкторы, предвидя такие варианты событий, страховали себя и устанавливали эксплуатационные параметры с большим запасом надежности.
- Если ядерное оружие столь надежно, так, может быть, действительно правы те, кто считает, что Украина зря отказалась от статуса ядерной державы и стоило сохранить на своей территории хотя бы часть этого оружия?
- Коснусь только технической стороны дела. Содержание зарядов требует регулярного проведения регламентных работ, замены ряда узлов и деталей. Где их брать? Производить самим - нереально. Покупать у России? Она монополист и будет диктовать свои цены. А обеспечение условий хранения, охрана? На это нужны деньги и деньги. Дальше. Все ядерные заряды имеют свои сроки годности и по их истечению подлежат утилизации, иначе они становятся небезопасными. Сейчас этим, не без выгоды для нас, занимается Россия, а если бы мы отложили решение этого вопроса еще на несколько лет? В конце 50-х годов наш арсенал получил команду заняться утилизацией зарядов. Попробовали - и не получилось: нужна специальная технология, оснащение, инструмент... Ну попользовались бы мы еще лет 5-10 ядерным оружием, а потом? Строить свой завод по утилизации? Обращаться за помощью к другим странам? Но кто бы у нас тогда взял просроченные заряды? И потом, ядерное оружие - это не только сами боеголовки, но и их носители: ракеты, самолеты, корабли. А это значит, тысячи и тысячи людей, и от каждого из них в той или иной степени зависит безопасность ядерного оружия. Насколько спокойно можно чувствовать себя, зная, что они по несколько месяцев не получают зарплату, а их жены в связи с этим перекрывают взлетные полосы и железнодорожные пути? Давайте будем реалистами: сегодня нам не по силам содержать это оружие. Обладание им - огромная ответственность и перед своим народом, и перед всем человечеством. Надеюсь, что мир в конце концов прийдет к полному его запрещению. Но вот смотрите, как развиваются события: Украина от ядерного оружия отказалась, а в это же время появляются весьма амбициозно настроенные государства, стремящиеся иметь его. Вот такого - распространения ядерного оружия - допускать нельзя! Так ведь недолго и до новых «карибских кризисов». И где гарантии, что в этот раз политики смогут вовремя остановиться?..
...Из письма, направленного 27 октября 1962 года Фиделем Кастро Никите Хрущеву:
«...Анализируя создавшуюся обстановку и имеющуюся в нашем распоряжении информацию, считаю, что почти неминуема агрессия в ближайшие 24-72 часа... Если произойдет агрессия... и империалисты нападут на Кубу с целью ее оккупации, то опасность, таящаяся в такой агрессивной политике, будет настолько велика для человечества, что Советский Союз после этого ни при каких обстоятельствах не должен будет допустить создания таких условий, чтобы империалисты первыми нанесли по СССР атомный удар. Я говорю это, так как думаю, что агрессивность империалистов приобретает крайнюю опасность... Если они осуществят нападение на Кубу - этот варварский, незаконный и аморальный акт, то в этих условиях момент был бы подходящим, чтобы, используя законное право на самооборону, подумать о ликвидации навсегда подобной опасности...»