В 2006 году исполняется шестьдесят лет со времени важного исторического события, которое в среде Русской православной церкви называют Львовским церковным собором, а в Украинской греко-католической церкви — Львовским псевдособором. Для РПЦ Львовский собор имел «чрезвычайно важное значение в религиозной жизни Западной Украины, Галичины в частности. Собор восстановил историческую справедливость в отношении Брестского собора, который был созван под давлением польской королевской власти. Львовский собор изменил судьбу православной церкви в Галичине, которая в то время находилась в тяжелых дискриминационных условиях» (цитируется по https://www.orthodox.org.ua/page-2119.html). Для УГКЦ 8 марта 1946 года (день проведения собора) является датой официальной ликвидации государственной властью СССР Украинской греко-католической церкви в Галичине, когда сталинский режим путем насильственного «воссоединения» пытался разорвать Брестскую унию 1596 года. Прокомментировать события давние и современные мы попросили Блаженнейшего Любомира Гузара, Верховного Архиепископа Киево-Галицкого, Главу УГКЦ.
— Что, на ваш взгляд и с точки зрения Церкви в целом, произошло весной 1946 года?
— Можно по-разному подходить к этому вопросу. Можно подходить к нему исторически — подобные попытки осуществлялись в 1839-м, в 1875 году, на тех территориях Украины, которые попали под оккупацию царской России. С одной стороны, власть, чтобы подчинить себе этих людей, требовала от них выбора — либо переходить в Римско-католическую церковь, которая была в царской России разрешена и довольно распространена, имела свою структуру, либо становиться членом «режимной» православной церкви, имевшей очень похожий обряд и исторические корни. То есть не разрешалось оставаться греко-католиком. В обеих ситуациях было сотрудничество определенных лиц, считавших, что сотрудничать с государством — на пользу Церкви. В 1946 году эта история повторилась, но несколько иным образом, так как здесь уже действовала не царская Россия или царская власть, которая все-таки считала себя верующей и была таковой. Здесь, беря пример из прошлого, уже полностью безбожная власть ради своих интересов использовала подобный сценарий, чтобы избавиться от верующих — людей, которых было очень тяжело угнетать. Ибо религия, если она искренне практикуется, дает человеку определенный вкус свободы, поскольку напоминает этому человеку, что он Божье творение, наделенное определенными правами. Кроме того, они пытались избавиться от религии и Церкви, которая не сотрудничала с режимом и всегда заявляла, что она с коммунизмом не имеет ничего общего. Думаю, что здесь определенную роль сыграл также национальный элемент, так как Греко-католическая церковь в Украине была очень близка к народу и долгое время была тесно связана с этим народом, вместе с ним терпела и спасала его. И потому была способна поддержать в народе всякие национальные стремления. Таким образом, эти разные элементы сходились вместе. Был использован сценарий, почти религиозный, церковный, не в форме кровавого преследования или чего-то подобного, а в форме, понятной для церковных людей — через церковный собор. Собор — это собрание церковных людей, прежде всего лидеров Церкви — епископов, духовенства, которые обычно в истории Церкви принимают решения, касающиеся жизни Церкви. Это уважаемый законодательный и исполнительный орган. Таким образом людям «замылили» глаза: духовенство данной Церкви сказало, что оно отрекается от своей настоящей принадлежности и желает перейти в другую. Внешне для многих людей это имело вид легитимного события. Однако не надо быть каким-то крупным исследователем или детективом, чтобы понять: здесь ничего церковного не было — разве что внешний вид. Ибо этот собор созвали по приказу Сталина, партийных структур, его очень тщательно готовили силовые структуры Советского Союза. А священников, которые насильно были собраны на это событие, на этот так называемый собор, использовали как статистов. Самое главное, в нем не принимали участия епископы, так как все они уже были за год до этого лишены свободы. Когда стало известно, что происходит, они осудили это, таким образом, состоялся собор без необходимых церковных предписаний, ибо не может быть Церквей без созыва и присутствия владык. Когда появились на этом соборе владыки, они не были владыками Греко-католической церкви, это были греко-католические священники, но они уже к этой Церкви не принадлежали и не имели никакого права созвать собор Греко-католической церкви. Таким образом, это событие не имело церковного, религиозного содержания. И это было доказано после собора, так как Церковь не перестала существовать. Она не считала себя ликвидированной, она продолжала жить в других условиях, в обстоятельствах подполья, лишенная прав и имущества, лишенная возможности нормально функционировать, но она действовала. И не переставала действовать более 40 лет. Силовые структуры Советского Союза знали, что она существует. Они имели сотни доказательств этого, они знали, что покушение на Церковь не удалось.
— То есть это было полностью светское событие, инспирированное властью, не имевшее никакой религиозно-социальной почвы?
— Оно имело историческую почву, как я уже сказал — не религиозную, а трагически-историческую. С точки зрения тогдашних власть имущих, это была последовательная, последняя фаза уничтожения Греко-католической церкви. Все произошло не вдруг. Псевдособор во Львове должен был быть последним актом. То, что произошло в 1949 году в Закарпатье, или то, что позже произошло на Пряшевщине, в Словакии, на Лемковщине — это были только следствия, непосредственное продолжение того, что произошло во Львове. Говорить о религиозности или церковности в истории львовского псевдособора совершенно излишне. Что произошло в результате этого собора? Церковь не только не погибла, но и каким-то образом духовно укрепилась и с Божьей помощью смогла выдержать это преследование. Впрочем, были и большие жертвы — прежде всего люди, которые никоим образом не меняли своей церковной принадлежности, не отступали от своей веры. Это была большая прослойка населения, как оказалось позже, в конце 80-х годов. Но также здесь было много жертв и среди людей, которые были обмануты, отстранены от Церкви, охладели к религии, им говорили, что это была именно воля Церкви к самоликвидации — это нужно также считать одним из трагических последствий такой политики насилия. Так что о жертвах мы должны здесь говорить в разных аспектах.
— Как жила Церковь после псевдособора в Украине и за ее пределами?
— После псевдособора и ссылки многих священников и мирян первые десять лет были годами серьезного угнетения, когда оставшиеся в Украине пытались сохранить то, что могли, а те, кто был сослан, пытались как могли сохранять свою веру и даже свои религиозные практики. Через десять лет Церковь мало-помалу начинает приходить в себя, появляются семинарии, где опытные священники передавали свои знания и духовные умения молодым людям, и впоследствии их возводили в сан. Также тайно возвели в сан ряд епископов. Хотя рано или поздно они становились известны власти, но все-таки они были и передавали друг другу это апостольское предание. Возможно, эти священники и епископы, которых было немного, не могли дойти до каждого человека, который хотел бы с ними общаться, но люди знали, что есть епископы и священники, если их искать, то можно найти. Этот факт, мне кажется, очень поддерживал веру у людей. Вне Украины те, кто вынужден был уехать по разным причинам или вообще оказался за границей уже во времена псевдособора, пошли в поселения, которые появились уже 50 лет назад — в основном за океаном или в Западной Европе. Тут и там возникали новые поселения в Австралии, Канаде, США, Бразилии, Аргентине, Западной Европе. Церковь жила там, развивалась, там была осознанная национальная жизнь. Мы можем задаться вопросом, не было ли это Божье провидение, которое на 50 лет раньше уже выслало определенную группу наших людей, чтобы они там могли приготовить для себя и других место для сохранения своей веры? Во всяком случае Церковь за пределами Украины стала голосом той Церкви, которая здесь в Украине была вынуждена молчать, она могла передать весть о своем существовании только через своих соотечественников, которые уже были в свободных странах, где можно было об этом говорить и где можно было жить и быть Церковью.
— Как возрождалась Церковь в Украине?
— Я бы не сказал, что Церковь возрождалась — Церковь скорее приходила в себя. Возрождается то, что уничтожено, а эта Церковь не умирала, она была действующей. Уже в 1987 году люди начали ясно и недвусмысленно под руководством владык, таких, как покойный владыка Василик, Курчава или другие, заявлять, что они есть, что они не уничтожены, что они не только те, кто выжил с тех времен, это — новые люди, которые приняли жизнь Церкви и несли ее в подполье. Это были те люди, которые вышли в Москве на Арбат, чтобы продемонстрировать свою принадлежность к Греко-католической церкви. Это также проявление жизни. Это не Церковь, которая возрождается, это Церковь, которая пользуется возможностью проявить себя. А когда появилась возможность регистрировать общины, процесс был довольно массовым. Если не ошибаюсь, в декабре 1989 года, в первый месяц, когда можно было вообще регистрироваться, появилось 92 общины. А в 90-х годах счет пошел на сотни.
— Все помнят конфликты вокруг возвращения зданий церквей в конце 80-х и начале 90-х годов. Была ли это месть Православной церкви за годы гонения и сотрудничества с властью?
— Нет, это не была месть. Очень интересный момент, это характеризует народ: несмотря на все притеснения, которые люди пережили, не было этого желания. Процесс был довольно простой. Очень часто все зависело от священника, который вел общину. Если священник был убежденный греко-католик, то он шел к людям, и если община это поддерживала, она вполне естественно была хозяином в своей Церкви. Если был священник, который хотел остаться при том режимном православии и умел соответственно настроить людей, поскольку был хорошим священником, то община оставалась православной. Вместе с тем были проблемы там, где село разделилось, где священник, возможно, был нерешительный, не пользовался любовью людей, где были личные амбиции. Там, конечно, началась борьба, иногда эта борьба, к сожалению, становилась кровавой. Были моменты, когда страдали совершенно невинные люди, когда человеческие эмоции брали верх. Но я бы хотел подчеркнуть одну вещь: по собственному опыту, из разговоров с людьми знаю, что конфликтов на религиозной почве, когда люди действительно имеют перед глазами высокий христианский идеал, было немного. Так как если бы действительно в сердцах людей теплилась или разгоралась любовь к Богу, то не доходило бы до таких столкновений, до таких конфликтов. Не из любви к Богу, но по другим мотивам, по моему мнению, возникали эти конфликты, которые иногда были очень болезненные и имели тяжелые последствия.
— Как сейчас складываются отношения Греко-католической церкви с Православной церковью в Украине?
— В Западной Украине, которая была до 1946 года по меньшей мере на 90% греко-католической, вообще царит покой. Очаги конфликтов гаснут один за другим. Люди начинают понимать, что все это не имеет смысла. Но есть еще общины, где существует разделение, где есть один храм и две общины, которые бы хотели пользоваться им. Понятно, что все конфликты возникают вокруг храмов — нет конфликтов собственно религиозных. Там, где есть два храма, один греко-католический, а другой православный, обычно вражды нет. Конфликты есть там, где один храм, который хотели бы использовать разные общины. Это религиозное неспокойствие даже при наличии доброй воли государственных властей решать мирно все равно не удается, поскольку здесь речь не идет о религии. Говорить этим людям о религии — бессмысленно, до них это не доходит, ибо это не основание их конфликтности. Другая ситуация на востоке Украины. Так Господь Бог дал, что мы благодаря обстоятельствам, над которыми не имели никакого контроля, вернулись в восточные области Украины, откуда были изгнаны в ХІХ веке. Был ли это поиск работы, как, скажем, на Донбассе, где очень хорошо платили по сравнению с Западной Украиной, школа, браки или запрет жить на территории Западной Украины — все это вместе привело к тому, что сейчас нет в Украине области, где не было бы греко-католиков. И когда мы сегодня хотим быть здесь, то не ради того, чтобы воровать души, убеждать чужих становиться членами нашей Церкви или занимать территорию. Мы здесь, чтобы послужить тем, кто еще признает, что он после всех тех переживаний — член Греко-католической церкви. Оказывается, их даже больше, чем мы ожидали. Наше присутствие в восточных, южных или северных областях не является желанием насильно обращать, ибо мы уже по опыту того псевдособора знаем, что насилие ничего не дает, кроме страдания. Каждый волен идти куда хочет, но есть многие люди, которые хотят жить согласно предписаниям, обычаям, принадлежности к Греко-католической церкви, и они с радостью возвращаются и принимают участие в жизни нашей Церкви. Наша главная задача — найти этих людей и послужить им.
— Блаженнейший, что бы вы ответили тем скептикам, которые говорят, что, возможно, не стоило вообще начинать процесс легализации Церкви, а просто постепенно ассимилироваться и не провоцировать эти конфликты, напряженность в обществе?
— Каждый человек имеет право на свои убеждения. У кого есть сила и власть сказать людям, чтобы они перестали быть собой? Это мечта «безголовых»: насильно убеждать людей быть никем, забыть, кем они были. Безусловно, никто из нас не должен нарушать права других людей, но с другой стороны, каждый из нас имеет свои права и может от других требовать уважения к себе. А право вероисповедания является одним из основных прав, четко гарантированное нашей Конституцией.
— Скоро судьбоносные для Украины выборы. Кого поддерживает на них УГКЦ?
— Никого. Даже если это греко-католик, мы как Церковь никого не поддерживаем по очень простой причине — это не является задачей Церкви. Жизнь политическая принадлежит политике, к которой Церковь не имеет непосредственного отношения. Наша задача — напоминать людям об их моральных обязательствах перед собой, перед своей общиной, перед своим государством, защищать свои права, использовать свои права, не позволять, чтобы эти права были нарушены. Это наша обязанность. Но становиться частью политической жизни, в том смысле чтобы поддерживать того или другого кандидата, совсем не присуще Церкви. Ибо у Церкви нет какого-то мандата, какого-то ясновидения в том, кто лучший кандидат.
— Есть ли среди верных Церкви известные политики? Ведь постоянно теперь слышим голоса, что УГКЦ в новой власти получила определенное лобби, то есть существуют люди, которые лоббируют интересы Церкви.
— Политическая конъюнктура изменяется. Думаю, что каждый верующий человек, принадлежащий к своей Церкви, должен, даже когда избран на политическую должность, быть верен своей Церкви. Но не использовать своих позиций для каких-то чрезвычайных или нелегитимных акций в пользу Церкви. Мы были бы очень рады видеть, что верующие люди, которые становятся депутатами, ответственными за управление государством, стараются, чтобы жизнь государственная проходила согласно моральным основам. Лоббирование в пользу той или иной Церкви — это унижение для Церкви, это не добрая услуга для нее, будто Церковь содержится за счет милости расположенных к ней людей. Граждане Церкви, как и вся церковная община, имеют определенные права, и эти права надо уважать. Церковь больше ничего не хочет от государства — ни чрезвычайных льгот, ни чрезвычайного благоволения. Церковь без этого справится. И главная цель — быть Церковью, а не становиться крупной социальной или общественной силой. Это наша главная задача.