UA / RU
Поддержать ZN.ua

Бабизм-Ягизм и наследие тоталитарной эпохи

—Слушай, — сказал мне знакомый, кандидат математических наук, доцент, — эти ваши сказки, ужас что такое, разве можно читать их детям, особенно девочкам?..

Автор: Ирина Колтухова

—Слушай, — сказал мне знакомый, кандидат математических наук, доцент, — эти ваши сказки, ужас что такое, разве можно читать их детям, особенно девочкам?

Оказалось, что, читая пятилетней дочке сказку о Финисте Ясном Соколе, он вдруг понял, до чего она неприлична. Девушка ночью (!) впускает к себе в комнату молодого человека. Кем вырастет девочка, которой читают такие сказки?! Прошло достаточно много лет, девочка выросла красавицей и умницей, отнюдь не путаной, а студенткой, закончившей два факультета, а теперь уже и аспиранткой очень серьезного вуза. У нее есть подруги, друзья и поклонники, и, конечно, как у всякого человека, свои взрослые проблемы, с которыми она довольно успешно справляется, несмотря на то что папа в свое время, слава богу, на сказки запрета не наложил. Кстати, и на Майдане девочка отстаивала светлые идеалы свободы и демократии.

К чему все это? А вот к чему. Авторство статьи в «Зеркале недели» №2(581) от 21 января 2006 г., озаглавленной «Вот и сказочке конец, а кто слушал… не молодец?», принадлежит Анжеле Кигичак-Борщевской, кандидату медицинских наук, детскому психиатру, психотерапевту, матери «двух деток». Так что же перед нами: авторитетное высказывание специалиста или бытовой разговор?

Автор обвиняет людей старшего (после сорока) поколения в том, что им чужд дух свободы, и ставит своей целью доискаться до тех «весомых причин», которые сделали их «презренными рабами», не сумевшими преодолеть тяжкое наследие тоталитаризма. Виной тому — якобы авторитарность любящих матерей, поскольку при тоталитарном режиме была нарушена гармония семейных отношений, была утеряна «приоритетность великой миссии родителей, семьи в защите и воспитании ребенка». Но в какую же это эпоху царствовала замечательная семейная гармония? В эпоху «Кайдашовой семьи» или «Илиады»? Впрочем, главная забота госпожи Кигичак-Борщевской не прошлое, а будущее.

Признавая важную воспитательную роль сказок, называя их «корнями нашей культуры», автор ставит перед собой благородную цель — заложить в сознание и подсознание детишек позитивный «банк жизненных ситуаций», а для этого подвергает ревизии сказки, не различая народные и литературные, книжные и мультипликационные. Чтобы семья будущих поколений была гармоничной, основанной на правильных партнерских отношениях, «корни» необходимо основательно вырубить. А.Кигичак-Борщевская делится с читателями своими «открытиями»: «мало сказок начинается с «жили-были муж и жена», зато «жили-были дед и баба», да они еще в преклонном возрасте обзаводятся ребенком «каким-то неестественным образом». Версия же с мужем и женой, цитирую дословно: «согласитесь, была бы реалистичнее (!) и гармоничнее».

Осуждая тоталитаризм, автор даже не подозревает, что на деле разделяет позицию Крупской и целого ряда печально известных деятелей советской эпохи. Большевичка Крупская ратовала за «реалистичность», требовала отказаться от «чуждого содержания» и создать новые сказки, направленные на воспитание «горячих борцов». И г-же Кигичак-Борщевской «реалистичность» нужна для воспитания нового поколения, «которое непременно дорастет до большой политики: не сегодня, так завтра (вот они, горячие борцы! — И.К.). А вместе с ним придут и новое мировоззрение, и новая философия украинского общества».

У нового поколения, по мнению автора, должно быть новое отношение к таким категориям, как «свобода» и «ответственность». Верно. Только почему она, взяв на себя большую ответственность в качестве специалиста давать родителям советы, как надо оценивать и отбирать сказки для детского чтения, оказалась совершенно свободной от литературных и эстетических познаний и не заглянула хотя бы в школьный учебник, чтобы ознакомиться с жанровой спецификой сказки?

Тогда бы она узнала, что требовать от сказки реалистичности — примерно то же, что искать пальму на Северном полюсе. В любой сказке события происходят в фантастическом мире, где чудесам никто не удивляется. В сказке ребенок, отвлекаясь от реальности, приходит к вечным основам жизни. Кроме того, как уже давно доказано ученым с мировым именем В.Проппом (так давно, что эти сведения просочились в школьные учебники по литературе во вполне доступной для детей форме), волшебная сказка всегда имеет четкую сюжетно-композиционную структуру. Толчком к развитию действия являются негативные перипетии, происходящие с героем, затем следует ряд волшебных испытаний, которые герой выдерживает с честью, за что и получает заслуженную награду. Поэтому в сказке обязателен счастливый финал.

Зная это, легко объяснить сущность «открытий» А.Кигичак-Борщевской и необоснованность ее претензий к сказкам.

Родители в сказке «Гуси-лебеди» автору статьи кажутся «безличными фигурами, совершенно устранившимися от своей воспитательной роли». В любой фольклорной сказке персонажи лишены индивидуальных психологических черт. Они уехали на ярмарку, приказав сестричке смотреть за братиком, и вернулись тогда, когда события уже завершились счастливо не потому, что безответственны и не заботятся о детях. Вспомните, девочка в начале сказки отказывается съесть ржаной пирожок («У моего батюшки и пшеничные не едятся»). Это ребенок, окруженный заботой и даже слегка избалованный. По законам сказочного жанра родители не должны были действовать вместо детей. Тогда бы им самим пришлось стать главными героями и пройти через волшебные испытания. В структуре сказочного сюжета отразились древнейшие обряды инициации, по окончании которых племя признавало подростков взрослыми, зрелыми людьми. И теперь легко понять, почему во всеми любимой современной литературной сказке Эдуарда Успенского родители дяди Федора, которые не обезличены, наделены яркими и запоминающимися характерами, обрисованы с тонким и изящным юмором, не бросаются в милицию, хотя очень любят своего ребенка и стараются его разыскать. Конечно, в действительности маленькие дети не решают «своими силами такие сложные жизненные проблемы» и никогда не решали. Сущность сказки «Гуси-лебеди», как и любой другой, в том, что эти проблемы решаются в детском воображении. Сестричка, горячо любящая братика, спасает его, и ей на помощь приходят добрые волшебные силы (печка, яблоня, река), которые еще и учат ее попутно уважению и почтению к первоосновам бытия. Печь и хлеб — священные у наших предков предметы, яблоня — как и всякое дерево — символ живой природы, а уж река — один из древнейших символов жизни.

Сказка не басня, она не содержит прямых поучений. Не нужно искать какое-то простенькое аллегорическое объяснение сказочных событий, чтобы извлечь из них плоскую мораль. Попытки использовать искусство в утилитарных целях всегда терпели поражение.

А как же тогда всем известное пушкинское «добрым молодцам урок»? Вот что об этом пишет классик и знаток детской литературы К.Чуковский: «…сказка совершенствует, обогащает и гуманизирует детскую психику, …слушающий сказку ребенок чувствует себя ее активным участником и всегда отождествляет себя с теми из ее персонажей, кто борется за справедливость, добро и свободу… Цель сказочников… воспитать в ребенке человечность — эту дивную способность человека волноваться чужими несчастьями, радоваться радостям другого. Переживать чужую судьбу, как свою».

Не знаю, считает ли г-жа Кигичак-Борщевская это качество нужным «пламенным борцам и горячим патриотам» новой эпохи или же предполагает, что в прекрасном будущем, свободном от пут тоталитаризма, при создании «новой жизненной философии украинского народа» оно должно быть отброшено и забыто как устаревшее?

Сказка не предназначена для того, чтобы рисовать фальшивые идиллические картинки, в которых фигурирует исключительно «здоровая ситуация полной семьи». Эта здоровая ситуация необходима ребенку в реальной действительности. По мнению автора упоминавшейся статьи, изображение в сказках злой мачехи и безвольного, слабого отца пагубно воздействует на подсознание детей и помешает мальчикам, «сильной половине человечества», в будущем стать настоящими лидерами, особенно теперь, в соответствии с задачами, стоящими перед украинским обществом. Неужели сочувствие бесправной сироте ослабит мужскую волю? Что ж тогда за цели она ставит перед новыми героями?

От подобных «методов критической мысли» неоднократно страдали лучшие писатели-сказочники именно во времена тоталитаризма. Тогда и призывали сказку «на пионерский суд», и обвиняли сказочных героев во всевозможных нелепостях. А ведь герои сказок никогда не становятся жертвами зла и несправедливости, они борются и побеждают. В этом во все времена, прошедшие и будущие, и заключаются нравственные уроки сказок. В сказке ребенок попадает в мир, в котором добро всегда торжествует. Что же касается реальной психологии семейных отношений, то все это остается и должно оставаться за рамками сказочного сюжета. Как именно будут герои жить-поживать и добра наживать, поведают детям другие литературные жанры. Сказка эти проблемы по своей жанровой специфике разрешать не должна. Любовь, верность, супружеская преданность (Финист Ясный Сокол, Царевна-лягушка и пр.) встречаются в сказках всегда в экстремальных ситуациях, в своих высших проявлениях.

Ценна и прекрасна сказка еще и тем, что в качестве феномена культуры она выступает как важнейший способ формирования ориентации на солидарное сотрудничество ради добра. Зачем обвинять сказку «Репка» в «нивелировании индивидуальных проявлений личности»? Никто из ее персонажей ущерба своей индивидуальности не испытал. Именно эта сказка стала подосновой ряда современных психологических тренингов и деловых игр. И психологи знают, что крайний индивидуализм — симптом инфантильности или более опасных отклонений. Баба Яга была бы рада, если бы сестрица, заботясь о своей неповторимой индивидуальности, не стала спасать братца.

Что же касается сказки «По щучьему веленью», то расхожее трактование ее смысла как незаслуженной награды лентяю — еще один пример непонимания сущности волшебной сказки, приписывания ей «неправильной» басенной морали. Емеля в мировом фольклоре присутствует в самых разных обличиях и под самыми разными именами. Бедный, всеми презираемый дурачок получает награду не за безделье, а за доброту и бескорыстие, а затем преображается до неузнаваемости.

Предположение же, что дети после знакомства с этой сказкой проведут всю жизнь лежа «в ожидании дармовых благ», заставляет еще раз вспомнить высказывание Чуковского, что дети, в отличие от взрослых, в восприятии сказок «никогда не бывают пошляками». И если родителям малышей можно порекомендовать нисколько не устаревшую книгу «От двух до пяти», то автору статьи следовало бы хоть одним глазком заглянуть в научные труды, посвященные анализу сказочного жанра.

Вероятно, тогда и рекомендации, обращенные к родителям, стали бы не столь противоречивыми. Ведь автор статьи советует читать детям книжечки с библейскими сюжетами (прекрасно!), но при этом упускает из виду, что именно из мифологии, в том числе и библейской, в сказку пришли сюжеты о «дедах и бабах», которые в возрасте ста с лишним лет вдруг обзаводятся детьми каким-то чудесным образом. Сюжет с жертвоприношением Авраама оставим без комментариев.

Г-жа Кигичак-Борщевская пишет о том, что к выбору сказок для ребенка ни в коем случае нельзя относиться легкомысленно. Поэтому искренне удивляет ее совет покупать побольше «современных, ярких, интересно иллюстрированных… детских изданий» без единого упоминания об их содержании. Красивые иллюстрации и высокое качество бумаги — еще не показатели ценности.

Новая эпоха в жизни государства, народа, отдельного человека никогда не начинается с чистого листа. И если мы по-настоящему любим ребенка и хотим из него вырастить прекрасную, гармоничную, сильную, самодостаточную личность, то действительно необходимо избавляться от духовного наследия тоталитаризма, одним из проявлений которого является самое банальное невежество. И без того полуобразованные люди основательно выпололи поле культуры, оставляя только то, что, по их мнению, годилось на пользу идеологии. Истинно свободным может быть только человек, глубоко уважающий подлинную культуру. А это требует постоянного труда и ответственности за каждое сказанное, тем более напечатанное слово.