В 1982 году на международной конференции по холокосту и геноциду в Тель-Авиве молодой и еще малоизвестный ученый Украинского исследовательского института при Гарвардском университете Джеймс Мэйс первым среди западных историков охарактеризовал великий голод 1932—1933 годов в Украине как акт геноцида, целью которого было «уничтожение украинской нации как политического фактора и общественного организма». Этот вывод был, по сути, вызовом взглядам, утвердившимся в политических и академических кругах Запада под влиянием введенных в заблужение сталинской пропагандой государственных деятелей типа премьер-министра Франции Эдуарда Эррио, представителей либеральной интеллигенции — таких как Бернард Шоу, и журналистов, прежде всего корреспондента «Нью-Йорк таймс» в Москве, лауреата Пулитцеровской премии Уолтера Дюранти.
Форум, о котором идет речь, состоялся в то время, когда коммунистический режим в СССР упрямо продолжал замалчивать совершенное им преступление, — почти за двадцать лет до первой международной конференции по голодомору в Киеве и более двух десятилетий до слушаний в Верховной Раде.
Если бы даже Мэйс не сделал ничего иного, кроме того что выдвинул и обосновал тезис о великом голоде как акте геноцида, его имя вошло бы в новейшую историю Украины и историю мирового обществоведения конца ХХ века. Однако он стал не только пионером, но и ведущим концептуальным исследователем этой крайне болезненной для украинцев темы, в значительной степени именно благодаря ему она приобрела мировую огласку и поспособствовала преодолению жесткого цензурного барьера в самой Украине.
Важнейшей, несомненно, была деятельность Джеймса Мэйса в 1986—1990 годах как исполнительного директора конгрессно-президентской американской комиссии по изучению голода в Украине, созданной усилиями относительно малочисленной, но общественно активной и хорошо организованной диаспоры в США. На основе доступных на Западе источников в 1988 году был подготовлен и опубликован в вашингтонском государственном издательстве доклад Конгресса. Вот главный из целого ряда выводов комиссии, подготовленных лично Мэйсом и принятых без каких-либо изменений: «Сталин и его окружение осуществили геноцид против украинцев в 1932—1933 гг.». Свидетельством всесторонней объективности комиссии в интерпретации исторических фактов (что, совершенно очевидно, определялось прежде всего личной позицией ее исполнительного директора) является и другой обвинительный вывод, содержащийся в докладе Конгресса: «Американское правительство имело достаточную и своевременную информацию о голоде, но отказалось от каких-либо шагов, которые могли бы облегчить ситуацию, напротив, Администрация дипломатично признала легитимность Советского правительства в ноябре 1933 г., сразу после голода».
Второй важный итог деятельности комиссии — подготовленный Джеймсом Мэйсом совместно с Леонидом Герецем и опубликованный в 1990 году в вашингтонском правительственном издательстве трехтомник, содержащий свыше 200 свидетельств переживших голодомор (это издание стало продолжением начатого ранее гарвардского проекта устной истории).
Выделять работу Мэйса в американской комиссии по изучению голода в Украине логично, учитывая огласку, которую приобрела ее деятельность на Западе и в Украине. В первом случае она способствовала частичному прозрению либеральных кругов, во втором — заставила коммунистический режим после замалчивания, длившегося пять с половиной десятилетий, признать факт голодомора и частично открыть партийные и кагэбистские архивы, предоставив, наконец, возможность украинским ученым коснуться источников правды и сделать ее достоянием общественности. Но следует отдать должное самому Джеймсу Мэйсу, который был не только пионером в этой области нашей национальной истории, но и уникальным мощным «мозговым центром» в одном лице.
Созданное им колоссально по объему и многогранно. Его украинистика начиналась не с темы голодомора, а с фундаментальной докторской монографии «Коммунизм и дилеммы национального освобождения: национальный коммунизм в Советской Украине в 1919—1933 гг.», опубликованной в издательстве Гарвардского университета (1983 г.). В ней убедительно доказана несовместимость идеалов национального освобождения с коммунистической идеологией. Почему-то редко упоминают о весомом вкладе Мэйса в написание известнейшей на Западе книги о голодоморе — «Жатва скорби. Советская коллективизация и голодомор» (он готовил для Роберта Конквеста архивные материалы и научные выводы, и хотя фамилии Мэйса нет на обложке, в книге ощущается его творческий почерк).
Кем же был Джеймс Мэйс: историком, политологом, журналистом? Наиболее точным будет ответ: и первым, и вторым, и третьим. Украинским историкам, вероятно, следует поучиться у Мэйса концептуальному подходу к осмыслению прошлого (ведь наша историография отличается склонностью к фактографичности), политологам — интегрированной методологии (на основе разработанной им теории украинского постгеноцидного общества, которая дает ответ и на вопрос о причинах незавершенности оранжевой революции, до которой он не дожил немногим более полугода), журналистам — глубине мысли, образности и лаконичности и прежде всего — гражданской совести.
Обидно, что при его жизни в Украине, за исключением узкого круга людей, не понимали масштабов этой яркой личности. Судьба этого человека вдвойне трагична: он был чужим среди своих и оказался чужим среди тех, кого надеялся увидеть своими. В Соединенных Штатах, раскрыв историческую правду об одной из величайших трагедий в истории человечества, он стал жертвой украинофобов от науки и, зарекомендовав себя в качестве выдающегося ученого-исследователя и общественного деятеля, не мог найти себе работы. Как горько признавал Джеймс Мэйс, даже американская демократия иногда заканчивается там, где начинается украинский вопрос. После оглашения итогов работы комиссии перед ним закрылись двери академических институтов Америки.
В Украине, власть которой после провозглашения декларативной независимости, оставалась антинациональной, атмосфера для Джеймса Мэйса также была неблагоприятной. Он был постоянным объектом хулы, злостных публикаций в левых изданиях, а во время одного из диспутов на телеканале «1+1» представитель компартии даже выкрикнул в его адрес: «Янки, гоу хоум!». Впрочем, он видел смысл жизни в неустанном труде: работал заместителем главного редактора журнала «Політична думка», профессором политологии Национального университета «Киево-Могилянская академия», консультантом (а по сути редактором) англоязычного издания газеты «День» («Day»). В год 70-летия голодомора он стал «голосом» украинской нации, выступая в штаб-квартире ООН, в Колумбийском университете и в других учебно-исследовательских учреждениях Запада, понимая, что именно там в значительной степени формируется политический курс относительно нашего государства. Мечта, ради которой Джеймс Мэйс покинул Америку и приехал в Украину, — создать Центр исследования голода-геноцида — осталась неосуществленной.
Третьего мая прошел год с тех пор, как по банальной для нашего общества причине — из-за неправильного медицинского диагноза — умер Человек, отдавший своей избранной Родине большую часть сознательной жизни и завещавший похоронить себя в украинской земле. Никто и никогда не сможет заменить Джеймса Мэйса: как это ни удивительно, он знал и понимал Украину лучше, чем большинство украинцев, и, что крайне важно, умел вести диалог о ней с элитой зарубежного мира на понятном для нее языке (в прямом и переносном смысле этого слова). Ныне существует только один способ хотя бы частично искупить вину перед Джеймсом Мэйсом и не обокрасть самих себя духовно — обратиться к наследию американского украинца, которое может стать одним из источников нашего национального возрождения. Оно насчитывает, по предварительным подсчетам, более 2000 научных и публицистических работ. Они могли бы составить многотомное издание, которое стало бы настольным для каждого национально сознательного украинца.