А любое проявление личности не является случайным или несущественным фактом в мироздании.
В.Вернадский
9 сентября выдающемуся украинскому историку Елене Апанович исполнилось бы 85 лет.
«Последний в Украине казак, да и тот — женщина» — такая горькая шутка о ней ходила среди интеллигенции в застойные годы. А еще ее по праву называли первой женщиной, проникшей на Запорожье и нарушившей при этом идеологические табу на прошлое казачества. И осталась там... на всю свою жизнь.
Первым основанием для таких утверждений была широко известная книга «Збройні сили України першої половини ХVІІІ ст.». Ее автор, несмотря на устоявшиеся идеологические запреты, соединила эти слова — Украина и ее Вооруженные силы, — известив мир о том, что у Украины, которая имеет в исторической ретроспективе такой атрибут государства, как войско, есть, бесспорно, и перспектива как вполне самостоятельного государства, эта смелость сразу же сделала Елену Апанович знаменитой и вместе с тем принесла ей много тяжелых испытаний.
«У кожного покоління своя лексика, свої слова, які стріляли, вбиваючи наповал». Такие слова выработало и поколение шестидесятников, к которым следует отнести и Елену Апанович. Так, в своих дальнейших исследованиях, прежде всего в последних, она раскована, радикальна... Если последнюю книжку этого историка «Гетьмани України і кошові отамани Запорозької Січі» сравнить с той давней, где впервые за всю каменную эпоху большевизма рядом поставлены три таких несовместимых слова — «Вооруженные силы Украины...», — то сравнение будет якобы в пользу последней, за которую Елена Михайловна награждена Шевченковской премией. И все-таки та, более давняя, — это уже строка из нашего Золотого фонда, это наша классика, которой мы, грешные, будем отчитываться перед грядущими поколениями украинцев» — так оценит сделанное этой легендарной женщиной с высоты сегодняшнего дня писатель Иван Билык.
Не перестаешь удивляться, как эта скромная женщина, вовсе не украинка по национальности, воспитанная преимущественно на русской культуре, так прониклась украинской национальной идеей, что полностью освоила целину, носящую название Запорожской Сечи, еще тогда, когда туда боялись ступать известные и признанные мужи от науки. «Вважаю, що не може такого бути, щоб по-справжньому вивчити історію українського козацтва і не стати патріотом України», — напишет она позднее, на склоне лет.
…Родилась Елена Михайловна в российской глубинке в г. Мелекес (сейчас Димитровград Самарской области), по воспоминаниям родственников, в железнодорожном вагоне во время очередного переезда родителей. Отец, Михаил Иосифович, железнодорожник по специальности, — из белорусских крестьян. Мать, Камила Бортновская, была из польского шляхетского рода. Детские годы Елена Апанович провела в Северной Маньчжурии, откуда их насильно выселили японцы. В голодный 1933 год семья поселилась в Харькове, где девушка успешно закончила среднюю школу. В 1937 году поступила в Московский всесоюзный институт журналистики, но в следующем году его закрыли, и она продолжила обучение в Харьковском государственном пединституте, закончив его в 1941-м. В 1942—1944 годах была инструктором Башкирского радиокомитета в Уфе. С 1944-го жила в Киеве. До 1950-го работала в Центральном государственном историческом архиве УССР в отделе древних актов. Закончила аспирантуру при архиве, в 1950 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Запорозьке Військо, його устрій і бойові дії в складі російської армії під час російсько-турецької війни 1768—1774». Здесь и были написаны ее первые известные труды — «Запорозька Січ у боротьбі проти турецько-татарської агресії: 50—70-ті роки ХVІІ ст.» (К., 1961) и «Збройні сили України першої половини ХVІІІ ст.» (К., 1969).
Сама же Елена Михайловна неоднократно повторяла, что к своему успеху она пришла не сама, а рука об руку с Михаилом Брайчевским, известным своей крамольной в те годы статьей «Приєднання чи возз’єднання. Критичні замітки з приводу однієї концепції», и коллегой, верной подругой и единомышленником, женой писателя Ивана Сенченко Еленой Компан. Поистине легендарная, достойная нашего уважения троица сподвижников.
Примечательно, что сама Елена Михайловна, несмотря на принадлежность к другому поколению, считала себя шестидесятницей, ведь ее, как и М.Брайчевского, Елену Компан, захватил водоворот тех бурных событий. Принимала участие в собраниях клуба творческой молодежи. Большой резонанс имел лекторий «Запорожская Сечь», созданный Еленой Апанович вместе с председателем общества «Знание» Института истории Академии наук Украины Валентиной Сидоренко. Зал не вмещал всех желающих услышать из ее уст историю запорожского казачества.
Тогда, в середине 60-х, Елена Апанович полностью погрузилась в работу — а именно так и только так могла она работать. Этому в определенной степени способствовало постановление Совета Министров УССР от 18 сентября 1965 г. об увековечении памятных мест украинского казачества и создании на острове Хортица, объявленном государственным заповедником, историко-мемориального комплекса запорожского казачества.
Позже мне неоднократно приходилось слышать из уст Елены Михайловны фамилию автора этой идеи — тогдашнего зампреда Запорожского облисполкома по вопросам культуры Николая Петровича Киценко. Именно он, зная Елену Апанович по публикациям, разыскал ее в Институте истории и увлек своим замыслом.
«Хортице отдала сердце и душу», — скажет с высоты прожитых лет Елена Михайловна, и это будет чистой правдой. Она была среди тех, кто составлял проект историко-мемориального комплекса казачества, входила в состав жюри открытых конкурсов на лучший проект историко-мемориального комплекса и проекта музея-панорамы Государственного Хортицкого заповедника.
В соответствии со своими прямыми институтскими обязанностями Елене Михайловне пришлось составлять проект мероприятий Института истории, а также президиума Академии наук. Ее целью было отыскать на территории всей Украины памятные места украинского казачества и составить соответствующий реестр, а результатом этого стала публикация списка-реестра с аннотациями в соответствии с научной классификацией, по категориям.
Именно эти публикации Е.Апанович привлекли внимание первого секретаря ЦК КПУ П.Шелеста, и в разговоре с тогдашним директором Института истории Академии наук Украины К.Дубиной он предложил издать что-то из ее научных работ. К тому времени в издательстве «Наукова думка» уже два года лежала книга Елены Апанович «Збройні сили України першої половини ХVІІІ ст.»
«Издать эту книгу как можно скорее и как можно лучше» — таково было распоряжение свыше. Иллюстрированная книга в твердом малиновом переплете с тиснеными изображениями казацких клейнодов и оружия и с глянцевой белой суперобложкой с казацкой печатью и надписью украинской скорописью ХVІІІ в. с фамилией Елены Апанович на обложке тиражом три тысячи экземпляров мгновенно исчезла с полок книжных магазинов, принеся автору настоящую научную славу. Планировалось в следующем году переиздать ее тиражом 50 тысяч экземпляров, но власти предержащие вдруг спохватились, что Вооруженные силы — один из главных признаков государства, а это, конечно же, противоречило их представлениям об Украине как части империи и автора заподозрили в национализме. К тому же крамольным было и само намерение показать, как Российская империя истребляла казачество.
Книжку изъяли из всех библиотек, а Елену Михайловну лишили права работать в Институте истории аж на... 24 года (только в начале 1995-го приказом президента Академии наук Е.Патона ее в числе других научных сотрудников, уволенных в 1972 году, как отмечалось в приказе, «по сокращению штатов», восстановили на работе), так же, как и лишили права публиковать свои статьи. Об этом Елена Михайловна вспоминает на страницах книги «Федір Павлович Шевченко», которую она писала в последние месяцы своей жизни, торопясь объективно оценить своего учителя и коллегу. Это издание, ставшее ее лебединой песней, вместе с тем является своего рода мемуарами, ведь оно окрашено и эмоциональным переживанием собственной нелегкой жизни, рассказом о том, как в ней проснулось и углубилось национальное сознание.
Шел 1972 год — год идеологической чистки в Институте истории, когда уволили трех историков — Елену Компан, Елену Апанович и Ярослава Дзиру (Михаила Брайчевского освободили раньше, когда он работал в Институте археологии). Уже было соответствующее решение Президиума Академии наук и Института истории, уже был горький осадок после заседания профкома, когда коллеги единогласно решили поддержать дирекцию... «Прочитав на доске объявлений приказ об увольнении, подписанный директором института, бывшим секретарем ЦК КПУ по идеологии, — вспоминает Елена Михайловна, — я как будто почувствовала удар в сердце и бросилась с пятого этажа на второй, где находился Институт археологии, к Федору Павловичу, чтобы высказаться, облегчить свою боль. Он посмотрел на меня печальными глазами и сказал: «Я же ничего не могу сделать». Только тогда Елена Михайловна заметила, что он упаковывает книги, и поняла, что и он уже уволен — как это трактовалось — за «беcклассовость» и «национализм».
Все просшедшее вызвало у нее такие сильные переживания, что «она не могла себя заставить пройти мимо дома на ул.Кирова, где находился Институт истории, избегала даже ходить по той улице, которая сейчас, слава Богу, носит благословенное имя Михаила Грушевского».
Но, как вспоминают ее современники, она и тогда оставалась солнечно улыбчивой. Знакомые (те, конечно, кто в то трудное время не отвернулся от нее) удивлялись: «где у нее берется и сила и выдержка, чтобы смотреть на жизнь с такой непостижимой снисходительностью». Об этом как-то в те годы спросил у нее писатель Иван Билык, на что Елена Михайловна ответила: «Я просто не могу иначе».
Это действительно был период трудных испытаний: умер муж, на руках у безработной Елены Михайловны остался малолетний сын Сергей, отреклись те, кто еще недавно искал ее благосклонности. Зарубежных почитателей, восхищавшихся ее даром научного работника и мужеством, к ней просто не допускали. Уже в годы независимости Украины один из них однажды с горечью сказал, что смог исполнить свое заветное желание — поцеловать руку этой легендарной женщине — только через четверть века. Но и в те страшные для нее годы запретов и ограничений она писала. Выезжала с докладами на научные конференции, печаталась в Москве, в Ленинграде — чтобы хотя бы оттуда доходило до украинства то, что неистово заглушалось в маланчуковской вотчине.
Позже Ф.Шевченко втихомолку приносил Елене Михайловне научные работы М.Грушевского, В.Кубиёвича, С.Рудницкого и многих других, запрещенных тогда авторов, которыми она зачитывалась по ночам.
Страшную правду о голодоморе в Украине в 1932—1933 гг. Елена Михайловна узнала в 60-х годах от археолога, доктора исторических наук Василия Довженко, имя которого также называла с неизменным уважением. Так же благосклонно и с благодарностью всегда вспоминала Е.Апанович и своего первого учителя и наставника Костя Гуслистого, историческую школу которого она представляла и благодаря которому, по ее собственному признанию, вошла в неведомый мир украинского казачества.
Как научный работник Е.Апанович в полной мере почувствовала на себе жесткий режим тоталитарной системы, который (в лице КГБ, поскольку Архивное управление — руководящее «надархивное» учреждение — подчинялось МВД или КГБ) ограничивал доступ исследователей к архивным документам, предоставляя такую «уникальную возможность» лишь немногим, проверенным лицам. По этому поводу стоит только вспомнить ее работу над кандидатской диссертацией. Архивист по образованию и по призванию, она с увлечением работала в украинских архивах, особенно над уникальным «Архів Коша Запорозької Січі» (1734—1775 гг.), посещала московские и ленинградские архивы. Но особенно мечтала попасть в Архив МИД СССР.
Как вспоминала Елена Михайловна, получив наконец особое разрешение МИД УССР, она все-таки попала в Архив МИД СССР, чтобы найти дополнительные документы об экспедиции запорожского флота 1771—1772 гг. по Днепру из Запорожской Сечи до Дуная. Но вынуждена была заходить в читальный зал с одной лишь тетрадью, оставляя ее вечером у заведующей читальным залом, а когда в день отъезда получила свои записи, многое там было вычеркнуто черными чернилами.
После целого года мытарств ее наконец берут на работу в отдел рукописей Центральной научной библиотеки АН Украины — сейчас это Институт рукописи Национальной библиотеки Украины им. В.Вернадского НАН Украины, где она работала с 1973 по 1986 год (кстати, в том, что этой библиотеке было присвоено имя Вернадского, большая заслуга и Е.Апанович). Там у нее появился труд «Рукописная светская книга XVIII в. на Украине. Исторические сборники» (К., 1983) и — чем она особенно гордилась — работы о В.Вернадском.
За 55 лет жизни «под знаком Клио» — а именно такой цифрой измеряется научная деятельность Елены Апанович — в ее исследовательском активе нашлось место для сотен исторических фигур — прежде всего для гетманов и кошевых Запорожской Сечи, в частности Богдана Хмельницкого, Ивана Выговского, Петра Дорошенко, Ивана Сирко, Ивана Мазепы, Пылыпа Орлика, Петра Калнишевского и таких близких к нам фигурам, как Владимир Вернадский или Сергей Подолинский.
Елена Михайловна, имея очень неусидчивый характер, была, тем не менее, очень скрупулезным, терпеливым архивистом и в этой работе находила большое удовлетворение. Она описала личные архивные материалы выдающихся украинских ученых и общественных деятелей — искусствоведа О.Новицкого, археолога и этнографа Я.Новицкого, историков А.Степовича и М.Лилеева, математиков Г.Вороного и М.Остроградского, а еще — митрополита киевского Платона, материалы фамильных и родовых архивов Болсуновских, Дорошенко, Закоморных, Капнистов, Жежельских, Лашкевичей, Радзивиллов, Шодуаров и др. И все это в те годы, когда из-за опальных условий пришлось снова вернуться к архивной работе.
Имя В.Вернадского в этом ряду стоит обособленно, поскольку оно надолго пленило Елену Михайловну как историка и определило ее мировоззрение. Она сама считала чрезвычайно важным моментом своей научной биографии то, что ей удалось доказать украинскую ментальность творца Украинской академии наук в 1918 году и первого ее президента, лидера мирового природоведения ХХ века, мыслителя, потомка запорожских казаков. Найденные ею почти случайно — во время описания одной архивной россыпи в рукописном отделе — дневники и отдельные научные работы Владимира Ивановича, в сущности, стали новой вехой в исследовательском деле.
В те трудные годы Елене Михайловне все же удалось опубликовать в Москве и Ленинграде ряд трудов, посвященных В.Вернадскому, а позднее статьи и интервью начали появляться и в киевской периодике. Ф.Шевченко потом сказал: «Если бы вы работали в Институте истории, вы не смогли бы их написать, а тем более напечатать».
Монография (в соавторстве с К.Сытником и С.Стойко) «В. И. Вернадский. Жизнь и деятельность на Украине» (годы издания — 1984 и 1988), более двух десятков статей, среди которых — «Академік Вернадський і слов’янський світ», «Роль книги в жизни и научном творчестве В.И.Вернадского», «Искусство в духовной и научной деятельности В.И. Вернадского»,«Французькі адреси Володимира Вернадського» (поиски привели неутомимую Елену Михайловну к Национальному архиву и Национальной библиотеке Франции, Институту Кюри), а также публикация ею некоторых трудов, писем большого ученого и воспоминаний о нем — вот далеко не полный перечень ее «публикационного» освоения такой привлекательной для нее темы.
«Характерным является то, что деятельность В.Вернадского в Украине сейчас представляется его российскими биографами как малозначимый факт, мелкий эпизод и всячески затушевывается. Апанович Е., первая и, к сожалению, до сих пор единственная, осуществила попытку вернуть Вернадского Украине», — небезосновательно констатировали исследователи неопровержимую роль О.Апанович в возвращении Украине имени выдающегося ученого.
Еще одна интересная и, возможно, малоизвестная страница из жизни и творчества Елены Михайловны. Работая в Центральной научной библиотеке АН УССР, она описывала книги ХV—ХVІІІ веков, и, естественно, ее внимание не могли не привлечь записи, сделанные рукой владельца или читателя на незаполненных страницах или на полях и внутренней стороне обложки. Это та сфера, которой занимается маргиналистика, и именно эту науку Елена Михайловна решила продолжить, последовав примеру Ф.Шевченко.
Для начала она просмотрела почти восемь тысяч (!) рукописных книг из коллекции ЦНБ, а дальше включила в поле своей деятельности другие библиотеки Украины и России. Эти записи исследовательница систематизировала, классифицировала и обобщила, поставив перед собой цель ввести этот массив украинских маргиналий в научный оборот. А поскольку ее тогда в Украине не печатали, более того, запрещалось даже ссылаться на ее труды, — весь наработанный материал можно было обнародовать только на научных конференциях в Москве, Ленинграде, Таллинне, Вильнюсе, печатать или в сборниках их материалов, или на страницах журнала «История СССР».
Последнее десятилетие она была на высшей точке своего творческого взлета и в зените звездной славы: судьба словно спохватилась и поспешила подарить ей то, что отобрали долгие годы гонений, преследований, замалчивания и травли. Елену Михайловну Апанович по праву можно назвать открывателем государственнической истории Украины. На склоне лет пришло к ней и заслуженное признание за все сделанное во имя независимой Украины: в 1994 году за подвижницкий труд, вылившийся в целый ряд исторических произведений, в частности и в книгу «Гетьмани України і кошові отамани Запорозької Січі», ее наградили Государственной премией Украины им. Т.Шевченко, престижной премией Фундации Татьяны и Емельяна Антоновичей. В последние годы своей жизни была стипендиатом Президента Украины.
Во время вручения Государственной премии Украины имени Т.Шевченко О.Апанович сказала с высокой трибуны: «Когда Украина обрела независимость, я спросила у себя, что я смогу сделать, при моих возможностях, силе и возрасте, для развития государства. Как историк и филолог я должна принять участие в возрождении украденной у нашего народа исторической национальной памяти».
Многие ее коллеги, сподвижники и просто знакомые удивлялись ее непрактичности: имея такие огромные научные наработки, у нее нет степени доктора наук. Елена Михайловна неизменно отвечала: вместо того чтобы тратить время и душевные силы на какие-то необязательные формальности, лучше успеть написать еще несколько книг. И она писала. Одна только небольшая ее книжечка «Українсько-російський договір 1654 р. Міфи і реальність» (1994) стоит многих томов, ведь она не только опровергла бесстыдные фальсификации советской историографии, но и на основании документальных источников воссоздала историческую истину. Поэтому о Елене Михайловне вполне можно сказать словами того же Ф.Шевченко, что для нее «идеи и факты — это акты познания истины».
Достойной удивления была неутомимая деятельность этой женщины. Только что, кажется, подготовила «Козацьку енциклопедію для юнацтва» — книгу статей об историческом бытии украинского казачества, в которую вошло наработанное десятками лет и опубликованное во многих книгах и статьях (а всего публикаций насчитывается около 400), как уже выходит в свет ее новое исследование — «Чортомлицька Запорозька Січ. До 345-ї річниці заснування». А сразу после этого читатели получают еще один ее концептуальный труд — «За плугом Господь іде. Агрокультура українського козацтва в контексті ідей Сергія Подолинського та Володимира Вернадського», в которой рассматриваются идеи этих ученых о смысле земледельческого труда и биосфере, в свете которых крестьянство предстает, по убеждению исследовательницы, космически обусловленной силой, способной гармонизировать общественную и производственную жизнь с природой.
Только в последние годы читатели имели возможность ознакомиться с целым рядом ее серьезных статей в периодике, как-то: «Гетьман Іван Виговський», «Щоденник Якова Марковича», «Гетьман І. Виговський — тактик і стратег» (в сборнике «Легенда про гетьмана», Ивано-Франковск, 1997), «На чужині, але — з Україною. Міжнародна політична діяльність гетьмана України в екзилі Пилипа Орлика», «Конституція Пилипа Орлика», «Чигирине, Чигирине. 350 років тому столицею козацької держави став Чигирин» и многими другими.
Была Елена Михайловна не только пытливым исследователем, молящимся одному богу — историческому факту, она еще и хорошо владела пером, развивая редчайший сейчас научно-литературный жанр: ее научно-художественные тексты, которые по праву можно назвать художественно-исторической прозой, отличаются литературным мастерством, образностью, особым космогоническим ритмом письма — не даром же она была почитательницей учения В.Вернадского.
Еще не успела завершить книгу воспоминаний об известном историке Ф.Шевченко, а уже параллельно напряженно работала над статьей о казачестве к Энциклопедии Современной Украины, причем в процессе работы эта статья разрасталась в широкое научное исследование, которое не только синтезировало весь предыдущий научный опыт, но и включало в себя «новейшую» историю украинского казачества.
А еще она была научным консультантом и соавтором художественных («Ще є час» и «Чорна долина») и ряда научно-популярных фильмов: «Не пропала їхня слава», «Гомоніла Україна», «Козак Мамай», «Слава і біда України», «Анатема», «Рід Розумовських», «Останній Гетьман», «Райські острови Сагайдачного», «Козацькі могили», «Останнє гніздо вольностей», «Минулося та не збулося». Была она также автором сценариев театрализованных представлений «Життя, спрямоване до високих ідеалів» (сценарий вечера-рассказа о В.Вернадском, 1988) и «Гетьмани України — будівничі української культури: Петро Конашевич-Сагайдачний та Іван Мазепа» (1993).
Ее научная деятельность всегда органично сочеталась с духовным призванием к общественной, просветительской деятельности. В различные годы она была членом правления Украинского общества охраны памятников истории и культуры, членом ученого совета Госстроя УССР по вопросам охраны и реставрации памятников истории и культуры, научным руководителем комплексной научной экспедиции «Запорожская Сечь: разрушенное и уцелевшее», членом правления Всеукраинского союза краеведов, членом рабочей группы по разработке проекта положения о Национальном заповеднике «Хортица», членом Всеукраинского женского общества имени Елены Телиги, членом художественного совета Фонда Ивана Мазепы, членом ученого совета Фонда возрождения гетманской резиденции Богдана Хмельницкого в Чигирине.
Уже будучи в солидном возрасте, Елена Апанович постоянно выезжала в те места, которые были наиболее дороги ее сердцу. Об одной из таких экспедиций — «Запорожская Сечь: разрушенное и уцелевшее» — написал Николай Шудря, характеризуя Елену Михайловну как человека, который был образцом для всех. Вспоминая, как восхищались ее младшие коллеги — археологи, историки, архитекторы, художники, бандуристы, журналисты (такое пестрое общество объединила Казацкая Покрова, как ее почтительно величали в той экспедиции) — «козацьким лицарством цієї бентежної й незламної особистості», он раскрывает и уровень ее профессиональной компетенции, и сугубо человеческие черты характера. Ее жизнь была словно какой-то удивительный круговорот, в котором, по моему мнению, Елена Михайловна успевала сделать все, — такое наблюдение всех, кто имел счастье общаться с нею, абсолютно совпадает с моим собственным.
Чрезвычайно интересная собеседница, Елена Михайловна, о чем бы ни говорила, — а ее интересы были чрезвычайно широкими и разносторонними, — всегда возвращалась в разговоре к своей излюбленной «запорожской» теме. Ею она жила в последние свои дни — а судьба великодушно отмерила ей активных 80 лет. Кажется, совсем недавно праздновала она свой юбилей, радовалась выходу по этому случаю библиографического указателя, который подытоживал ее богатейшие научные исследования, радовалась многочисленным приветствиям, была преисполнена сил, энергии и творческих замыслов, увлекаясь все новыми и новыми творческими проектами и идеями, и это помогало оставаться ей молодой духом.
Интеллектуал, эстет, пацифист — так характеризовали эту необыкновенную женщину и, бесспорно, были правы. На склоне лет влюбилась она в поэзию, интересовалась всем, что происходило вокруг, много читала, причем вещи, которые, казалось бы, были далекими от ее профессиональных интересов.
…Считаю, что мне посчастливилось близко знать эту необыкновенную женщину, не обласканную судьбой, но не покинутую Богом и не забытую людьми. Елена Михайловна принадлежала к той редчайшей породе людей, которой даровано умение не только самим работать плодотворно и с вдохновением, но и искренне радоваться успехам своих коллег и единомышленников.
Всегда будут помниться наши четырех-пятичасовые (и не меньше!) разговоры обо всем на свете. Все, кто знал Елену Михайловну, любят пересказывать слова Елены Компан, да и сама она часто их повторяла: «Тебя, Леночка, не переслушаешь. Не зря же ты исследуешь казачество, у тебя и язык тогдашний, барокковый. Да что там барокковый — настоящее рококо!» Кстати, когда в редакциях, публикуя очередную статью Елены Апанович, просили ее снимок, она чаще всего предлагала тот, на котором они вдвоем с Еленой Станиславовной, — верность своей подруге она пронесла через всю жизнь.
Я всегда буду помнить ее уроки мудрости, любви, еще больше — жажды жизни, умение возвышаться над трудностями, обидами, попросить извинения, когда приходит понимание собственной неправоты. Чрезвычайно эмоциональная, она все принимала близко к сердцу, часто за что-то обижалась, бывало и несправедливо, но, остыв, умела стать на позицию другого человека, старалась понять мотивы его поведения. Думается, ее зачастую импульсивным отношением к коллегам и знакомым всегда руководило желание видеть в другом — конечно, в том, кто был ей близок по духу, — если не идеал, то по крайней мере приближение к идеалу.
Бывая часто в ее доме на улице Эжена Потье, 11, я не переставала удивляться, с какой радостью и как элегантно накрывала она на стол, угощая кофе или чаем.
…Она жила — как пела: как-то удивительно легко и красиво, вопреки болезням, почтенному возрасту, быстротечному времени... В последние месяцы своей жизни вырабатывала в себе житейскую философию «одного дня», то есть училась жить только днем сегодняшним, не планируя работу наперед. Говорила, что так больше успевает... Ей не шло анемичное и беспомощное слово «старость» — всегда оставалась воодушевленной, одухотворенной, экспрессивной, подтянутой и неизменно женственной — в манерах, чувстве вкуса, умении одеваться.
Как-то по особенному благородно ушла она от нас в Вечность, оберегая друзей своих от негативных эмоций и лишних переживаний. Словно растворилась во мраке неумолимого времени... Поэтому трудно поверить, что ее уже нет среди нас.