Игорь Коломойский 8 мая получил подозрение в организации заказного убийства адвоката Сергея Карпенко. По версии Генпрокуратуры, в далеком 2003 году Коломойский требовал от юриста, чтобы тот отменил решение собрания акционеров завода «Днепроспецсталь», который олигарх хотел прибрать к рукам. Карпенко это сделать отказался. Вскоре после этого, на выходе из феодосийского магазина, на Сергея напали — ударили по голове металлическим прутом, а также нанесли ножевые ранения в грудь, живот и спину. Добить Сергея помешала вмешавшаяся жена. Жизнь ему спасли врачи. А вот справедливого наказания всех виновных, включая заказчика, Сергей до сих пор не дождался.
Жертвы покушений, произошедших после собрания акционеров завода "Днепроспецсталь" - Сергей Карпенко и его помощник Игорь Коваленко
ZN.UA поговорило с Сергеем Карпенко о перспективах завершения дела двадцатилетней давности.
— Сергей, отказать Коломойскому — всегда рискованное решение. Когда вы поняли, что ситуация серьезней некуда?
— Да с самого начала. Буквально сразу после проведения того собрания на моего помощника рядом с домом, где он проживал, было совершено реальное жестокое нападение с молотками, трубами. Его убивали. Если бы не вмешалась соседка, убили бы, сомнений нет.
Тогда я понял, что все угрозы, которые поступали, — это серьезно, не для красного словца, не с целью посмотреть, крепкий ли я парень.
Поэтому, собственно, я тогда написал заявления об угрозах в Генпрокуратуру и СБУ.
Но, как потом выяснилось, все эти заявления об угрозах либо пропали, либо им не был дан ход.
— Угрозы вам поступали непосредственно от Игоря Коломойского?
— Да, именно так, как было написано в моих заявлениях. Была встреча, в ходе которой он лично угрожал мне. Угрозы эти были связаны непосредственно с проведенным собранием. Никаких других конфликтов у нас с ним до этого не было. Признаться, для меня вообще вся та ситуация была удивительной. Я этого человека достаточно давно не видел, приехал в офис, в гости, как говорится, и тут он мне начинает рассказывать, что он владелец «Днепроспецстали», что я, мол, должен то и се, а иначе меня ждут последствия.
Для меня это было, откровенно говоря, неприемлемо. Я сразу же сказал, что в пианиста не стреляют. Есть заказчик (на тот момент крупнейшим акционером компании стала Baring Vostok Capital Partners, входящая в одну из крупнейших европейских инвестиционных групп, и питерское ЗАО «Веда», их долей хватало, чтобы обеспечить кворум на собрании, подробнее читайте тут. — Ю.С.) — идите, занимайтесь. Мы же выполняли свою работу, сделали ее хорошо. Все считали тогда, что невозможно провести это собрание, а мы сделали. Это, кстати, было наше профессиональное достижение. Но если кому-то оно не нравится, что ж, спасибо за оценку и на этом все. Остальные моменты к нам непосредственно не имеют никакого отношения. Если у вас корпоративный конфликт, разбирайтесь напрямую с участниками конфликта.
Не то чтобы нас кто-то услышал, поэтому там, на встрече c Коломойским, пришлось сказать, что нам с товарищем надо поехать еще посоветоваться с третьим партнером. Ведь уже тогда мы понимали, что можем из офиса и не выехать: территория закрыта, мало кто видел, как мы туда приехали. Мы, конечно, предупредили, что поехали на эту встречу, но кто знает, чем все может закончиться.
— Да, двадцать лет назад время было непростое
— Тревожное, да.
Но, к счастью, уехать с той встречи нам удалось. А потом мы сказали, что не будем ничего отменять. К сожалению, спикером выступил я, а не кто-то из моих партнеров. Судя по всему, в этом и была причина того, что я стал центральной фигурой всех последующих событий.
16 августа я поехал к своей семье, которая была в Феодосии. Был день рождения у сестры жены. Поехали за тортом в магазин. Что было дальше — много раз описано. Все случилось в центре Феодосии, напротив ОВД, в шесть вечера, когда на площади полно людей. Что сказать, дерзко. Нападающие считали себя абсолютно безнаказанными. Считали, что могут делать, что хотят и когда считают нужным.
— Нападающих было четверо?
— Непосредственных — да. Один ударил меня трубой по голове, и трое нанесли ножевые ранения. Но всего в группе нападающих было 11 человек, как потом установило следствие.
Пятерых поймали, по-моему, в тот же день или на следующий. Потому что внимание правоохранителей привлекла их машина. Знаете, такие случайности, которые не случайны. И дальше все начало раскручиваться очень динамично, и преследование, и расследование.
К сожалению, почти два месяца я пролежал в реанимации. У меня легкое было по размеру меньше кулака, и пришлось приложить немало усилий, прежде чем я смог восстановиться. Но когда я, так сказать, вернулся в строй, следствие было в самом разгаре, и на тот момент уже были установлены некие связи, телефонные переговоры и прочие зацепки, которые позволяли составить какую-то общую картину произошедшего.
Тогда же, в августе-сентябре, люди, которые знали непосредственно заказчика, то есть напрямую с ним общались, были убиты.
— Сергей Никитин и Борис Синельщиков, правильно? (Участники ОПГ, обслуживавшей в то время группу «Приват». — Ю.С.)
— Да. Причем смерть Никитина изначально оформили как самоубийство. Потом, когда провели эксгумацию, по словам следователей, выяснилось, что он далеко не самоубийца, — такое количество ножевых и огнестрельное на нем обнаружилось. Кстати, потом по этому поводу возбуждали отдельное уголовное дело и в отношении следователя, который расследовал самоубийство, и в отношении эксперта, подтвердившего, что это было самоубийство. Это уже, так сказать, отдельная линия. Но, тем не менее, люди, которые непосредственно общались с заказчиком, были убиты практически сразу после покушения. Что говорило, в том числе, и о том, что заказчик не остановится ни перед чем для того, чтобы избежать наказания.
— Информация о том, что и убийца Никитина уже мертв, достоверна?
— Не знаю. Не владею всеми материалами следствия. Конечно, некоторые вещи, которые я знаю, просто не могу разглашать, потому что это тайна следствия, но по данному вопросу мне точно ничего не известно.
Но раз следствие продолжается, процесс идет, значит, есть что расследовать. По-видимому, там не все так просто.
— Когда была потеряна динамика в расследовании на первоначальном этапе и почему, на ваш взгляд?
— Знаете, не могу точно отфиксировать. Могу только вспомнить о каких-то всплесках, так сказать, которые были. Собственно 2003 год, когда шло основное расследование. Потом 2005 год, после Помаранчевой революции, когда вроде бы появилась надежда, что что-то будет по-другому. Потом расследование снова утихало (при генпрокуроре Святославе Пискуне. — Ред.). Какие-то процессы шли, кто-то увольнялся, кого-то назначали.
— Следователь Игорь Шолодько, который изначально вел это дело, ведь тоже уже погиб. Какие у вас вспоминания о нем?
— Их двое было, следователей из Генеральной прокуратуры, — Игорь Шолодько и Юрий Николаевич Артюх. Нормальные служивые люди. Честно делали свою работу. Внешне по крайней мере они были очень уверены в себе. И четко считали, что доказательная база есть полностью. Исходя из всего массива данных уже на 2003 год, они были абсолютно уверены в том, что они доведут дело до конца — возьмут всю группу, включая организатора и заказчика.
Уже на тот момент у них была стройная логика понимания, кто, где, чего и как. У них были, насколько я помню, все линейные связи, кто кому звонил во время всего этого процесса, кто где находился и так далее.
Это данные следствия. Я, к сожалению, всех их не знаю, но еще раз говорю, что это та доказательная база, которая, судя по всему, и лежит в основе определения, кто же заказчик покушения.
— И уже тогда Шолодько и Артюх готовы были выдвинуть подозрение непосредственно Коломойскому?
— Насколько я помню, тогда же не было подозрений. Тогда были обвинения. Обвинение формировалось через постановление следователя. Следующим этапом было взятие под стражу. Решение о взятии под стражу принималось судом. Насколько я знаю, следователь отвез обвинение в суд, и, по неофициальной информации, судья был готов вынести решение о взятии Коломойского под стражу, даже уже ушел в совещательную комнату, и тут следователь неожиданно «включил заднюю» и отозвал обвинение.
— И дальше почти двадцать лет никто никаких обвинений предъявлять не спешил.
Вы считаете достоверными обвинения в адрес бывшего генерального прокурора Святослава Пискуна в получении взятки в размере 50 миллионов долларов за закрытие этого дела?
— Не могу ничего сказать. Если это так, то это вызывает у меня брезгливость. Человек не должен так поступать. Это даже не вопрос должности. Генеральный прокурор, не генеральный прокурор. Просто человек не должен так поступать. Если он так поступил, что ж, Бог ему судья.
Понимаете, с одной стороны, у меня никогда не было иллюзий относительно этого дела. С другой — я понимал, что рано или поздно оно дойдет до финала. Потому что на самом деле расследование продолжалось, даже когда казалось, что ничего не происходит. И в 2007-м, и в 2009-м ко мне обращались следователи. Я участвовал в каких-то экспериментах. Кто-то давал, кто-то подтверждал свои показания. Не было так, что в 2005-м все прекратилось, а в 2013-м вдруг возобновилось.
— И все это время вы были в Украине?
— Да, я жил в Украине до конца 2013 года постоянно.
Не просто жил, я был профессионально и социально активен. У меня было много занятий и задач, я даже побывал замом мэра в Днепре.
— А когда поняли, что оставаться здесь уже небезопасно?
— В тринадцатом году. Это был очередной пик интереса к этому делу. В марте начался процесс между Виктором Пинчуком и Игорем Коломойским в Высоком суде Лондона. А в августе, если я не ошибаюсь, мне прислали СМС, мол, смотри, дружок, допрыгаешься, мы за тобой приглядываем.
Когда я получил эти угрозы, то понял, что история заходит на новый виток. И меня никто не защитит, кто бы что ни рассказывал.
Конечно, я написал заявление в правоохранительные органы, что мне угрожают в связи с моей профессиональной деятельностью. Меня приняли, опросили, даже отследили телефонный трафик, нашли телефон какой-то «сброшенный». Понимаете, просто кому-то поручили отправить текст на такой-то номер, а потом сбросить телефон. Дальше куда может двигаться расследование?
Вот я и решил, что уеду. Семь лет жил не в Украине.
Когда Коломойский был главой администрации, насколько я знаю, все материалы по моему делу были стянуты в Днепр. В то же время в АТО был призван следователь Шолодько, который на тот момент уже жил в Житомирской области, но призывался почему-то Красногвардейским военкоматом тогда еще Днепропетровска.
— Уточним для читателей, что Красногвардейский военкомат не в Житомире находится.
— Да-да, это Днепр. Причем Шолодько не просто поехал в АТО, а оказался в Донецком аэропорту, где и погиб. Выглядит это очень странно.
Более того, мне говорили, что именно после того, как Шолодько допросил возможного заказчика в посольстве в Турции, это дело и начало сходить на нет. Скорость упала, действия стали не такие целенаправленные. А в итоге он все равно поехал в АТО.
— Как сложилась судьба второго следователя?
— Не знаю. Я с ним не контактирую.
— Игорь Шолодько допрашивал Коломойского в Турции в каком году, 2012-м?
— Нет, это было раньше, но точно уже не вспомню. В материалах дела это наверняка есть.
— И после этого темп расследования снизился до минимума, аж пока в 2013 году Виктор Пинчук, точнее, его юристы не решили присовокупить эпизод с покушением на вас к делу против Коломойского в Высоком суде Лондона?
— Да, и тут есть важное уточнение: в 2007 году я участвовал в Лондонском арбитраже как свидетель со стороны Константина Григоришина в споре с Игорем Коломойским. В том числе оглашались мои показания на этом суде.
Григоришин тогда суд выиграл, и Коломойский вынужден был ему заплатить и основную сумму, и достаточно весомые юридические издержки. Не помню точно, сколько, помню, что меня тогда до глубины души поразила сумма юридических расходов.
— Вы тогда давали показания конкретно по эпизоду покушения на вашу жизнь?
— Да. Григоришин основывал свою позицию на том, что Коломойский непорядочный, связанный с криминалом человек, и в том числе он использовал мои показания и данные следствия для того, чтобы подтвердить эту характеристику.
По-видимому, в 2013 году, уже имея опыт, так сказать, Коломойский не обрадовался перспективе, что Пинчук может попробовать использовать этот кейс в качестве характеристики своего «партнера»... (предметом спора был Криворожский железорудный комбинат. — Ю.С.). Я решил превентивно действовать. Еще до прямых угроз от него приезжал человек. Наверное, это был 2011–2012 год, вот врать не буду. Мы встретились, он сказал: «Вот мы думаем, что на тебя будут выходить, захотят тебя использовать, чтобы «кабана пощипать». Если выйдут, ты дай им знать, что мы готовы разговаривать». Я ответил, что никогда не закрывался от разговоров, но это не должна быть моя инициатива, да и ответственность.
Ну а после откровенных угроз просто уехал и не появлялся здесь до 2020 года.
— При подготовке к лондонскому слушанию юристы Пинчука с вами связывались?
— Они на меня выходили, но ничем это не закончилось.
— То есть нет понимания, почему Суд Лондона отказался рассматривать историю о покушении в рамках того иска?
— Я не знаю, отказал судья или не отказал. Дело-то чем закончилось? Мировым соглашением. Мы же не знаем причину и содержание этого мирового соглашения.
В суд меня не приглашали, а рассматривали ли сам кейс, неизвестно. Могли ведь взять мои показания из арбитража 2007 года. Они же были заверены судом. Принять к сведению можно. Но как было на самом деле, я не знаю.
— Что случилось с одиннадцатью непосредственными исполнителями покушения? Двое умерли, а остальные?
— Двое умерли, пятерых поймали сразу, троих — спустя время. Их ловили по всему бывшему Союзу: кого-то в Подмосковье взяли, кого-то вроде в Абакане. Все получили реальные сроки.
Причем такой показательный момент был, когда судили одного из подозреваемых исполнителей. Я был на том суде в Запорожье, и у меня была информация, что ему через адвоката передали, что дадут шесть лет, и по условно-досрочному он через три года выйдет. Мол, мы тебя будем «греть», все будет хорошо, тебе зачтется еще, как ты ехал в пересылке. И он такой дерзкий был на слушанье, судьям грубил.
Тут судья зачитывает приговор — двенадцать лет строгого режима.
А он вскакивает с лавки, говорит: «Как двенадцать?! Они же обещали шесть!».
То есть внимание к этому делу со стороны заказчика не ослабевало. Они отслеживали все эти моменты. Все всегда находились в поле зрения.
— А что случилось с последним исполнителем?
— Его поймали уже в 2022-м. Как мне сказали, случайно: на блокпосту проверили по базе, а он в розыске. Задержали, подняли дело. Мне позвонили, сказали, что будет суд. Говорю, хорошо, уведомляйте о времени, я приеду. Приезжаю, а мне говорят, что суд уже состоялся, его отпустили.
Как отпустили? Ну, мол, потому что 19 лет прошло. По срокам давности и отпустили. Я говорю, а ничего, что сроки давности должны были быть приостановлены, пока он находился в розыске? Есть определенная процедура, которая должна быть соблюдена. Ну вот, не была соблюдена. Так бывает. Всем очень жаль.
А в итоге человек, который участвовал в покушении на убийство и двадцать лет бегал от правосудия, — на свободе и не в розыске.
— После такого вас удивило, что уже в этом году подозрение по вашему делу было предъявлено непосредственно Коломойскому? С вами до этого следователи связывались?
— Я связывался со следователями. Тогда еще, в 2022 году. Ну, говорю, последнего исполнителя поймали, отпустили — все понятно, а что с заказчиками? Ведь дело должно быть закончено в целом, а не только в отношении исполнителей. Мне сказали, что следствие идет.
— То есть подготовка к подозрению 2024-го началась, по вашему мнению, еще в 2022 году?
— Думаю, что да. Это точно не спонтанное решение и не разовая акция.
Понимаете, наше уголовное судопроизводство, оно всегда было, скажем так, целесообразным. То, что нам может казаться совпадением, для кого-то вполне может быть целесообразностью.
Но в моей позиции как не менялось ничего, так и не меняется — если истина может быть установлена, пусть она будет установлена. Пусть эта ситуация закончится. Я живу с этим процессом 21 год в той или иной степени вовлеченности. Просто хочу, чтобы он закончился.
Обвинят его, не обвинят. Это же только подозрение, не обвинение. Насколько следствие готово идти дальше, не знаю. Увидим.
— А что, по вашему мнению, за эти 20 лет изменилось, что позволяет думать, что это дело будет завершено?
— Все процессы когда-то заканчиваются, и этот закончится, так или иначе.
Может, его по срокам давности так же, как и в отношении непосредственного исполнителя, прекратят. А может, будет суд, изучение материалов, может, даже с участием присяжных, что было бы очень интересно. Главное — пусть этот процесс закончится.
Еще в 2003 году было собрано максимум информации и зафиксировано максимум моментов, позволяющих довести его до финала.
В 2015 году бывший заместитель генпрокурора Николай Обиход самостоятельно расследовал это дело. Я с ним тогда общался — очень профессиональный человек. Он собрал весь пазл, закончил расследование, очень детально описав каждый шаг в двухчасовом видео. Если я не ошибаюсь, 15 флешек с этим фильмом он разослал в Генпрокуратуру, МВД, СБУ, членам СНБО. Все флешки были изъяты, насколько мне известно. Кем? Зачем? Может, и на этот вопрос найдется ответ…
У меня тоже была копия. Я ее передал следствию.
— Когда передали? Уже сейчас, в 2024-м?
— Да. Сейчас, когда меня вызывали, опрашивали. Следствие должно отрабатывать все моменты. Они ведь понимают, что в итоге все равно приедут в суд, коль уж есть подозрение. Как понимают, что со стороны подозреваемого работает команда адвокатов, готовых защищаться. А там уже увидим результат.
— Как вы относитесь к тому, что все эти годы вместо восстановления справедливости вашу трагедию третьи лица использовали, чтобы сводить личные, политические и бизнес-счеты?
— У меня нет никаких иллюзий относительно человеческого правосудия. Мы все склонны использовать те или иные обстоятельства в своих личных интересах. Я же просто хочу, чтобы это дело закончилось. Как? Это уже вопрос следствия, суда и ваших коллег, которые будут интерпретировать и толковать ход событий.
— В данный момент вы опасаетесь за свою жизнь?
— Конечно.
— Тот факт, что Коломойский в СИЗО, не снижает опасности?
— Абсолютно ничего не меняет.
Он же общается. У него есть люди «на воле», с деньгами, со всеми возможностями. Они никуда не исчезли.