Владимир Мойсик |
Станет ли новый Уголовно-процессуальный кодекс своеобразным музеем процессуальных норм, которые давно канули в Лету, а то и вообще никогда не существовали в демократических государствах? Убедителен ли аргумент «мы не готовы» и «у нас нет денег», когда речь идет о фундаментальных правах человека — на свободу и личную неприкосновенность?
Кодекс переходного периода не может быть другим, говорят его сторонники, фактически признавая, что он оставляет желать лучшего. Но этот переходный период может оказаться гораздо длиннее, чем жизни тех, кому суждено было оказаться в местах, где, по выражению классика, недостаток места сочетается с избытком времени и время тянется особенно медленно. Репрессивным и беспрецедентно жестким называют его противники, по правде говоря, несколько сгущая краски.
Процессуальное право — вещь весьма непростая. Однако иллюзия, что непрофессионалам вникать в юридические дебри не стоит, впоследствии может очень дорого обойтись каждому из нас. В частности потому, что в деле создания и принятия нового УПК заинтересована мощная система, к сожалению, крайне мало соответствующая своему названию — правоохранительные органы.
Мы предлагаем читателям ознакомиться с диаметрально противоположными точками зрения профессионалов и составить собственное представление о том, что ожидает нас в ближайшем будущем в связи с принятием нового Уголовно-процессуального кодекса.
На вопросы «ЗН» отвечает один из ведущих отечественных процессуалистов, старший научный сотрудник Института государства и права имени В.Корецкого НАН Украины, кандидат юридических наук Николай СИРЫЙ.
— Николай Иванович, сегодня распространено мнение, что проект Уголовно-процессуального кодекса является репрессивным и даже что его принятие в нынешнем виде станет колоссальным шагом назад по сравнению с ныне действующим УПК, если говорить о защите прав человека. Ваша точка зрения на этот счет?
— Только практика может показать, репрессивным или демократическим окажется новый Уголовно-процессуальный кодекс. Подготовка такого рода законопроектов — дело весьма сложное. В то же время, в мире накоплен достаточно большой опыт, который следует использовать. Оценивая данный законопроект, можно говорить об определенных закономерностях, уже апробированных и нашей, и зарубежными правовыми системами. Исходя из этих закономерностей, можно спрогнозировать, что принесет принятие Уголовно-процессуального кодекса именно в таком его варианте.
В общем можно сказать, что хорош тот кодекс, который доступно, лаконично и четко регламентирует права, обязанности, взаимоотношения участников процесса. Если кодекс, как в данном случае, очень раздут, содержит огромное количество формальных в худшем смысле этого слова моментов, он нужен и пойдет на пользу только системе, обладающей силой, то есть системе уголовного преследования. В то же время обычному гражданину разобраться в столь сложном документе будет практически невозможно, во всяком случае — очень непросто. Я бы даже сказал, что будет крайне сложно найти профессионала, который мог бы изучить этот кодекс и на «отлично» сдать по нему экзамен. А процессуальная система не должна быть малопонятной.
Что касается ожидаемых позитивов и негативов, то у нас есть свой советский опыт, который в достаточной мере продемонстрировал много негативных моментов. Прежде всего, это обвинительный уклон, то есть тесная взаимосвязь суда и правоохранительных органов по борьбе с преступностью, когда превалируют функции, связанные именно с этой борьбой, и как результат — пренебрегают интересами человека, презумпцией невиновности, правом обвиняемого на защиту, правами адвоката и т.д.
Еще один важный критерий оценки проекта, по которому мы можем спрогнозировать его действие, — состязательность судопроизводства. Если этот момент выписан надлежащим образом, мы можем ожидать получения доброкачественных доказательств и иметь основания надеяться, что правоохранительная система будет быстро исправлять свои ошибки. Кстати, ошибки, которые неизбежно допускает любая правоохранительная система. Просто одна годами игнорирует это, а другая посредством состязательности способна очень быстро исправить их.
— И как у нас дела с состязательностью, по вашему мнению, если говорить о проекте?
— В целом можно сказать, что не очень. У нас продолжают рассматривать уголовный процесс как процесс смешанный. То есть допускающий открытость, состязательность в суде, но не предусматривающий состязательности на досудебных стадиях. Это процесс, созданный, апробированный и отшлифованный советской эпохой, привнесенный в доктрину, закрепленный в практике. Такой подход продолжает функционировать у нас сегодня и отражается в данном проекте. Однако он не совсем совпадает с требованиями Конституции.
— Вы имеете в виду то, что адвокат не имеет возможности активно защищать своего клиента?
— И это тоже. Чтобы активно защищать своего клиента, адвокат, кроме того, разумеется, что он должен быть профессионалом — должен быть и сам в достаточной мере защищен. Надлежащую судебную защиту может предоставить только надежно защищенный адвокат. Ни следователь, ни прокурор, ни суд, рассматривающий конкретное уголовное дело, не должны иметь полномочия на принятие решения об отстранении адвоката от участия в деле.
Вторым важным моментом является участие адвоката в доказывании. Очень часто, в том числе от прогрессивно мыслящих адвокатов, можно услышать следующее. Чтобы обеспечить состязательность, уравнять адвоката со следователем, нужно предоставить адвокату такие же полномочия по сбору доказательств, какими обладает следователь. Это распространенное мнение. Но такая система не просто не будет эффективной, она вообще не сможет работать. Таких примеров мы не встретим ни в одной стране мира. Здесь необходим совершенно иной подход. Необходимо не адвокату предоставить более широкие права, а отобрать у следователя не свойственные ему полномочия.
Речь идет о том, что на каком бы этапе ни происходило действие по закреплению доказательств, оно должно осуществляться судебной властью, так как это судебная функция. То есть закреплять доказательства должен только суд, например, назначать экспертизу, проводить неповторные следственные действия, скажем, опознание, проводить под присягой судебный допрос.
Во всем демократическом мире лицо несет ответственность только за показания, данные в суде. Существует опрос, проводимый полицейскими или прокурорами, но показания даются под присягой в суде. А то, что говорится представителю прокурорской власти, полицейскому, не является судебным доказательством. И тогда в суде не возникает необходимость перечитывать по десять протоколов допросов одного и того же лица. Если этот человек жив и в состоянии прийти в суд, он приходит и дает показания, приняв присягу. И нет необходимости, как у нашего суда, выяснять, где даны правдивые показания — в первом, втором или третьем протоколе.
Советская система перечеркнула институт судебных следователей. Эти функции по закреплению доказательств были переданы тем, кто преследует лицо. То есть произошло совмещение двух разных функций — «идти по следу», расследовать и закреплять доказательства. Фактически речь идет о том, что необходимо доказательства, представленные сторонами, в том числе органами расследования и прокурором, отличать от судебных доказательств, которые становятся таковыми только после принятия их судом в режиме состязательной процедуры.
Как только мы сделаем демократический шаг, передавая функцию закрепления доказательств судебной власти, с этого момента следователь и адвокат окажутся в равном положении. Именно с этого момента откроется возможность для полной реализации предусмотренного Конституцией требования о состязательности сторон и свободе в предоставлении ими суду своих доказательств, а также в доказывании перед судом их убедительности.
Следователь сможет прийти в суд и представить доказательства. Рядом с ним будет стоять адвокат, который обретет реальную возможность оспорить законность получения этого доказательства. Решение будет за судьей. Так же и адвокат сможет представить суду доказательства, которые тот или положит в дело, или признает, что эти данные не могут быть судебным доказательством. В демократическом мире такая система распространена везде. Но наш проект УПК оставляет в силе ныне действующую систему.
— Сегодня часто говорят о том, что у прокуратуры следует отобрать функцию следствия. Ваше мнение на этот счет и относительно функций прокуратуры вообще?
— Сегодня идея лишения прокуратуры функции следствия преподносится, так сказать, в демократической обертке. Многие представители сил, позиционирующих себя как демократические, заявляют, что, лишив прокуратуру этой функции, можно в значительной мере решить проблемы, существующие сегодня в досудебном следствии, уголовном процессе. Я с этим совершенно не согласен. Их точка зрения основывается на том, что прокуратура не должна осуществлять расследование дел, поскольку она выполняет функцию надзора. Совмещение двух таких функций может привести к негативным последствиям. Потому что впоследствии, скорее всего, будет плохой надзор, потому что при расследовании стремятся достичь цели, как правило, любыми способами. Это логично, но если смотреть глубже, мы придем к другим выводам.
Прежде всего, функция надзора как таковая не встречается в демократических странах мира. Это произведение советской системы, которая все-таки старалась по мере возможностей считаться с мировым общественным мнением. Оппоненты заявляли, что советская система расследования не является демократической. Потому что при этой системе хозяином является следователь, тайно проводящий расследование, причем иногда даже на протяжении года и более. В качестве контраргумента звучало: нет, наше следствие не является тайным, потому что за следователем осуществляется надзор прокурором — посторонним лицом, как утверждалось, не заинтересованным в результате расследования. Именно на этом была построена идея прокурорского надзора. Впрочем, это не чисто советское произведение, его корни уходят в процессы времен святой инквизиции. Заметим, что в советской системе эти средства в общем-то работали. Повлиять на прокурора можно было только с самого высокого уровня, например ЦК республики или Союза. Сейчас ситуация, как мы видим, принципиально иная. А потому чрезвычайно важно исходить из принятых в демократическом мире начал состязательности. Которые требуют передачи суду всех судебных функций.
Если закреплять доказательства будет судебный следователь или следственный судья, непредубежденный и наделенный гарантиями независимости. Тогда не будет нужды надзирать за ним. Доброкачественность, допустимость доказательств будут проверяться посредством того, что принесший их услышит контраргументы противоположной стороны.
Вообще реформы мы должны осуществлять, имея в виду нашу завтрашнюю европейскую, мировую перспективу. В 2004 году Европа совершила кардинальный шаг в развитии процессуальной системы. Несколько тысячелетий процессуальные системы развивались по пути национальной замкнутости и неуклонной формализации. Это привело к тому, что правовая система одного государства очень часто не принимает конкретное, полученное на территории другого государства доказательство. Ссылаются на то, что правила доказывания не предусматривают примененную в данном случае в иной стране форму их закрепления.
Если бельгийский судья принял решение об аресте или обыске, закрепил доказательства, то это решение будет применяться во Франции, невзирая на различия в процессуальных системах. Таким образом, Европа решила, что когда речь идет о том, кто будет преследовать преступника, кем бы он ни был и где бы ни находился, приоритет не за формой, а за содержанием. Таким образом преступники утрачивают возможность прятаться за разногласия в процессуальных формах. Сегодня уже не важно, что система одного государства допускает, например, прослушивание в конкретной ситуации, а другая — нет, предполагает участие понятых или нет.
И мы должны направлять свои дальнейшие шаги именно в этом направлении, а не продолжать развитие нашей процессуальной формы как обособленной, отличной, отделенной от других, сохраняя дорогие сердцу советские корни.
— Горячо, но безрезультатно обсуждалась в процессе подготовки нового УПК проблема доследования. Насколько мне известно, в мире такого института не существует — если обвинение не предоставило достаточно доказательств, суд не предоставляет ему время на доработку, а выносит решение, основываясь на материалах, содержащихся в деле.
— Этого действительно нет больше нигде в демократическом мире. И в принципе мы должны сказать доследованию категорическое «нет». Институт возвращения дела на доследование никоим образом не согласовывается с презумпцией невиновности. Потому что, отправляя на дополнительное расследование, судебная власть фактически заявляет, что видит в данном деле основания для привлечения лица в качестве обвиняемого и дает возможность правоохранительным органам «подчистить» дело. Таким образом, судья становится участником расследования, по сути помогая следствию. А как же конституционное требование о том, что все сомнения относительно доказанности вины лица должны истолковываться в его пользу? Ведь Конституция не предлагает суду, в случае сомнения, инициировать дополнительный сбор доказательств.
К сожалению, искажение процессуальной формы сегодня является традиционным и разноплановым. В этом же контексте можно говорить и о продлении сроков содержания лица под стражей. Как известно, данное продление осуществляет апелляционный суд, а затем судьи Верховного суда. Данные подходы перенесены и в проект УПК. Но ведь фактически это привлечение к делу расследования вышестоящих судебных инстанций.
В Европе решение о продлении сроков или обжаловании принимает не апелляционный суд, а специальный орган, который называется «обвинительная камера». То есть следственный судья принимает решение, которое можно обжаловать не в апелляционной инстанции, а в специальном органе, отдельной структуре. Таким образом, судьи апелляционного суда никоим образом не причастны к этому делу, не знакомы с ним и являются непредвзятыми. Что бы мы ни говорили, но если судья, кабинет которого за стенкой, поставил свою подпись, удостоверяющую законность ареста, его коллега, выносящий решение по этому делу, будет помнить об этом. Более того, в нашей судебной практике распространены случаи, когда председатель местного суда принимает решение об аресте лица. Какое решение примет рядовой судья, работающий в том же суде, пусть даже подчиненным председателя он формально не является?
Кстати, хотелось бы в этой связи сказать об одном немаловажном нюансе.
Я наблюдаю нежелание брать на себя ответственность со стороны судей. Например, Конституция говорит о том, что решение о задержании и аресте лиц должно быть принято судом и оно должно быть мотивированным. Можно прочитать это так, как это делают сегодня: судья выдает санкцию и забывает об этом человеке. Но можно прочитать это иначе. Если в Конституции указано, что это полномочия суда, то лицо после взятия под стражу находится за судом. И судья, как это принято в Европе и США, регулярно проверяет список своих арестованных, изучает, поступали ли какие-то ходатайства. Судья может по своей инициативе вызвать это лицо через несколько дней после дачи санкции и еще раз пообщаться с ним. У нас же судья принял решение — и забыл о человеке. Потому что хозяин на досудебных стадиях не он, а орган, проводящий следствие.
— Вы говорили, что кодекс слишком объемен. Что, по вашему мнению, регламентируется с излишней тщательностью?
— Огромная часть проекта кодекса посвящена стадии возбуждения уголовного дела. До сих пор вся процедура должна была осуществляться быстро: трое суток — и решение должно быть принято. В исключительных случаях — 10 суток. В проекте для принятия решения о возбуждении уголовного дела предлагается три месяца, что трудно понять и объяснить. Нет оснований и объективной необходимости три месяца изучать материалы дела для того, чтобы решить вопрос, возбуждать ли уголовное дело.
Стремление сделать процедуру сложной с целью застраховаться от ошибок и злоупотреблений приведет к прямо противоположному эффекту.
Вообще момент возбуждения уголовного дела вызывает споры еще с советских времен. Здесь действительно есть проблема, если мы превращаем это действие в процессуальную процедуру. В демократическом мире факт возбуждения уголовного дела — не процессуальный акт. Это событие для гражданина, можно так сказать, вообще не имеет никакого значения. Важно, когда официально предъявляют обвинение. Потому что именно с этого момента начинается процесс. Это общее правило. Исключение составляют лишь случаи, когда гражданина задерживают в качестве подозреваемого. Кстати, исключительно в случае очевидных обстоятельств: например, известно, что совершено насильственное преступление, а на одежде лица, задержанного через пять минут после события преступления, — следы крови.
В демократических государствах в статусе подозреваемого человек может находиться 24, 48 или 72 часа. Это правильно: человек не должен находиться в статусе подозреваемого более трех суток. Что получается у нас в проекте? Как только мы возбудили уголовное дело против конкретного лица, с этого момента он является подозреваемым. С этого момента мы можем применять в его отношении все меры пресечения. И в этом качестве он может находиться длительное время. Фактически мы значительно ухудшили положение даже по сравнению со стандартами, существовавшими в советские времена. И сделали это, к сожалению, с подачи ученых, очень активно поддержанной практиками, представителями правоохранительной системы.
Другая ключевая нить, пронизывающая проект УПК, — многоразовое обжалование. Мол, чем больше есть возможностей обжаловать те или иные решения, тем лучше. Это опять же не так. Система многоразового обжалования серьезно усложняет всю систему правосудия. Кроме того, эта процедура привлекает к процессу рассмотрения дела вышестоящие инстанции, которые так или иначе будут влиять на дальнейшее рассмотрение дела. Поэтому лучше усиливать принципы состязательности. Состязательный процесс действительно не предусматривает и не требует громоздких процедур обжалования.
Еще один очень важный момент — непрерывность судебного процесса. В советские времена это было именно так. Сегодня же у нас судья может растягивать рассмотрение дела на месяцы: поехать в отпуск, полечиться, рассмотреть десятки других дел, а потом снова вернуться к брошенному. Очень часто такие возможности используются во вред правосудию. В частности потому услуги адвоката стоят дорого. А вышеописанная практика рассмотрения дел еще удорожает эти услуги. И если есть необходимость провести линию обвинения, дело просто откладывают десятки раз.
Решается проблема просто. Нужно вернуться к непрерывному судебному процессу, существовавшему у нас и общепринятому в мире. Начатый судебный процесс может прерываться на ночь и на обед. В таком случае рассмотрение дел будет в подавляющем большинстве случаев занимать несколько дней или не более двух-трех недель.
Мы вплотную подошли к такому важному событию, как принятие Уголовно-процессуального кодекса. Но не было ни одной итоговой научно-практической конференции, где можно было бы по-настоящему спорить и искать истину. Стремление сделать процессуальный кодекс без полноценного обсуждения, на мой взгляд, приведет к тому, что в нем будет очень много недостатков.
Вообще проект УПК — это системное отражение состояния вещей в данной сфере в нашем государстве. Множество научных работников, а вовсе не только представители правоохранительных органов, скажут, что проект очень хороший и что дальше нужно двигаться в том же направлении. Я убежден в том, что в хорошем процессуальном кодексе должны быть сбалансированы и либеральные взгляды, и профессиональный подход практиков — сотрудников правоохранительных органов. Если, как в нашем случае, наука будет служить только инструментом подтверждения практического взгляда, хорошим кодекс не получится.
Один из авторов проекта нового Уголовно-процессуального кодекса законопроекта, народный депутат Украины, председатель комитета ВР по вопросам законодательного обеспечения правоохранительной деятельности Владимир МОЙСИК:
— Сегодня нередко говорят, что Уголовно-процессуальный кодекс репрессивный, сталинский, направленный против конкретного человека и ориентированный на защиту интересов государства. Но такое утверждение несправедливо даже в отношении ныне действующего кодекса. А проект нового УПК на несколько порядков выше действующего в плане защиты прав человека. Он почти на 100% соответствует требованиям Конституции и международным нормам. Те, кто утверждает сегодня противоположное, просто не читали новой редакции. До сих пор подвергается критике первый вариант, я бы сказал — проект проекта, который когда-то был роздан народным депутатам. Хотя с нынешним вариантом можно ознакомиться на сайте.
Вообще я не хотел бы, чтобы новый УПК хвалили прокуроры и следователи. Мне бы хотелось, чтобы его хвалили адвокаты, подозреваемые и обвиняемые. Мы старались сделать кодекс уравновешенным, однако чтобы защитник имел все-таки больше прав, чем прокурор. В то же время мы не можем допустить, чтобы право на защиту могло воспрепятствовать государству, правоохранительным органам выполнять свою функцию в отношении тех, кто нарушил закон или подозревается в нарушении законов. Мы старались соблюсти такой баланс интересов, и мне кажется, нам это удалось.
Самое главное требование уголовного процесса — состязательность, что и предусмотрено Конституцией. Так вот сегодня везде, где в кодексе упоминается об участии прокурора, там может присутствовать и адвокат. Я считаю, что проект полностью ориентирован на состязательность в уголовном судопроизводстве.
Нормы действующего УПК предоставляли следователю право сделать отвод защитнику, вступающему в дело. В первом варианте проекта также была предусмотрена возможность такого отвода с формулировкой «по формальным основаниям» (т.е. в случае, если защитник является родственником подозреваемого и т.д., имеет судимость, нет соответствующего образования). Это логично. Но все-таки в окончательном варианте мы остановились на том, что давать отвод адвокату может только суд. Решение об отводе может быть обжаловано в апелляции. Какая еще защита необходима адвокату? Я не верю, что где-то в мире адвокат защищен лучше. Нет в кодексе ущемления права на защиту.
Право на защиту прежде всего гарантируется даже не правом иметь защитника на всех стадиях процесса, а обязанностью, возложенной на дознавателя, следователя, прокурора и судью, объективно изучить дело. Именно в этом заключается главная гарантия права на защиту. Ведь, по большому счету, адвоката может и не быть, если каждый из названных должностных лиц правильно выполнит свою функцию.
В УПК предусмотрена оговорка, которая практически делает невозможной ошибку следователя или судьи при возбуждении дела. Это впредь будет делаться только с согласия прокурора. Сегодня многие говорят, что прокурорам дали слишком много прав. Эта проблема имеет две стороны. Следователи, дознаватели, конечно, против этого. Я как судья, как автор проекта, считаю, что для гражданина это полезно. Это еще одно звено, которое будет проверять законность действий следствия на этой стадии.
Мы расширили права адвокатов и параллельно расширяем роль прокуроров, но не в отношении адвокатов, а относительно надзора за органами дознания и следствия, органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность. Эта прокурорская функция вытекает из Конституции. И вот в проекте УПК записано, что для возбуждения уголовного дела следователь или дознаватель должен получить согласие прокурора. Такого не было в действующем кодексе. Следователи подняли большой шум. Их это не устраивает, но это — контроль за законностью на стадии возбуждения уголовного дела. Кстати, только за год прокуроры отменяют около 4 тысяч постановлений о возбуждении уголовных дел. Вообще этот кодекс в значительной степени повышает роль прокуратуры как надзорной инстанции за законностью органов дознания и досудебного следствия. Это и необходимость согласия прокурора на совершение определенных процессуальных действий (выемка, обыск), согласование с прокуратурой определенных действий следователя (меры пресечения) и возвращение дела на дополнительное расследование.
Реально усиливается судебный контроль за досудебным следствием. Вводится следственный судья, к полномочиям которого относятся санкционирование взятия под стражу, отстранение от должности, обысков жилья, перлюстрации корреспонденции, прослушивания, отвод защитника по формальным и неформальным основаниям. Почти на все решения следственного судьи может быть подана апелляция. Таким образом, создается трех-четырехуровневый контроль за досудебным следствием еще до того, как дело будет передано для судебного рассмотрения.
Сохранены действующие нормы о максимальном сроке пребывания под стражей на досудебном следствии до 18 месяцев. Устанавливается и срок пребывания лица под стражей в суде, без учета срока ареста при досудебном следствии за преступления: небольшой тяжести — 6 месяцев, средней тяжести — 12 месяцев, тяжкие — 2 года, особо тяжкие — 4 года.
Вообще мне непонятно, почему этот кодекс называют плохим.
— Ваше отношение к институту доследования, который нередко заключается в том, что в тех случаях, когда обвинение не предоставило убедительных доказательств своей позиции, суд по сути говорит — ну, идите еще хорошенько посмотрите, может, что-то найдете… Проект УПК оставляет за судом такую возможность. Специалисты утверждают, что ни в одной стране, которые принято считать демократическими, такой процедуры не существует…
— Вообще право возвращать дело на новое или дополнительное расследование вызвало, пожалуй, самое большое количество критики. Кстати, в своем докладе месяц назад председатель Верховного суда сообщил, что областные суды не становятся апелляционными и не завершают дела почти в 90% случаев, возвращая их то суду, то прокурору.
Я отношусь к праву отправлять на доследование положительно, и мы оставили это положение в проекте. Чтобы довести эту идею прежде всего до юристов, хочу сказать, что мы почти на 100% ограничили право судей возвращать дела на доследование по собственной инициативе. Для этого должно быть ходатайство потерпевшего или кого-то другого. Кроме того, возвращение дела допускается только по формальным обстоятельствам. Например, дело дошло уже до высшей судебной инстанции, и тут выясняется, что на предварительном следствии не подписано или вообще отсутствует постановление о возбуждении уголовного дела. Это формальные моменты. И мы позволяем исправить определенные погрешности такого рода. Речь идет об отдельных случаях, и не нужно этого бояться. Запрещено возвращение дела на доследование с целью дополнительного сбора доказательств, когда это будет ухудшать положение обвиняемого.
Но если расследование дела проведено явно неправильно и прокурор утверждает, что следствие квалифицирует действия как легкие телесные повреждения, хотя синяк на лбу остался от удара топором и преследовавший потерпевшего бегал за ним по двору, крича: «Я тебя убью». Подсудимый совершенно случайно не осуществил свой преступный замысел и фактически его действия являлись покушением на убийство. Хотя следователь и прокурор, надзиравший за следствием, упорно пишут, что в данном случае имело место хулиганство. Так нужно сохранить доследование или нет? Вообще я считаю, что нельзя отпускать убийцу только потому, что делом занимался неквалифицированный следователь.
— Вы действительно считаете, что проект УПК почти на 100% соответствует подписанным Украиной международным соглашениям в данной области?
— Противоречий между ними нет.
— С вашей точки зрения, есть у этого УПК хоть какие-то недостатки?
— Недостатки есть. Несомненно, недостатком этого процессуального кодекса, как и всех остальных, является отсутствие четкой законодательной регламентации судебной власти. Кроме того, думаю, что жизнь покажет, что мы были неправы, закрепляя существование суда присяжных, однако это предусмотрено Конституцией. Хотя я уверен, что в нем нет никакой надобности. Принесенный с далекого Запада, у нас не приживется.
В то же время к этому кодексу, впрочем, как и к другим, предъявляются слишком завышенные требования. Мы примеряем этот кодекс к настоящему демократическому государству, которого у нас пока что, к сожалению, нет. Вот вы задавали вопрос о доследовании. Если бы мы знали, что у нас материально обеспеченные и ответственные следователи, прокуроры и судьи, что исключены непрофессиональный подход и любое незаконное влияние на них, конечно, можно было бы говорить о том, что американцы правы — доследования быть не должно. У них ведь в том случае, если прокурор не явился в судебное заседание, обвиняемого освобождают из-под стражи. Но мы еще не дошли до этого. Проект, о котором мы говорим, я бы назвал Уголовно-процессуальным кодексом переходного периода украинской демократии. А нам все время предлагают написать закон на будущее. Какой смысл записывать в этот документ то, что мы хотели бы иметь в будущем, выдавать желаемое за действительное? Потому что закон — это закрепленный в норме устоявшийся обычай. Создавая закон, мы исходим из того, что именно такие отношения в обществе уже сложились, и закрепляем это в законе.
* * *
В ближайшее время Верховная Рада Украины будет рассматривать проект Уголовно-процессуального кодекса. Хочется надеяться, что народные избранники дадут себе труд ознакомиться с проектом и сложить о нем собственное представление. Это не так уж трудно. Читая проект Уголовно-процессуального кодекса, нужно просто представить, что вместо подозреваемого или обвиняемого стоит имя близкого вам человека. Тогда каждому гораздо понятнее станут местами запутанные и удручающие своим массивом и терминологией процессуальные нормы. Особенно если помнить, что когда, возможно, другие люди реально поставят дорогое для вас имя в данном контексте, — у нас ведь от тюрьмы зарекаться не принято, — не исключено, что вы уже не сможете нажать на все рычаги и прорваться в СИЗО, размахивая депутатским мандатом. Но тогда вчитываться в нормы Уголовно-процессуального кодекса будет слишком поздно.
Из обращения к Верховной Раде, подписанного 22 общественными правозащитными организациями Украины
«В парламенте планируется к рассмотрению проект новой редакции Уголовно-процессуального кодекса Украины. Обращаемся к вам с просьбой отклонить данный законопроект.
Можем констатировать, что, несмотря на то что в сентябре 2003 года рассмотрение этого проекта не состоялось и он был отправлен на доработку, внесенные в него изменения в значительной степени являются поверхностными.
Проект одного из наиболее важных правовых актов страны и впредь остается репрессивным и фактически легализующим уже устоявшуюся административную практику систематического и системного нарушения прав человека и основных свобод.
Он не учитывает международных обязательств Украины в сфере защиты прав человека, стремится законодательно закрепить полную беззащитность лица и оставляет широкое поле для произвольных и бесконтрольных действий правоохранительных органов.
Проект в значительной степени ухудшает положение защитника в уголовных делах по сравнению даже с действующим законодательством. Его права сведены фактически к такому минимуму, который не позволяет качественно и эффективно выполнять свои профессиональные обязанности, то есть осуществлять защиту лица от уголовного обвинения. Фактически его функция становится декоративной. Это связано с вопросами допуска адвоката к делу. Разрешений на встречу с клиентом, его правами собирать и предоставлять доказательства или иным способом активно защищать лицо. Это создает более чем серьезную угрозу осуждения невиновных лиц и является нарушением конституционного принципа состязательности уголовного процесса.
Суд и впредь фактически сохраняет обвинительную функцию, вместо того чтобы на основе принципа состязательности установить истину на основании доказательств обвинения и защиты. Так, если органы, проводившие досудебное производство по делу, не предоставили суду достаточных доказательств, подтверждающих вину лица в совершении преступления, суд вместо того, чтобы оправдать такое лицо, вправе давать поручение проводить определенные следственные действия, допрашивать свидетелей, направлять дело на дополнительное расследование. То есть суд фактически ставит себя на место обвинения, пытаясь любой ценой доказать виновность лица, вместо того чтобы в соответствии с Конституцией толковать все сомнения в пользу обвиняемого. В таких обстоятельствах суд не может быть справедливым и непредубежденным, а является, по грустной советской традиции, частью карательно-репрессивного государственного аппарата.
Таким образом, можно сделать вывод, что проект Уголовно-процессуального кодекса устанавливает широкий спектр возможностей для нарушения конституционных прав человека и основных свобод на всех стадиях уголовного процесса.
По оценкам многих украинских и международных экспертов, данный проект Уголовно-процессуального кодекса противоречит положениям Международного пакта ООН о гражданских и политических правах, Европейской конвенции о защите прав и основных свобод, многих других международных соглашений, стороной-участницей которых является Украина, и общепринятым принципам, воплощающим фундаментальные положения уголовного судопроизводства в демократических странах».