Размышления адвоката
Целесообразность или законность? Эта, можно сказать, извечная дилемма постоянно будоражила человечество. Если обратиться к нашему не столь далекому прошлому, то можно вспомнить, что многие соотечественники дружно писали Сталину, требуя расправы с врагами народа без суда и следствия. И с ними расправлялись. Фактически без следствия: выбивалось признание у несчастного о том, что, дескать, он — английский шпион, а его друзья — вражеские агенты. Согласно теории небезызвестного Вышинского, признание подозреваемого — королева доказательств. И... «преступника» казнили, садили, выдворяли, переселяли. Практически без суда, ибо так называемые спецсуды уж никак нельзя назвать правосудием.
Можно привести более свежие примеры. Скажем, статьи в пользу целесообразности, противоставлявшейся законности в любимой некогда «Литературке». Так представлялось справедливым! Или, например, фильм «Место встречи...», в котором конфликт между целесообразником Глебом Жигловым и законником Владимиром Шараповым — в центре внимания режиссуры.
Небезынтересно, что в цивилизованных правовых государствах в аналогичных сюжетах всегда торжествует только законность. В одном из американских фильмов (название не помню) в главной роли судьи, стоящего на страже законности, Майкл Дуглас. Ему противостоит целесообразник сыщик. Он со своими помощниками исправно находит и арестовывает подозреваемых в убийствах. Судья же не менее исправно их отпускает. Справедливость попрана? Не будем спешить с выводами.
Дело в том, что доказательства вины получены незаконным путем. К примеру, с помощью незаконного обыска. При этом ситуация доведена до крайности. В одном из эпизодов подозреваемые полностью признают свою вину. Однако этого в условиях правового государства недостаточно. Подчеркнем, признательные показания получены от предполагаемых убийц без применения к ним методов физического или психического насилия, лишь под давлением добытых следствием улик. При этом главной уликой, свидетельствующей о виновности, является ботинок. Он извлечен сыщиками из мусора, выброшенного подозреваемыми в бак. Причем извлечен из мусоровоза в самый последний момент при погрузке содержимого бака. Казалось бы, нет никаких оснований обвинять сыщиков в несанкционированном обыске. Однако адвокат подозреваемых (заметим, предоставленный им за счет государства) задает сыщикам такой себе невинный вопрос: смешался ли мусор подозреваемых с общим? И после получения отрицательного ответа заявляет ходатайство об их освобождении. Поскольку, мол, на досмотр имущества предполагаемых убийц и выемку ботинка не было получено необходимых разрешений. И судья освобождает их из-под стражи. Это при наличии полного признания. Аргументы: апелляционный суд все равно отменил бы решение суда — санкцию на арест. Признания, надо понимать, в правовой державе не имеют высшей доказательственной силы. Поэтому у них не карательная машина, а правосудие. Причем аргументы о действиях, которые последуют со стороны апелляционного суда, были высказаны с такой убежденностью, что становится совершенно ясно: малейшее отступление от закона с неумолимой неизбежностью и неотвратимостью будет пресечено. Никуда от судебного контроля за публичной правоохранительной деятельностью не денешься!
Но затем судья, после долгих мучительных колебаний между глубоко внутренне осознанной законностью и целесообразностью, под облегченные выдохи зрителей, решается отказаться от законности и перейти на сторону целесообразности. Тайно вместе с другими судьями уже апелляционного суда он решается на вынесение вердиктов о виновности. Подчеркнем, вердиктов, которые основаны на убеждении, но не на законе и являются в силу этого незаконными. Мы, зрители, этому не придаем особого значения. Главное — справедливость все-таки торжествует. По крайней мере по нашему мнению.
Тогда получается, что больше всего справедливости именно у нас. В нашей не правовой державе судьям не нужно собираться тайно для постановления приговора и осуществления на деле принципа неотвратимости наказания. Наши судьи порой выносят незаконные приговоры... вполне легитимно.
В нашей стране целесообразностью, внутренним чутьем руководствуются не только рядовые граждане, но и... суд. Например, нет доказательств вины, однако судья постановляет обвинительный приговор. Так было, в частности, в районном суде столицы, где рассматривалось дело по обвинению по статье 144 (вымогательство) Уголовного кодекса Украины. На вопрос, почему был осужден один из подсудимых, в отношении которого отсутствуют законные и допустимые доказательства, судья ответила: «Нутром чувствую, что подсудимый виновен». Хотя великая и одновременно элементарная истина, зафиксированная как во всех основных международно-правовых документах по правам человека, так и в Конституции нашей страны, Уголовно-процессуальном кодексе Украины (УПК), заключается в том, что суд вправе действовать исключительно на основе законности.Что такое недопустимые и незаконные доказательства? Недопустимые доказательства — это доказательства, полученные недопустимым способом. Например, с помощью физического или психического насилия либо несанкционированного обыска, подслушивания и т.п. Незаконными являются любые доказательства, полученные с нарушением закона, УПК. Например, получены «явки с повинной», допустим, без физического или психического насилия, но не составлены соответствующие протоколы. Либо произведена видеозапись допроса, очной ставки, но нет протокола о ее просмотре участниками данного допустимого уже следственного действия и т.д. Ну а теперь и пример.
Можно ли доверять нашим правоохранительным органам такое грозное оружие, как ст. 144 Уголовного кодекса Украины? Ведь наша технология предварительного следствия нередко является образцом правоохранительного, а по сути, правоотторжительного беспредела.
Если вам, читатель, надоест кто-то из знакомых либо пожелаете освободиться от кредитора, то вы легко, а точнее, лихо можете избавиться от него, посадив (с помощью, конечно же, нашей карательной машины) беднягу за решетку по ст. 198-2 «Принуждение к выполнению... обязательств» либо даже... по ст. 144 «Вымогательство» Уголовного кодекса Украины. Достаточно заявить, что тебя принуждают вернуть долг либо (сажать так уж сажать), что у тебя требуют не свое, а принадлежащее тебе, твое имущество. Для правдоподобности вымогательства цифру выбирай покруче. Скажем, миллион. Тогда у каждого (а все мы читали Ильфа и Петрова) возникнет смутное ощущение того, что все это на самом деле было. Не может быть, скажете вы, чтобы «посадили» только за одни слова, без отбирания денег. Это во-первых. Во-вторых, должны быть какие-то доказательства! Ответим. Статья 144 предусматривает так называемый формальный состав преступления. Это означает, что достаточно требования с угрозой... Факт самого истребования имущества не обязателен. Преступление считается оконченным с момента предъявления требования.
Если же кредитор, обращаясь с требованиями и угрозой, был не один, то это уже часть 2 вышеупомянутой статьи (предварительный сговор), а может, потянет и на 3-ю — организованная группа (организованная преступность). Ну а ежели намекнете на то, что вы якобы передали деньги «вымогателям» и при этом называете, как уже говорилось, цифру покруче, то это уже точно 3-я часть — от восьми до пятнадцати! Что же касается доказательств, то за ними дело не станет. Во-первых, это только у «них» проявляется какая-то щепетильность при добывании доказательств. У нас с этим никто не церемонится. Во-вторых, у следствия имеется специальная технология доказывания, отличная от предусмотренной законом. То есть, набор иных, чем в Уголовно-процессуальном кодексе, стадий «расследования» и методов. Недопустимых и незаконных. Яркий тому пример — следственное дело, которое началось в столичном УБОПе образца 1998 года и «успешно» заканчивалось в следственном отделе прокуратуры.
Схема расследования такова. Приезжают. Но не на «воронке», как в 37-м, а, скажем, на вашем авто (например, «Фольксваген-Гольф», как было в нашем случае). Набрасываются на ничего не подозревающего человека (назовем его А.), который мирно себе шел с девушкой. А. уже и забыл, что когда-то пытался истребовать, как пояснит он потом на суде, у должника свои деньги. Прошло почти полтора месяца после этого. Переодетые работники милиции, представившись А. бандитами должника, избивают человека, душат его собственным шарфом, а затем везут к «знакомому оперу» в милицию для того, чтобы А. «признался», что вымогал деньги у потерпевшего. Иначе они его убьют. А. соглашается. Жизнь дороже.
Объявить человеку его конституционные права, как того требует и наш закон, пояснить причину задержания (такого наш закон, к сожалению, не требует, даже если вы задерживаетесь не на месте преступления, а, скажем, по поводу якобы совершенного несколько месяцев назад деяния) — этого у наших доблестных борцов с преступностью не принято. «Захват» — не только театр, ковбойский трюк для зрителей телевизионных передач, умиленно наблюдающих, как вооруженные до зубов боевики, официально именуемые спецподразделениями МВД, красуясь перед камерой, под победоносную музыку скручивают, укладывают на пол всех и вся, включая даже конторских служащих предпринимательских структур. Однако не подумайте, что речь идет только о бутафории. Нет. Это очень важный этап технологии, который несет в себе цель ошеломить, напугать до смерти человека, подавить в нем всякое достоинство, зомбировать, заставить забыть о каких-то там правах. После такой процедуры любой, будучи доставлен в кабинеты оперов, будет готов на все, лишь бы кончился этот кошмар. Такое содержание оперативных действий не предусмотрено Законом об оперативной деятельности. Тем не менее, это только начало театра, длительной трагедии со многими предстоящими действиями.
Следующее действо (этап технологии) называется «явка с повинной». Избитого, как потом выяснится на суде, человека начинают допрашивать. Такое событие имело место в рамках уголовного дела, о котором идет речь. 4 февраля 1999 года пятеро человек были арестованы за совершение якобы вымогательства — деяния, предусмотренного ст. 144 УК. Мы умышленно не написали «задержаны по подозрению...». Ибо все, что творилось после ареста, было направлено, если в «борцовских» терминах, на удержание, на то, чтобы не разобраться, а «посадить», подвести к максимально возможным срокам заключения. Верховный суд называет такую технологию превращения человека в преступника, «как имеющую явный обвинительный уклон», — «односторонним, неполным, необъективным предварительным следствием», сдабриваемым попыткой придания «новой технологии» видимости соответствия тому, что требует закон.
Таким образом, то, что делается по «технологии», — грубое нарушение и Конституции, и УПК. В частности, конституционные права на свободу и неприкосновенность личности, а также п.1 ст. 113 «Начало производства предварительного следствия», согласно которому «предварительное следствие производится только после возбуждения уголовного дела и в порядке, предусмотренном настоящим Кодексом».
Продолжим повествование о деле. Арестованным отказывают в предоставлении адвоката, хотя двое из них, согласно даже милицейским протоколам, требуют защитника. Все дружно строчат «явки с повинной», оговаривая себя. Фабула деяния написана с помощью сотрудников милиции. Этот факт в отношении дела
№ 20-2683 сейчас уже установлен специалистами Киевского НИИ судебных экспертиз, подтвердившими, по сути, то, что говорили на суде подсудимые. А именно: текст «признания» написан исполнителем в соавторстве с иным лицом, в рамках замысла последнего. Последний же — это лицо... «владеющее навыками составления юридических документов, связанных с расследованием дел». В тексте признания «отразились признаки психической напряженности значительной степени» ... причинами возникновения которых «могли быть ... наличие угроз жизни, здоровья исполнителя ... необходимость выполнения поставленной задачи в ... состоянии физической боли».
Оперативно (успеть бы до прокурора, адвоката) проводят, с нарушениями закона, другие следственные действия. В частности, «опознания» заявителем подозреваемых. Так, при проведении опознания подозреваемых потерпевшим один из оперов выходит из комнаты, где проводилось опознание, после того как понятые и подозреваемый заняли места, отсутствует минут десять, после чего заходит в эту комнату вместе с потерпевшим. Последний прямо с порога тыкает пальцем в подозреваемого, резко отличающегося по внешнему виду от других лиц, предъявлявшихся для опознания. Все это прекрасно видно на видеозаписи данного следственного действия. Видеозапись, которая, кстати сказать, не просматривалась ее участниками (отсутствуют соответствующие протоколы), протоколы опознания свидетельствуют о том, что следователь не удосужился спросить у потерпевшего о признаках, по которым тот якобы опознал подозреваемого. На одном дыхании, снова-таки под угрозами, получают повторные (заставив повторить явку с повинной) показания. Называют их показаниями подозреваемых. О том, что все это построено на милицейской лжи, представляет собой фактическую фабрикацию материалов дела свидетельствует следующий факт. Подполковник и майор милиции на следующий день после задержания подозреваемых сфабриковали еще и материалы административного правонарушения. Кто сомневается в ловкости этих старших офицеров, может посмотреть админматериалы дела № 6-429/14, хранящегося в Московском районном суде и приобщенные к уголовному делу № 20-2683. Ловкие офицеры, позабыв об офицерской чести, написали рапорта о том, что подозреваемый в совершении преступления хулиганил в Московском районе столицы. В то время как он фактически уже находился под арестом (подтверждается милицейским рапортом и другими доказательствами). Такое действо нашей технологии знакомо каждому адвокату. Оно есть ее непременный атрибут. Используется с целью резервирования времени для выбивания «признаний», получения показаний без доклада о задержании прокурору и, конечно же, без возбуждения уголовного дела. А суд? Как реагирует на милицейские уловки? Так ведь он тоже наш и на основе таких рапортов, а также «признания нарушителя» выносит постановление об админаресте на 10—15 суток. Так произошло и в нашем случае.
Однако иных доказательств, кроме признательных показаний, по сути, самооговоров, заявления «потерпевшего» и «опознания» им подозреваемых — нет. Поэтому одного из подозреваемых делают «свидетелем». Это также предусмотрено специальной технологией. Как выяснилось в ходе судебного заседания, свидетельские показания были подделаны. Допрошены в качестве «свидетелей» родственники и друг потерпевшего, которым известно о случившемся... со слов самого потерпевшего. Проведено без участия самих обвиняемых воспроизведение обстановки и обстоятельств события, на которое понятыми приглашены сослуживцы потерпевшего... Кстати сказать, осмотр места совершения инкриминируемого преступления проведен не был. В то же время это могло бы пролить свет на действительную картину событий. Не удовлетворялись и другие ходатайства адвокатов, которые могли бы сыграть существенную роль в установлении истины по делу. Все уже было предрешено.
Хотя и обвиняемые отказались от своих «признаний» сразу же, как только прекратились избиения и угрозы, дело уже двигалось по сугубо обвинительному руслу. Закончено с солидным букетом следственных нарушений (их более 30). Причем обвинительное заключение подписано прокурором, оставившем в этом же деле предостаточно собственных следов нарушения закона. Незаконные и недопустимые доказательства легализированы утвержденным обвинительным заключением. Все. Жалуйся хоть в ООН. Карательная машина запущена, набрала свои обороты и вышла на финишную прямую, называемую судебным следствием. У нас, в отличие от других, правовых государств, на этом этапе не проверяется законность методов следствия, сбора доказательств, а узакониваются незаконные следственные действия, обвинительное заключение. Ибо если суд постановит оправдательный приговор, то кто ответит за незаконный арест, содержание (более полугода) под стражей и т.д.? Поэтому если человек пребывает в СИЗО, его практически никогда не оправдывают. Никто из судей не хочет «портить отношения» с прокуратурой.
Если же в редчайшем случае судья постановит оправдательный приговор, то тут же последует прокурорский протест. Таким образом, специальная технология «перемалывания», превращения нормального человека в преступника отработана и налажена. Доказать обратное, оправдаться практически невозможно. Каждое звено этой «мясорубки» играет свою функциональную роль, неумолимо и неотвратимо приближая «дело» к заранее определенному результату. Результату, определенному задачами выйти на требуемую цифру «раскрываемости», осуществления на «деле» принципа неотвратимости наказания. Отсюда — не только обвинительный уклон, исключающий какую-либо объективность, но и подтасовывание следствием фактов. Подтасовывание, граничащее со служебным преступлением, прямо подпадающее под его признаки. Но были ли случаи привлечения работников правоохранительных органов к уголовной ответственности? Почти не было.
Итак, сфабрикованное уголовное дело направляется в суд. Почему сфабрикованное и почему все же направляется?
Сфабрикованное потому, что обвинение основывается на недопустимых и незаконных доказательствах; потому, что грубо нарушено право подозреваемых на защиту. Потому, что следственные действия и, в частности, допросы, оформленные в виде явок с повинной, начались до возбуждения уголовного дела. Специалисты Киевского НИИ судебных экспертиз, исследовав текст явки, признали, что он надиктовывался подозреваемому; потому, что подделывались подписи подозреваемых и свидетелей; потому, что следствие основывалось на показаниях свидетелей, которые не могут быть таковыми; потому, что... перечень обоснований сфабрикованности дела можно было бы продолжать еще долго.
Итак, дело в суде. Подсудимые последовательно рассказали о происходивших в действительности событиях, о том, что на них оказывалось физическое и психическое воздействие, обман, шантаж и применялись иные недозволенные методы расследования. Однако судья безапелляционно заявила, что она вообще не знает, что такое недозволенные методы следствия, и принимать во внимание такие заявления не будет. Между тем, в постановлении № 3 от 25.03.88 г. пленум ВС Украины потребовал от судов уделять особое внимание проверке заявлений о недозволенных методах следствия и иных нарушениях законности, которые могли повлечь самооговор и дачу других ложных показаний. Когда в суде выяснится, что доводы подсудимого о применении незаконных методов не лишены оснований и суд не может их проверить, дело подлежит направлению на дополнительное расследование по мотивам односторонности, неполноты или необъективности предварительного следствия. Постановление пленума ВСУ № 7 (п. 4) от 30.05.97 г. обязывает судей при рассмотрении каждого дела проверять, были ли доказательства, которыми органы предварительного следствия обосновывают выводы о виновности лица в совершении преступления, получены в соответствии с нормами УПК Украины. Если будет установлено, что те или иные доказательства были получены незаконным путем, суды должны признавать их недопустимыми и не учитывать при обосновании обвинения в приговоре.
В целом, судебное разбирательство поддерживало обвинительный уклон, заданный следствиям: безосновательно отклонялись ходатайства о допросе свидетелей подсудимых, которые могли бы помочь в установлении истины по делу; грубо обрывались ходатайства адвокатов подсудимых. Судья не скрывала своих намерений подтвердить обвинительным приговором выводы следствия. И это несмотря на то, что оно велось лицами, в чьих действиях имеются составы не одного преступления. Тем самым были нарушены конституционные принципы судебного процесса — состязательности сторон, свободы в предоставлении сторонами своих доказательств.
Таким образом, неконституционными методами отправления правосудия для подсудимых были созданы непреодолимые препятствия для реализации прав и свобод человека, нарушены как национальное право, так и международно-правовые нормы. Следственный аппарат, прокуратура, суд оказались не готовыми применять ст.62 Конституции о том, что обвинение не может основываться на доказательствах, полученных незаконным путем; лицо считается невиновным в совершении преступления и не может быть подвергнуто уголовному наказанию до тех пор, пока его вина не будет доказана в законном порядке.