«Обвинение не может обосновываться на доказательствах, полученных незаконным путем. Все сомнения относительно доказанности вины лица толкуются в его пользу», - гласит статья 62 Основного закона. Насколько же соблюдается у нас конституционная норма? Рассмотрим один пример. В Печерском районе столицы (судья А. Шевченко) рассматривается уголовное дело двух парней - Даниила Ларина и Олега Орла. Их обвиняют в разбойном нападении на квартиру бизнесмена Ш. (ст. 142. ч.3 Уголовного кодекса). Если суд пойдет по пути следствия, закрыв глаза на многочисленные нарушения Уголовно-процессуального кодекса (УПК), то обоим «светит» минимум 7 лет. Сами же подсудимые буквально с первой минуты «общения» со следствием напрочь отрицают свою вину.
Дело в суде слушается повторно - три месяца назад оно было направлено на дополнительное расследование. И хотя в деле ничего не прибавилось и не убавилось, стороны изъявили желание заново изучить все обстоятельства. А они таковы.
12 сентября 1996 года, примерно в 22.00 в квартиру бизнесмена Ш. позвонили. Посмотрев в глазок, тот увидел человека в милицейской форме. Когда хозяин приоткрыл дверь, визитер неожиданно рванулся в квартиру и нанес ему несколько ударов по голове пистолетом. Тут же появился сообщник. Злоумышленники связали хозяина, попутно избивая его. Такая же участь постигла и находившегося в квартире друга Ш. - гражданина С. Вынести же ценностей на 42 тыс. гривен и скрыться с места преступления было делом техники.
Спустя семь месяцев (в апреле 1997 года) по подозрению в совершении этого преступления были задержаны двое друзей - Даниил Ларин и Олег Орел. Выйти на них особого труда не составило. Дело в том, что девушка Ларина, с которой в последнее время тот был в плохих отношениях, работала домработницей у С. Поэтому на первых допросах она заявила, что у ее бывшего парня есть приятель Орел Олег - «крутой парень». Немного позже девушка вдруг вспомнила и о пистолете, который якобы имеется у Олега. Тогда следствие после непродолжительных раздумий решается на проведение серии обысков. Согласно протоколам, оперативные работники изымают на квартире у Орла форму сотрудника милиции, восемь патронов к пистолету, записные книжки. У Ларина не изымают ничего. Немного спустя, во время и опознания, потерпевшие узнают своих обидчиков. Круг замкнулся, дело считается завершенным, и прокурор Печерского района подписывает обвинительное заключение.
Адвокаты же придерживаются иного мнения. По нескольким причинам. Во-первых, у обоих подсудимых есть алиби: Орел в то время вместе с родственниками и соседями (кстати, сосед преподает в Академии МВД) копал картошку на дачном участке, а Ларин был на дежурстве (он работал охранником в магазине). Во-вторых, адвокаты указывают на нелогичность версии правоохранительных органов. Скажем, откуда подозреваемые могут знать, где проживал Ш., если бывшая девушка Ларина выполняла обязанности домработницы у С.? (Адреса-то у них были разные.) Однако, скорее всего, адвокаты постараются акцентировать внимание суда на другом - на многочисленных нарушениях УПК при проведении следственных действий. Попутно надеясь и на ст. 62 Конституции.
Ситуация выглядит следующим образом. Согласно УПК, обыск проводится с санкции прокурора. В исключительных случаях, когда обстоятельства не терпят отлагательства, можно обойтись и без санкции, но с обязательным уведомлением прокурора в течение суток. В данном случае из ответов должностных лиц Печерского РУВД столицы (старшего оперативника С. Кальнишевского, заместителя начальника уголовного розыска Ю.Павловского и старшего следователя С. Карпики), прозвучавших в зале суда, явствует, что ни одной санкции прокурора в деле не имеется, хотя у подозреваемых было проведено три (!) обыска. То есть, по словам следователя, все они проводились как «исключительные». Вопросы адвокатов: почему постановление следователь выносит 11 апреля, однако обыск проводится 14 апреля (?!) - не проще было бы в течение трех последующих дней спокойно взять санкцию у прокурора; почему обыск на квартире у Орла проведен 14 апреля, а уведомление прокурору о проведении этого обыска направлено 11 апреля, то есть на три дня раньше; и, наконец, почему в деле вообще не имеется постановления о проведении обыска 9 апреля 1997 года на квартире у Орла - в Печерском райотделе не сочли серьезными.
Кстати, что касается последнего вопроса, то следователь, немного подумав, обронил «крылатую фразу»: «Нету? Значит, оно могло где-нибудь затеряться».
На этом счет сногсшибательным ответам не закончился. К примеру, на вопрос, кто расписался в одном из постановлений о проведении обыска вместо отца Ларина (другими словами, кто сфабриковал документ), следователь сначала отмалчивался, потом заявил: «А это постановление не относится к делу». То есть в деле имеется протокол обыска, подписанный непонятно кем с определенной целью, но он... «к делу не относится». Проводится обыск, а постановление, если оно было вообще, теряется. Пожалуй, подобное можно услышать только у нас.
А вообще-то, милиционеры вели себя в судебном заседании весьма вольготно. Поэтому на большинство вопросов отвечали односложно: «не знаю, не помню, много работы, с тех пор прошло столько времени, разве это был единственный обыск» и т.д.
Как известно, в процессе обыска составляется протокол в двух экземплярах, где фиксируется все изымаемое. Один экземпляр подшивается к делу, другой - остается на руках у хозяев помещения, где производился обыск. Так вот, адвокаты недоумевают: как так могло получиться, что в конце протокола от 9 апреля 1997 года, подшитого в деле, записано - на квартире у Орла, помимо записных книжек и шести патронов, изъята еще и «форма сотрудника милиции с погонами младшего сержанта и милицейская фуражка», в то время как в протоколе, оставшемся у жены подсудимого Орла, эта фраза отсутствует? Старший оперуполномоченный Кальнишевский выдал по этому поводу следующую сентенцию: «Возможно, копирка сбилась. А вообще-то это такая мелочь, тем более никто и не отрицает, что форма изымалась». С формой все понятно. Собственно, как и с паспортом Орла (оказывается, он также не внесен в протокол). Однако понятые и родственники Орла утверждают, что и фотография с изображением обоих подсудимых также изымалась, но в протокол не попала. «Знатоки» же стоят на своем намертво: они «не помнят», брали ли фотографию. В противном случае, по их словам, она бы обязательно была внесена в протокол. А как же тогда паспорт и форма?
Спор вокруг фотографии интересен еще тем, что буквально на следующий день проводилось опознание. Задавая вопросы, адвокаты хотели выяснить у «работников от следствия», не была ли показана фотография потерпевшим заранее? Пока вопрос завис в воздухе.
В данном деле, когда у следствия нет никаких прямых улик, однозначно указывающих на причастность к совершению преступления Ларина и Орла, особое значение имеет опознание. Вот почему весьма важно, чтобы процедура опознания была проведена без малейших отклонений и нарушений. Согласно УПК, опознание проводится в присутствии понятых. А «лицо, которое подлежит опознанию, предъявляется вместе с другими лицами того же пола в количестве не менее трех, не имеющих резких различий во внешности и одежде». Из показаний подсудимых известно (впрочем, этого и следователь не отрицает), что для опознания ребят привели небритых и немытых (на тот момент они находились в камере печерского райотдела), в то время как статисты были в полном порядке - чисты и опрятны. Пожалуй, тут несложно догадаться, на кого нужно указать? Или такой факт. Потерпевший Ш. опознал подсудимого - также небритого Ларина спустя пять минут после опознания Орла с участием все тех же статистов. Вопрос: трудно ли и в этом случае угадать, кто ходит в числе подозреваемых?
При опознании Ларина потерпевшим С. среди статистов находится человек с рыжими волосами, тогда как Ларин - жгучий брюнет. И потом - потерпевшие указывают, что Ларин в момент нападения был в форме сотрудника милиции и в фуражке. Почему же тогда для опознания тот предъявляется обоим потерпевшим в штатском платье и т.д.? А ведь, по идее, все должно быть наоборот. Ибо в объективном опознании должны быть заинтересованы все: и потерпевшие, которые действительно хотят узнать своих обидчиков; и следствие, которое хочет привлечь к ответственности не того, кто под руку попался, а лиц, действительно совершивших преступление; и суд, который, хочется думать, преследует только одну цель - установить истину и вынести справедливый приговор. Впрочем, для того чтобы узнать, кто какую цель преследует, ждать осталось недолго...