Одним из сокамерников Ивана Багряного в харьковских тюрьмах в 1939 году был мой дед, Сергей Сергеевич Зарудный (в том же году и расстрелянный). Автор "Гетсиманского сада" пишет в пятой главе первой части романа:
"…Мружачи постійно оченята, бо короткозорий, невеличкий, дуже аристократичний з обличчя, гостроносенький чоловічок - Зарудний, брат того Зарудного, боротьбиста, що його іменем названа одна вулиця в Києві (…)
Старший брат… того знаменитого, якщо знаєте".
Если знаете… Главный герой романа, которому "дідок з виглядом Христа, щойно знятого з розп'яття", взялся представлять товарищей-сокамерников, мог, по причине молодости, и не знать о боротьбисте Зарудном. Русские большевики быстро научились переписывать историю. Нам бы сегодня такую скорость… Но хотя бы помнить мы должны.
* * *
20 марта 1918 года Украинская Центральная Рада провела торжественное заседание Малой Рады, посвященное первой годовщине создания УЦР. Заседание открывает Михаил Грушевский и выступает с краткой вступительной речью. В конце говорит: "Дозвольте, товариші, закінчити мою промову згадкою про пам'ять тих, хто не дожив до сьогоднішньої урочистої нашої річниці, що славно загинули на своєму посту, боронячи рідну країну від ворогів, про Пугача, Зарудного, Бочковського і всіх інших. Дозвольте вшанувати їх пам'ять вставанням і нехай їм буде вічна пам'ять!"
26 января 1918 года генеральный секретарь по земельным делам УНР Богдан-Олександр Зарудный, члены Центральной Рады Леонард Бочковский (от Полтавской губ.) и Исаак Пугач (от ЦК Селянской спилки) были расстреляны в Мариинском парке матросами Михаила Муравьева.
Конечно, это были далеко не единственные жертвы красного террора. Киев был залит кровью украинцев. Именно так: русские каратели убивали по национальному признаку. За украинскую речь, за удостоверение, написанное на украинском языке. Васыль Эллан-Блакитный, присутвовавший при аресте украинских депутатов, предъявил матросам написанное на русском удостоверение и потому остался жив. Афишировать под дулом маузера свое украинство и солидаризироваться таким образом с Пугачем, Бочковским и Зарудным Эллан не стал…
Идейная и благородная солидарность - как раз то последнее (сие следует понимать лишь хронологически!) в послужном революционном списке, коим был знаменит Богдан‑Олександр Зарудный.
21 декабря 1917 года, когда на заседании Малой рады состоялось назначение Зарудного министром земледелия, красные войска, ведя наступление, захватили Змиев, Купянск, Изюм…
…Большевизм навколо заступає Київ і як би мені не опинитися в стані міністрів Керенського, тобто у в'язниці, - пишет
31 декабря матери в Изюм новоиспеченный министр. Предположение стало реальностью через полмесяца.
Ранним утром 16 января 1918 года киевские большевики подняли антиправительственное восстание. В девять вечера "комендант Киева" и глава Вольного козацтва - единственной вооруженной силы, противостоящей в тот момент большевикам русифицированного Киева, - Михайло Ковенко пришел в здание Педагогического музея ловить предателей на заседании парламентской фракции Украинской партии социалистов-революционеров. В присутствии главы парламента, военного министра и министра судебных дел "вільні козаки" Ковенко взяли под стражу восьмерых левых эсеров - членов парламента. Протесты против беззакония, в том числе самого Грушевского, были проигнорированы.
Тогда Зарудный потребовал арестовать и его - по причине идейной солидарности с арестованными. Каковое требование было немедленно выполнено. Забрали еще двоих "охочекомонних" (как они сами пытались шутить) - Антона Приходько и Андрея Полонского.
Задержанных поместили в подвал штаба Вольного козацтва и пообещали скорый и справедливый суд.
Из дневника Зарудного:
"Січня 16, 1918 р.
Заарештованій.
Сподіваюся розстрілу.
Цікаво. Принаймні живе життя…
Через час - сказав - рев.трибунал винесе своє рішення.
Отже зараз 10.15 вечора, ще лишається 45 хвилин…
Звичайно, набрехав, сидимо другий день. Ну, що ж буде?
Січня 21.
О 4-й годині мене і Андрія Полонського випущено - останні лишилися під арештом. Обвинувачують в "зраді". (!?)".
Неизвестно, добровольно ли покинул тюрьму Зарудный, или его вытолкали оттуда, как ранее вытолкали из числа "охочекомонных" пленников, поддержавших в Раде демарш министра земельных дел, Всеволода Голубовича и Мыколу Биляшивского. Точно известно, что этот арест (оказавшийся последним) и пятидневное заключение в революционной тюрьме произвели на Зарудного огромное впечатление, большее, чем все его аресты и годы пребывания в царских застенках.
Вспоминает Аристарх Терниченко, товариш (заместитель) министра, а затем и министр земельных дел: "…Він значно змінився. Я бачив його в останній раз тоді, як у Києві тріщали рушниці і кулемети, а арсенал брали українці. Ол. Серг-ч тільки що вийшов тоді з української вязниці. Він був сумний, зтомлений, пригнічений. В кишені мав прохання про одставку. Приглушеним голосом він ділився зо мною враженнями:
- Од мене взяли обіцянку мовчати. Бо я бачив більш, ніж треба… Але тяжко мовчати про це… Я бачив чужоземні тюрми - їм далеко до нашої української, утвореної соціалістами… Ковенками… Бо там не замордовують людей…".
Во дворе штаба Вольного козацтва расстреливали большевистских мятежников. Пять дней заключенные слышали выстрелы и крики. Пять дней заключенные, выходя на прогулку, переступали через трупы казненных и ступали в их кровь.
Из газет, поступавших в застенок, арестованные узнали, что парламентская следственная комиссия, созданная для расследования скандального ареста, располагает определенными данными, свидетельствующими о правомерности действий Ковенко. Была-де перехвачена телеграмма Сталина в Брест одному из большевистских делегатов, в которой среди прочего указывалось: "Изнутри Раду взырвают левые эсеры, действующие в контакте с петроградскими коллегами, у них уже две трети в Раде. По имеющимся у нас данным, в ближайшее время Винниченко будет сменен левым эсером". Якобы в качестве платы за предательство некоторым из арестованных обещаны были министерские портфели. Выступивший от имени парламентской комиссии Б.Мартос заявил с трибуны Центральной Рады, что "комендант Ковенко мав досить підстав заарештувати лівих есерів. Ці арешти зразу припинили агітацію "українських революціонерів" між київським військом".
Хранимое в кармане прошение об отставке Зарудный так и не подал. Арестованный одними украинцами, преданный другими украинцами, раздавленный увиденным, с клеймом предателя он бежал от власти - в прямом и переносном смысле. Не имея возможности добраться до своей квартиры на Печерске, он нашел приют у друга - Исаака Пугача. Отсюда его через пять дней вместе с Пугачем и Бочковским русские большевики повели на расстрел…
Если бы он не потребовал для себя ареста - выжил бы, эвакуировавшись с правительством в Житомир. Если бы не вышел из тюрьмы, был бы жив, как его товарищи, оставшиеся в заключении. Если бы…
"Політичні події пішли своєю чергою. Більшовиків вигнали німці, "зрадники" знов працювали в Центр. Раді, комісія всі матеріали "загубила" при подорожі в Житомир.
Справу "арешту десяти" і зради намірялися замяти і замазати. Потерпілі декілька раз нагадували про себе і вимагали пояснень…" - писал в то время автор под псевдонимом "Г-ко". Что-то это напоминает мне сегодня.
* * *
Метафора "самоубийственный поступок" обретает буквальное звучание, если вспомнить, что Олександр Зарудный однажды пытался свести счеты с жизнью.
В 1902 году двенадцатилетним юношей он перевелся из Изюмского реального училища в Императорское училище правоведения. Это было семейной традицией - обучение на юриста. Училище закончил Митрофан Иванович, брат знаменитого Сергея Ивановича Зарудного - корифея судебной реформы в Российской империи (сам корифей, правда, окончил физико-математическое отделение философского факультета Императорского харьковского университета), известный адвокат Александр Сергеевич Зарудный, сын Сергея Ивановича и, соответственно, дядя нашего героя.
В училище принимали только потомственных дворян, так что можно представить себе, какое место занимал бедный малоросс в школьной иерархии детей петербургской аристократии. 15 ноября 1905 года он стрелял в себя. Брат Сергей нашел его в госпитале и… "знайшов його значно спокійнішим. Очі його дивились кудись в далечінь - ніби він чекав чогось від далечини. Тоді скінчилось його дитяче життя…".
Взрослая жизнь началась с исключения из училища осенью 1907 года и обыска. Владелец найденных социал-демократических брошюрок, записок и дневников уже выехал, к счастью, из столицы в Изюм. В бывшем полковом городке славного Изюмского слободского полка процесс возмужания захватил и главное в человеке - его национальную идентичность. Александр стал Олександром. Стал украинцем.
Вообще эта ветвь рода Зарудных пошла куда-то не туда. Отец Олександра, Сергей Сергеевич старший, родился в Царском Селе в семье сенатора, а Олександр - в Омске, в семье ссыльного, проходящего по делу о покушении на цареубийство (а мог бы родится и в казахских степях, в Акмолинске, если бы не верноподданейшее прошение матери, сенаторской жены, хлопотавшей о сыне помимо его воли - тот на допросах проявлял "упорное запирательство"). Приблизительно в то время когда Олександр решал с револьвером в руке главный вопрос бытия, его дядя Иван, младший сын сенатора, служил штурманом на императорских яхтах ("Царевна" и "Штандарт"), обедал с царем в кают-компании и ловил королеву Дании, имевшую неосторожность оступиться на трапе.
Впервые Олександра арестовали 1 декабря 1910 года. Арест явился следствием его участия во всяческих протестных акциях в Петербурге, куда он вернулся осенью 1909 года, поступив на юридический факультет университета.
Из дневника, от 27 декабря:
"У меня в камере одна муха и она мне симпатична. На три года в Архангельскую губернию: 1911, 1912, 1913 - мне будет 23½. Так много. Три года. Три..."
За неблагополучного племянника хлопотала его тетка, Екатерина Зарудная-Кавос, известная художница. В июне 1912 года Олександр возвращается в Изюм.
Во второй раз его арестовали 6 января 1915 года. Три года работы в Харьковской организации социалистов-революционеров имели следствием обвинение в подготовке вооруженного восстания с целью изменения государственного строя, для доказательства чего стороной обвинения были предъявлены партийная печать и тайная типография для печатания прокламаций. Защита на процессе харьковских эсеров была столь хороша, что выездная сессия Киевского военно-окружного суда на театре военных действий, фактически военный трибунал, присудила Зарудному всего лишь полтора года заключения (с учетом шести с половиной месяцев заключения предварительного).
Тюремные дневники и письма, опубликованные в 1919 году в харьковском издательстве Рух - "Богдан-Олександр Зарудний: ілюстрований збірник" - позволяют составить полный портрет политика, чем историки украинской революции обязательно займутся. Я же здесь хочу обратить внимание на его позицию в вечном для нас и мира украинском вопросе. И если мысли будущего министра земельных дел о кооперации, земле, социализме etc. могут показаться сегодня простодушными и не слишком верными, то о переживаниях и размышлениях по национальному вопросу такого никак не скажешь.
1 августа 1914 года Верховный Главнокомандующий русской армии Великий князь Николай Николаевич обратился с воззванием к полякам, обещая им воссоединение польских земель и автономию под царским скипетром: "Под скипетром этим воссоединится Польша, свободная в своей вере, в языке, самоуправлении". Воззвание вызвало большой резонанс в национальных окраинах империи. "Обещание "самоуправления" будущей воссоединенной Польше вызвало надежды на аналогичные шаги в отношении других окраин Российской империи.
5 августа Верховный главнокомандующий проясняет отношение империи к другому окраинному народу, имевшему несчастье считаться русскими не только братским, как народ польский ("с братски протянутой рукой идет к вам великая Россия"), но просто своим. В обращении к "зарубежной Руси", как оно именовалось в прессе, галицким украинцам предписывалось радостно влиться в единый русский народ Великой России. "Земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России. Да свершится промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли русской".
По прочтении этих воззваний О.Зарудный пишет из Харькова брату в Петербург.
"Августа 8, 1914.
Перед солнечным затмением посылаю всем Вам низкий привет и поцелуй.
Прилагаемый вопль доведи до сведения моих родичей, а также и ** со присными.
Твой А."
Не знаю, кто такие "** со присными", а вот "родичи" - это имперски, если не сказать антиукраински настроенные русские родственники. Да что там петербургские тетки да дядья, если у родного брата-харьковчанина следовало испрашивать разрешения переписываться на украинском языке!
"26-го февраля 1915 года.
Как ты отнесешься к тому, чтоб я писал к тебе по-украински? Мне позволено это и я делал бы это с большой охотой, ибо говорить не с кем, читать украинского нечего и у меня остается одно только средство - совершенствовать "рідну мову" (исключая мысли) - писать ею письма.
Квітня 4, року 1915.
Сергію любий! Нарешті дістав від тебе відповідь на першого мого листа й дозвіл "українствувати" - се тут єдиний засіб так чи інакше вживати рідну мову."
Горячо любимой сестре он пишет исполненное горечи письмо "Не кидай мене…".
"7 травня року 1913
…Сестро! Нехай не будемо одних переконань, але ж будемо стояти на одних підвалинах - будемо діти одного батька, однієї матері, одного народу! Я не можу зректися своїх переконань - це ж весь зміст життя мого, це дорожче над життя! А розірвати з тобою так тяжко! А так завше хочеться похвалится наївно-егоїстично: "Це ж моя сестричка-красунечка, що така добра, така смілива, поступова й така справжня, щира українка!...
Невеличка трагедія життя! Колізія родинної любові й любові до ідеї!...
Сестричко! Люба! Не нанеси душі рани, котрої ніколи нічим не вигоїш!
Не кидай мене…
Олександр З.
Итак, из "Вопля украинца", звучащего вполне актуально и сегодня - как во внутренних делах, так и во внешних.
"А МЫ?..
Громко прозвучали вящия слова Высокого Главнокомандующего и радостью отозвались в сердцах всех ждущих. Ведь это не может быть неправдой. Верить надо, верить. И оживают истомленные долгой неволей народы, жадно ищут они своего имени в числе вписанных на скрижаль. И находят… Обещано полякам… Финляндии скоро будет обещано… Евреям…
Пусть только "обещано", "предполагается быть обещанным", но и это радость, и это завет. И с наибольшей жадностью, с затаенным дыханием ищет своего имени на этих благословенных скрижалях еще один народ - украинский.
Украина… Это та страна, "откуда пошла быть Русская земля", это тот край, который грудью встретил татарские полчища и, кровоточа сотни лет, страданьями своими окупал свободу стоявших за ним братьев.
Великая хартия, обусловившая вольное соединение Украины с Московией, была разодрана и попрана; свободный народ был повержен в иго крепостной зависимости.
А потом свершилось и последнее. Последнее, что знаменует всегда погибель и смерть народа: у него вырван язык… О… Так поступает только самый жестокий, самый дикий завоеватель. Только он, отнимая жизнь у воинов, богатство у богатых, свободу у бедных - налагал в конце концов оковы и на дар Божий, дар слова, дар молитвы, песни матери, плача сестры о брате убитом, лепета дитяти.
И она погибает, Украина. Ведь она вся наполнена "перевертнями", - а что может быть гнуснее изменника, христопродавца? Обрусители дали или не дали еще государству общерусского гражданина из инородцев, а Украину уже населили иудами. Моральный уровень народа понизился, ибо для украинца денационализация является синонимом деморализации. Самый отрицательный элемент в селе кто? Солдат, шахтер, псевдокультурный писарь и священнослужитель - словом, денационализированный слой.
…
Почему польский народ, дважды подымавший знамя восстания, колебавший трон, шедший на Москву с двунадесятью языками, усмиренный, но не сломленный, снова и снова восстававший,- почему он все же как никак, а пользовался в державе некоторыми правами, коим завидовали украинцы, и тут же рядом ультралояльный, ультрапришибленный, ультрапокорный украинский народ, не поднявший ни одного национального восстания, не имеет права даже на обучение своего дитяти на родном языке. Да. Так и надо. За это именно, что не подымал восстания, за то, что с воловьей покорностью тащил ярмо, умея "тільки плакать".
Вот звучат слова обещаний полякам, а имени украинцев нет рядом. Дай Бог польскому народу всего, чего он заслуживает именно за свой бессмертный протест, за неослабное держание белого орла высоко на знамени родины - но мы же где? Мы, украинцы?..
Мы, чьи полки первыми вот сегодня пошли на поле брани, первыми примут вражий натиск и первыми умрут. Где же наше имя в числе ждущих? Нет. Нет. Нет. Не может быть.
Мы не грозим вам. Мы не говорим: "А иначе…". Мы не смеем говорить от имени народа, ибо каждое наше приближение к своему народу оканчивалось карой нам. Но за нас пригрозит История. За нас пригрозит правда человеческая. За нас пригрозит Сам БОГ…"