Мы закрываем столетние гештальты и напоминаем Европе о Европе
…Ничего не могу поделать с памятью: все, что случилось за 25 лет независимости, - перебил Майдан. Картины - как вспышки молний: Михайловский монастырь и те, кого он защитил в последнюю осеннюю ночь, тысячеголосое пение "Ще не вмерла України ні слава, ні воля…", прорывающееся из-под земли, из метро, на поверхность и к небесам, набат впервые более чем за 700 лет, голубая каска Устима, ребята, накрытые сине-желтыми флагами возле Лядских ворот, флаг Европы, склоненный над гробом на Майдане...
Мы сами не поняли, что мы сделали. А до января той раскаленной зимы в Киеве продолжались самые большие ненасильственные акции в истории человечества. Только на Тяньаньмэнь в 20-миллионном Пекине, кажется, вышло больше. Остальное - Соляной поход Ганди, митинг в Вашингтоне, где Мартин Лютер Кинг сказал, что у него есть мечта, падение Берлинской стены, Бархатная революция в Праге и Тахрир в Каире - оказалось меньшим по масштабу и количеству участников.
Майдан стал рубиконом между эпохами и тектоническим сдвигом в сознании украинцев. Мы закрываем незакрытые сто лет назад гештальты.
Что же случилось чуть меньше сотни лет назад? Украинская революция. Тогда проблемы были схожие. Однако их масштаб был иной.
Молодая республика должна была все начинать с нуля. Надо было создавать национальное правительство, парламент, независимые от империи банковские и финансовые учреждения, армию.
Провозглашение независимости УНР и большевистская агрессия против нее произошли почти синхронно. Ситуация повторилась в конце февраля 2014 года. В обоих случаях украинскую армию приходилось восстанавливать почти с нуля. Но теперь в украинском обществе уже не было дискуссий, нужна украинцам армия или нет. И мы выстояли. Этот гештальт закрыт.
У нас было 23 мирных года, которые позволили нам более или менее привести в порядок все то, чего не хватало Украинской Народной Республике.
Сейчас мы пытаемся модернизировать правительственную систему, сделать министерства более гибкими, а их работу - более эффективной и оперативной. А тогда нечего было улучшать - всё должны были создавать с нуля, не имея хорошо обученных кадров.
Выборы в Учредительное собрание показали, что Киев остается имперским анклавом. Если в губернии избирают делегатов от украинских партий, то Киев голосовал за Внепартийный блок российских избирателей. Украину называли страной без столицы. И это было не только проблемой самоидентичности, это была банальная проблема кадров для национальной бюрократии. Грушевского просили прислать "кого-нибудь" из Киева, а Грушевский жаловался, что в Киеве некому работать в только что созданных правительственных учреждениях.
К тому же у украинцев тогда был мощный постколониальный синдром: государство не было своим, а следовательно - было вражеским. Те, кто шел на госслужбу, сразу становились "чужими". Люди не доверяли государственным учреждениям не потому, что они этого не заслуживали, а из-за унаследованной презумпции недоверия.
Нынешние украинцы не закрыли этот гештальт. Уровень доверия к государственным учреждениям до сих пор неприлично низкий. Не только из-за их неэффективности, но и из-за стереотипов восприятия их людьми. Недоверие к государству сформировалась как следствие постколониальной и посттоталитарной травмы. Государство для многих украинцев и сейчас - угроза. Столетиями оно было для них источником опасности, как же теперь переосмыслить его как инструмент в собственных руках?
Проблема доверия - ключевая проблема украинского общества.
Поздно вечером 20 февраля 2015 г. я вернулся с Реквиема памяти Небесной Сотни. Это была очень печальная и красивая церемония, когда "Лучи Достоинства" соединили пасмурное небо с точками на земле, где погибли Герои. Когда появился президент Порошенко, несколько человек начали кричать: "Позор!" Это было настолько неуместно для поминальной церемонии и так противно, что дома я сделал достаточно эмоциональную запись в Фейсбуке:
"Очень короткий урок истории для тех, кто вчера кричал "позор" президенту. 1. Для изменений необходимо время. Британцы не кричали Черчиллю "позор" в 1940 г. Война продолжалась еще 5 лет. Но закончилась победой для Британии. 2. В 1918 г. начали кричать "позор" Грушевскому. В апреле пришел Скоропадский. Начали кричать "позор" Скоропадскому. В декабре докричались - пришел Петлюра. Потом было "Петлюре - ганьба-а-а!" Наконец, Петлюру выгнали большевики и в среднесрочной перспективе расстреляли всех, кто пытался кричать им "позор!".
В 1918 г. ценой недоверия была украинская независимость.
У меня есть гипотеза, которую очень сложно проверить экспериментально. Однако последние наблюдения за украинским обществом, кажется, ее подтверждают: одной из травм постколониального и посттоталитарного прошлого является недоверие к другим людям, политикам и учреждениям. Украинцы не умеют доверять. Мы не умеем предоставлять кредит доверия другим людям. И все завершается историческими поражениями.
Например, если посмотреть на динамику доверия к четырем президентам, то и у Кучмы времен его второй каденции, и у Ющенко, и у Януковича, и у Порошенко не было даже ста дней после выборов, чтобы доверие к ним оставалась стабильным. Украинцы избирают политиков, а уже на следующий день доверие к ним начинает стремительно уменьшаться.
Большинство лозунгов, с которыми политики приходят к власти, требуют времени для реализации. Одни - полгода, другие - год, а для реализации некоторых из них не хватит и срока парламентской или президентской каденции. Однако у украинцев почти всегда завышенные ожидания относительно политиков.
Кучма начал терять доверие сразу после переизбрания президентом в конце 1999 года. И за год потерял треть доверия. Ющенко - также треть доверия в течение года. Янукович на протяжении первого года своих полномочий - половину, Порошенко - около 40%.
В течение года после избрания Петра Порошенко в первом туре я несколько раз ставил эксперимент со слушателями своих лекций: просил их назвать причины, почему доверие к президенту начало стремительно падать буквально уже через месяц-два после инаугурации? Каждый раз эксперимент превращался в бурную дискуссию с классическим набором от "не продал Липецкую фабрику" до "не остановил войну". Когда аудитория получала задачу проанализировать, как решить конкретный вопрос, если "президент - это ты", вдруг выяснялось, что два-три месяца для решения проблемы мало. В дискуссии мы выходили на понимание того, что общество чаще всего не осознает, сколько времени нужно на решение тех или иных проблем, имеет завышенные ожидания, мыслит категориями эффективной деятельности не учреждений, а персоналий. Но самое главное - исходит из позиций презумпции недоверия к политикам.
В Украине недоверие к политикам зачастую является не только следствием их неэффективности - недоверие опережает действия политиков.
Вспоминая бурные годы первой украинской революции, известный меценат и общественный деятель Евгений Чикаленко называл украинцев "недоваренной нацией". Он вспоминал свой разговор с сельским торговцем Шафером, который все описывал баснями. Он сказал тогда Чикаленко: "Чиста, сира вода не шкодить чоловікові, а варена ще лучча від сирої, але недоварена вже шкодить. Отак і з народом: поки він був сировий-темний, із ним можна було жити, коли він звариться, тобто просвітиться, із ним ще ліпше можна буде жити, а тепер він недоварений - ой, як із ним тяжко жити!"
Одной из составных частей этой "недоваренности" - низкий уровень доверия, невежество, нехватка гражданской ответственности. Во время Революции Достоинства родились новые акторы доверия, которых раньше не было, - волонтеры. И теперь к трем китам доверия - церкви, армии, общественным организациям - добавился четвертый. Волонтеры быстро превратились в абсолютных лидеров доверия украинцев. И заняли в рейтинге первое место. Существует высокая вероятность того, что благодаря их деятельности пространство доверия будет расширяться. Здесь еще очень много работы. Может, даже больше, чем сто лет назад.
Вместо этого мы закрыли еще один гештальт: от веры в мессий постепенно переходим к осознанию гражданской ответственности.
"Ми всі вважали його за "некоронованого короля України", який, як приїде, то дасть всьому порядок і лад", - писал о Грушевском Евгений Чикаленко. Как в начале 1917-го, так и в 2004-м украинцы ожидали Мессию, который объединил бы их и спас… В 1917 г. Грушевского в буквальном смысле на руках носили по Крещатику. Возможно, такое сравнение несколько неудачное, но и в 1917-м, и в 2004-м украинцы пережили "эффект Вербного воскресенья". Украинцы были в Духе. Украинцы вымолили себе Мессию. Но ушли тогда с Майдана. Ибо считали, что дальше их "помазанники" все сделают сами.
Наступило время понять, что надо идти и делать самим, а не ждать "помазанников". После Революции Достоинства тех, кто выбирает активное ответственное гражданство, стало заметно больше.
Патернализма становится меньше. Хуже с популизмом.
IV Универсал Центральной Рады - это документ, не только провозгласивший независимость, но и достаточно крепкий концентрат популизма в стиле "все - всем". Наступило время осознать, что не бывает простых ответов на сложные вопросы.
Сложные решения требуют много времени. Кое-кто считает, что реформы в Украине двигаются крайне медленно. Хотя порой реформы тормозит не столько "власть", сколько "народ" - то есть довольно широкий круг лиц.
Для адекватного понимания проблем нужно приобрести знания, отрефлексировать их и научиться применять. Чем больше люди вовлечены в эти процессы, тем дольше они продолжаются. Картофель растет по меньшей мере шесть недель - кричи на него, возмущайся или уговаривай - он от этого быстрее расти не будет. Если же выкопать не через шесть недель, а через три, это будет не картофель, а горох или фундук по размеру. Все требует своего времени. Чтобы вырос и начал плодоносить сад, нужно пять-шесть лет. Чтобы выросла и повзрослела нация, и 25 лет может оказаться мало. А созревание нации - это проблема коммуникации, общения, рефлексии.
Многие не хотят ждать и доверяются тем, кто говорит, что можно перехитрить время. Недавно я встретил знакомого, который жаловался: дескать, уже полгода не могу закончить ремонт в квартире, уже третью бригаду сменил. А первая обещала все сделать за месяц. Таким образом, даже ремонт в доме - это полгода и три бригады. А нам надо отремонтировать страну. А страна, если кто забыл, - крупнейшая в Европе. От Донецка до Львова - 1270 км. От Праги до Лондона - всего на 2 км больше, 1272! Не надо надеяться, что ремонт страны будет продолжаться меньше, чем ремонт квартиры.
Так что мы должны осознать: популизм - это зло. А еще - преодолеть собственное невежество. Только это подарит новые ожидания.
Знание - сила. В свое время Лешек Бальцерович разработал концепт свободных рыночных реформ для посткоммунистической Польши. Его наработки понадобились через 10 лет после того, как он начал работать над этой темой.
Откуда же он взял эти идеи? В любых реформах важно знание аналогий. В конце концов, важно Знание. И это знание следует брать там, где его много и где его умеют анализировать. У польских студентов была возможность поехать поучиться в зарубежных университетах. Бальцерович - выпускник программы Фулбрайта. А были ли у украинцев в советское время такие возможности? Нет. По сути, лишь теперь в Украине появилось поколение, которое получило знания на Западе и имело возможность посмотреть, как это работает в других мирах. Это еще одно отличие от Украины, какой она была сто и двадцать пять лет назад.
То, что делал Бальцерович в Польше, он делал в очень комфортных условиях. Ему не надо было с нуля создавать банковскую систему, искать решения для введения национальной платежной системы. В Польше в 1989 г., в конце концов, был злотый. У Украины в 1991-м гривны не было. Польше не надо было возрождать частного хозяина в сельском хозяйстве - там колхозы распались еще в 1956 году. Украина же должна была превратить колхозника в хозяина. Все в Украине продолжалось дольше и сложнее, чем в Польше. Просто потому, что работы было в несколько раз больше.
"Накормить страну", как говорил и.о. премьера Ефим Звягильский, - уже не актуально. Страна уже сама вполне справляется.
Украина через 25 лет независимости - это и в плане мировоззрения нечто иное. В 2015 г. в Украине 50% граждан уже не учились по советским учебникам. Это означает тектонические сдвиги в отношении к прошлому. Память о прошлом - одна из составных частей национальной идентичности. А национальная идентичность является одной из основ национального единства. За 25 лет мы переосмыслили много страниц прошлого.
Например, большинство украинцев во всех регионах и возрастных группах считают Голодомор геноцидом. В этом вопросе сегодня имеем национальный консенсус. Еще 10 лет назад об этом не было и речи! Согласно исследованиям ФДИ имени Илька Кучерива, в начале 2015 г. Сталина в Украине оценивали положительно 7,2%. В России в то же время проводился аналогичный опрос, и там Сталина положительно оценивали 52%. А 45% респондентов оправдывали массовые репрессии! Между нами и ими пролегла мировоззренческая пропасть. У нас слишком разные представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо.
Результаты еще одного опроса опубликовала в 2007 г. "Україна модерна". Оно касалось локальных идентичностей Львова и Донецка. Жителей Донецка спрашивали: "Что вы чувствуете, когда видите украинский сине-желтый флаг?" Если в начале независимости 12,2% дончан утверждали, что они гордятся украинским флагом, то через 10 лет национальным биколором гордились 72,8%.
Еще в 2013 г. локальные идентичности значительно опережали все другие. После Майдана на первое место вышла национальная идентичность. Патриотические чувства увеличились более чем вчетверо! Так утверждают прошлогодние исследования Института социологии НАНУ. После Майдана состоялся тектонический сдвиг - как в отношении к прошлому, так и в отношении к национальной идентичности.
Проблема, скорее, заключается в том, чтобы научиться замечать положительные перемены такого масштаба.
Мы постепенно, но уверенно меняемся. Опыт Майдана - это еще и опыт борьбы за свою субъектность. Мы понемногу учимся Самоорганизации, Солидарности, Доверию. Это можно воспринимать как Чудо.
Тимоти Снайдер говорит, что в борьбе с нацизмом во Второй мировой войне погибло украинцев больше, чем американцев; больше, чем британцев; больше, чем французов; и больше, чем американцев, британцев и французов вместе взятых. На наших кровавых территориях от рук обоих тоталитаризмов в ХХ в. погибло до 15 млн человек. И мы все время возрождаемся из пепла. Украина не Британия. Газоны 300 лет здесь не растут: их вытаптывают каждые 25 лет.
Геноцид оставляет не только психологические, но и генетические травмы. А это означает, что у украинцев такие травмы могли закрепиться - из поколения в поколение. Родители могли получить травмы в 1921 г., а их дети - во время Второй мировой. Кто-то скажет: "Не факт! Могло быть и наоборот - могли появиться сопротивляемость, своего рода иммунитет. Надо исследовать!" Десятилетия испытаний могли и закалить.
"Когда украинцев бьют, они не разбегаются, а сбегаются!" - изумленно заметил один иностранец на Майдане зимой 2014 г. Может, сработала эта закалка?
Украинцы ошибались, имея иллюзию безопасного мира. Ближайший сосед снова оказался врагом. Для части украинцев - неожиданно. Другая часть пробурчала: "А мы же говорили…" И теперь имеем возможность переосмыслить весь учебник истории ХХ в.: мы примеряем опыт Мюнхена 1938-го, вчитываемся в страницы, где описан аншлюс Австрии, снова вспоминаем гляйвицский инцидент, обсуждаем катастрофу в Локкерби и опыт разделенной Берлинской стеной нации. Мы впервые за много лет пробуем примерить на себя опыт нашего общего европейского прошлого.
Для чего Украине был нужен Янукович? Он играл роль катализатора изменений и вызвал крупнейшие ненасильственные акции гражданского сопротивления в истории человечества, а это общее выступление помогло многим излечиться от комплекса неполноценности и поверить в себя.
"Я - капля в океане" - это лозунг популярнейшего плаката на Майдане. Когда эти капли собираются сотнями тысяч, это означает, что вместе они сливаются в политическое цунами. Так работает "сила бессильных" Гавела, его постулат "жизнь в правде". И в этом - ответ, зачем украинцы Европе.
Сейчас мы наблюдаем очень печальный процесс, когда политики и медиа перестают говорить правду. А тем временем у нас еще и второй юбилей: 25 лет таблоидизации и медийного, и политического дискурса в североатлантическом мире. Распад "Империи Зла" создал иллюзию безопасного мира и превратил его в мир консьюмеризма. А этот мир родил новые внутренние опасности: люди требовали опасных упрощений от политиков и медиа. Так родился не только мир неправды, но и мир "после правды". Благодаря Питеру Померанцеву мы теперь знаем, как его называть.
Буквально на днях британская The Independent написала, что Украина одна из стран с самой плохой репутацией, ибо "расизм и ксенофобия - реальные проблемы в Украине, как и непрозрачность государственного управления. На протяжении всего лета продолжались мощные протесты в Киеве против президента Виктора Януковича в связи с обвинениями его в коррупции…" Можно по-разному относиться к тому, как оценивал украинские расизм и ксенофобию автор этого пассажа, но правда в том, что Янукович отсюда сбежал. Это один из многих примеров, когда свободные медиа действуют методами тоталитарной пропаганды - манипулируя контекстом, преувеличивая или преуменьшая значение фактов, а иногда и прямо их фальсифицируя.
И медиа, и политики поняли, что в новых условиях неправда не создает репутационные потери. Успех тех, кто поддерживает брекзит, был бы невозможен без лжи лидеров кампании относительно выхода UK из EU. Трамп как политическое явление и его успешность были бы немыслимы в мире правды.
Все это возможно только в "мире после правды". А это - мир Януковича и Путина.
Украина не выживет в "мире после правды". Возможно, миссия Украины - восстановить мир правды? Объединенная Европа иногда предает сама себя, те принципы, на которых она была задумана 70 лет назад. Гавеловское "жизнь в правде" снова актуально. И Украина напоминает Европе о Европе, о тех ценностях, на основе которых ее строили.
Майдан все время менял задачи протеста, все время возрастали его требования. Все началось с защиты евроинтеграции. Но после того, как в последнюю осеннюю ночь 2013 г. избили студентов, вышедших на мирный протест, началась борьба за права и правду. Попытка ограничить права человека 16 января 2014 г. "диктаторскими законами" привела к эскалации борьбы: ненасильственные акции протеста закончились на Крещение Господне и День Соборности Украины. Дальше была война за правду и европейские ценности. Это пока что единственный в истории случай, когда кто-то воевал за европейские ценности с оружием в руках. После российской агрессии война за ценности превратилась в войну за украинскую Независимость и европейскую Свободу.
Земанизированная Чехия, орбанизированная Венгрия, лепенизированная Франция, путинизированная Россия и трампизированные Штаты - это тот токсичный мир, в котором Украина после Майдана не сможет существовать. Этот мир не оценит ее борьбу за правду и легко предаст украинцев, как это было уже и в 1918–1921 гг., а потом в 1933-м - когда все всё знали, но не хотели слышать о смерти в центре Европы четырех миллионов невинных людей.
Чтобы выжить, украинцам придется снова разорвать круг истории. Мы напоминаем Объединенной Европе, какой ее задумали, на каких ценностях она основана и какой она должна быть. Вот для чего нужны украинцы. Наша задача очень локальная - спасти Европу от безумия "мира после правды". Спасать весь мир будем потом.