Почти сто лет назад, после трех лет Украинской революции, Вячеслав Липинский в эмиграции размышлял над сугубо теоретическим вопросом: сколько времени надо Украине, чтобы окрепнуть. Обрести, как сказали бы сегодня, стабильность.
Тогда этот историк и философ предположил, что надо около лет 50 повариться в своем общем котле. Чтобы произошла смена поколений, и те, кто родился и сформировался уже в условиях независимости, достигли социальных вершин. Чтобы границы и возможности этого государства стали необходимой данностью.
Но основной проблемой - и тогда, и сейчас - оставалось, чтобы этому "котлу" дали спокойно повариться столько времени. Этот длительный срок предполагает, признаемся, весьма комфортные условия с исторической точки зрения. В 1920-е годы, когда писал В.Липинский, очевидно, ни одно даже давнее европейское государство не могло похвалиться в своей истории аж полувековой стабильностью, лишенной внешних угроз и внутренних конфликтов. Да и реалии 1920-х, учитывая геополитические последствия Первой мировой войны, не обещали стабильности. Большинство новообразованных или восстановивших независимость государств балансировали на грани мира и войны, агрессии более сильных соседей или попыток собственных "миниэкспансий". Не пройдет и половины указанного Липинским срока, как вся международная система будет разрушена, а границы начнут меняться с молниеносной скоростью. Придется начинать новый отсчет с 1945-го, и, кажется, только холодная война принесла продолжительную "стабильность" европейскому континенту. Тогда наступили сорок с чем-то лет относительной тишины...
Все эти теоретические и практические расчеты для нас актуальны в связи с наступающим праздником. Каждый очередной День Независимости добавляет год тому веществу, которое варится в "украинском котле". Причем, если брать последние 300 лет, то, по сравнению с безгосударственностью, каждый год уже является рекордом. Сражения в 1917–1921 гг. проходили на грани выживания, и сколько бы громких актов тогда ни провозглашалось, все они, вопреки историческому значению, оставались бумажками.
Подозреваю, что в Украине еще не раз будут возвращаться к спору, какую именно Независимость - 1918-го или 1991-го - следует считать основной датой. У большинства наших постимперских соседей (от Польши до Финляндии) общий отсчет времени - 1918 год, когда они избавились от крепких объятий России и запустили варку в собственном "котле". Поэтому следующий, 2018-й, и будет весьма торжественным в Восточной Европе. Будут отмечать столетие независимости, несмотря на то, что у некоторых стран большую часть этого срока суверенитет был ограниченным. Очевидно, время Эстонской ССР для Эстонии выпадает, но, несмотря на это, у них не появился новый праздник с 1991 года. Почему? Поскольку двадцатилетие до оккупации 1940 г. сформировало все необходимые представления и стандарты, стереотипы эстонскости. Вполне возможно, что для последнего и не была такой необходимой государственность, - ведь эстонцы представляли собой довольно консолидированное сообщество, что и позволило эту независимость 1918 года удержать между Германией и Россией. Независимость длилась де-юре и де-факто достаточно долго, чтобы сделать Эстонию определенной константой политической карты Европы, пусть и в статусе ССР.
Почему у нас в 1991-м провозгласили новую независимость, а не возобновление предыдущей? И не недостаток исторической эрудиции тогдашних национал-демократов этому виной: читающая публика уже хорошо сложила у себя в голове и Грушевского, и Винниченко, и универсалы.
Конечно, эти представления еще не стали достоянием широких масс - для них до сих пор Украинская революция (кроме Грушевского на деньгах) остается терра инкогнита. Тогдашняя непродолжительная независимость не оставила за три поколения своего образа и опыта. И в 1991-м ситуацию действительно не представляли как восстановление. Поскольку в набор исторических стереотипов ощущение реальности тогдашней независимости не попало. Во многом эта ситуация сохраняется.
Хочется спросить: так и должно было произойти - или это просчет "нынешней независимости"? И сколько же надо времени для "настоящей", "ощутимой" независимости? И здесь все упирается во временные рамки, да и в гуманитарную политику. Время в истории, в отличие от физики, можно ускорять и замедлять. Далеко не всегда эта манипуляция зависит от воли людей. Все мы знаем выражение "время уплотнилось". Так происходит, когда событий становится слишком много, и субъективно мы за месяц ощущаем, будто год прошел. Ясно, что такие события должны быть эмоционально значимыми, иначе мы бы их просто не замечали. Как ни обидно, такие эмоциональные события обычно являются политическими кризисами или войнами, социально-психологическими травмами.
В этом смысле драматические события 2013–2014 гг. психологически добавили в наше ощущение текущей истории не год, а несколько. Поскольку большой иллюзией "первого времени новой независимости" (так наши историки будущего назовут период 1991–2013 гг.) была вера в возможность бесконфликтности и того, что кто-то даст нам спокойно барахтаться в своих спорах, поисках пути и вектора.
Когда В.Путин говорит "несостоявшееся государство", это означает, что мы не подпадаем под его стандарт "стабильности". Действительно, под его стандарт не подпадаем, поскольку "стабильность в России" и "стабильность в Украине" имеют различную природу. Если смотреть на Украину сквозь призму "жесткой вертикали", "наследственности власти", "устойчивых политических принципов", она выглядит как пример беспорядка и бесконечных внутренних распрей. Но при этом в конце концов оказывается, что угрозу окружению несет не "нестабильная" Украина, а "стабильная" Россия. Угрозу "региональной" и "мировой безопасности". То есть Украина в том состоянии, в котором она находилась до российской агрессии, была элементом системы стабильности? Это парадокс, но сам "стиль" Украины - с хроническими внутренними диалогами регионов и поколений - проявляет себя удивительно более стабильным, а потому и жизнеспособным. Для того чтобы оторвать хотя бы кусок от этого "пространства дискуссии", необходимо военное вмешательство большого государства. Поэтому слухи о том, что мы "не состоялись", оказались очень преувеличенными. Мы просто "состоялись" иным способом, который можно проиллюстрировать ниже.
Российская историческая традиция веками апологетизирует государство. Причин тому более чем достаточно, но есть главные. К ним относятся комплексы исторической неполноценности по сравнению с Западом. Время их появления мы можем отнести к петровским или предпетровским временам, когда просвещенный слой Московии выбирает внешний европейский антураж, определенный стиль и начинает равнять и судить собственное государство по образцу ведущих государств Запада. И если великодержавие как экспансионистский синдром наследников ордынских царей и византийских императоров было очевидным еще со времен основателя суверенного Московского государства Ивана ІІІ, то теперь появились новые критерии оценки масштабов российского великодержавия. И если начиналось с обезьянничания путем брадобрития, то во времена Просвещения начинается уже глобальное видение мировых отношений. И только военная мощь государства, его жесткое административное единство и его очертания на карте (которые должны все время "прирастать") безальтернативно стали оценкой "качества России", если не достоинства.
Если мы вспомним отличия "просвещенных абсолютизмов" современников – Иосифа ІІ Габсбурга и Екатерины ІІ, то именно это и чувствуем. Социальные реформы Иосифа носили модернизационный характер с активизацией социального ресурса отсталых окраин (таких, как "Королевство Галиции и Лодомерии"), умеренно, но в очевидном направлении. Вместе с тем Екатерина модернизировала свою империю по иным приоритетам, закрепляя или усиливая часть средневековых архаизмов (сословности, крепостничества), создавая более действенный механизм самодержавия. Кто сказал, что средневековые средства противоречат целям XVIII, ХІХ или ХХ столетий или же становятся неэффективными? Мы знаем множество исторических примеров, когда новое варварство едва ли не начинало доминировать над цивилизацией.
Именно в годы царствования Екатерины ІІ Российская империя территориально росла как на дрожжах. Соответственно, с точки зрения российской исторической памяти это время не может считаться негативом, поскольку единственный критерий силы и престижа государства - внешняя мощь, прирастание на карте и участие в клубе вершителей судьбы мира. Но даже грандиозное пространство от Польши до Калифорнии не могло окончательно пустить пыль в глаза патриотам, которые время от времени вспоминали о технологической или культурной отсталости от Запада. Не на уровне европеизированной элиты, а просто в оценке состояния полуазиатского общества. Надо было указать причины, но ведь патриотизм не позволял "поступаться принципами". Тем более что время Французской революции и Наполеоновских войн создавало очень радикальные альтернативы традиционным основам российского величия. Европейские династии зашатались.
Именно в начале ХІХ в., благодаря Николаю Карамзину и его преемникам, появляется идея "трехсотлетнего татарского ига", когда варварское азиатское господство затормозило прогресс России. Эти идеи были своевременными, поскольку возрастало количество потребителей исторического творчества. Но эти потребители ставили новые вопросы. Стоит вспомнить, что популярное изложение российской истории до середины XVIII в. ограничивалось преимущественно знаменитым киевским "Синопсисом". Это была по сути история монархии Рюриковичей, и она не ставила перед собой задачу периодизации "национальной истории" России или фундаментальных выводов о причинах ее взлетов и падений. И если монархизм оставался, то в новых условиях общество хотело уже дополнительных объяснений.
"Иго" переросло в идею вечной жертвенности России в защите Европы от азиатского варварства. Дополнительной составляющей стал тезис о соответствующей "неблагодарности" и "враждебности" Запада, который во времена немецких орденов, лжедмитриев или Наполеона стремился к полнейшему покорению России. Возникает "осажденная крепость" и "вражеское окружение". А все агрессивные войны оправдывались спасением России от вражеских коварных замыслов - это в Европе. А на Кавказе и Востоке хорошо, если формулировали хоть какие-нибудь основания, преимущественно что-то в знакомом жанре "Принуждение к миру".
Так постепенно вызревали основы идеологии путинизма, ставшей в ХХІ в. просто механическим миксом взаимопротиворечащих исторических стереотипов времен давней Московии, Российской империи и СССР. Успешность и популярность смешивания идей средневековья и тоталитаризма ХХ в. в современной России показывают эффективность средневековых матриц сознания, несмотря на столетия прогресса.
Ведь Россия не стремилась поступаться принципами, а на "свободу, равенство и братство" отвечают: "православие, самодержавие, народность". И сегодня эти основы реализуются в условиях "суверенной демократии". Глобальное сопротивление коварной Америке недалеко ушло от исторически-мессианского "Третьего Рима" и "последнего истинно православного царства". И симбиоз коммунистической символики с мироточивыми иконами Николая ІІ, которого зачисляют в "Бессмертный полк", не должен никого удивлять. Чем мощнее абсурд, тем заразнее.
Но к чему здесь этот экскурс в российские душевные болезни, которые нам всем известны? Наш информационный повод из-за того, что россияне совсем не так, как украинцы, понимают "независимость". Когда люди в одни и те же слова вкладывают разные значения, это обычно усложняет диалог.
Каковы главные исторические комплексы украинцев - чтобы уже в равной мере судить? Основные, следует признать, во многом заимствованы у россиян или же являются универсальными для молодых государств. Кому попался на канале "Хистори" документальный сериал о Дубровницкой республике, может в этом лишний раз удостовериться, и даже вдохновиться примером.
Первый известный комплекс - "родина слонов". Вырастает он обычно на почве исторического невежества, и вместо поиска реальных сенсаций нашего прошлого хочет фантазий о древних украх или Триполье-Аратту, которая шумеров всему научила. Комплекс этот вытравить трудно, как все, что компенсирует людям плохое состояние настоящего. (Он служит удобным ответом на упреки: - А у нас большое государство! - А мы шумеров всему научили!)
Второй комплекс - "история безгосударственности". Он основывается на национальной исторической традиции и является намного "респектабельнее" первого. В нем объединяется и стремление к исправлению исторических ошибок, и оправдание отставаний, и вместе с тем неумирающий у нас культ "народа-жертвы". Этот комплекс является отражением российской апологетизации государства, привычной нам за 300 лет прошлого сожительства.
Конечно, проблемы безгосударственности очевидны: собственное государство обычно (речь идет не об СССР) не стремится к системному уничтожению частей собственного населения. Поэтому при наличии украинской независимости в ХХ в. мы, по крайней мере, избежали бы Голодомора. Мы бы избежали десятилетий ассимиляции и уничтожения. Но при каких обстоятельствах украинское государство в ХХ в. могло образоваться до 1991 года? Упражнения в "еслибытологии" обычно являются интеллектуально полезными, но вряд ли у нас были лучшие шансы, чем в 1917–1918, - хотя и тогда, ретроспективно, они бы реализовались, только если бы в Первой мировой войне победил германский блок, а не Антанта.
Предыдущие периоды? Под Российской империей, под Речью Посполитой, под Литвой? У нас стереотипы ХХ в., и тех же российских/советских учебниках говорят, что, если государство носит название не "украинское", - это как нацистская оккупация. Жизни не было - только борьба за выживание. Но историография уже достаточно показала, что и Великое княжество Литовское было "свое", и Речь Посполитая, пока уважали наши права, да и Российская империя построена немалыми усилиями малороссов. Конечно, когда-то приходилось идти на принцип, как Богдану, но в другие времена мы вовсе не были народом-жертвой.
Именно мы являемся примером блестящего выживания при самых неблагоприятных условиях и бесконечного возрождения, как феникс из пепла. Мы являемся самым большим в Европе народом, который создал собственную государственность после стольких столетий ее отсутствия.
Сравним украинцев с горными словаками или лесными эстонцами. Небольшие консолидированные сообщества. А у нас это была бы область по размерам. А с учетом размера государства нас не должны удивлять некоторые региональные расхождения. Удивительно то, что по разным причинам это пестрое украинское сообщество держится вместе, и сепаратизм у нас - подарок от соседей. И как в таких размерах сохранилась этничность? Как украинская идентичность возродилась/утвердилась в таких социальных масштабах, чтобы в 2014-м государство не рухнуло? Мы все посыпаем голову пеплом: как все несовершенно, не мыслят все одинаково, общество сегментировано по убеждениям, по поколениям, по регионам, "большого прыжка" к общему счастью не происходит...
А вот с точки зрения исторических аналогий Украина представляет собой уникальный пример единства в условиях демократии, а не диктатуры. Поскольку у нас, кроме государства, есть и общество. "Время безгосударственности" приучило украинцев быть в вечной оппозиции к власти, выживать и расти независимо от ее усилий. Поэтому даже самое несовершенное украинское государство не в состоянии масштабно испортить жизнь народу, поскольку это не удалось ни Российской империи, ни Советскому Союзу. Во многом сила, а не слабость Украины - в ее многообразии: если Львов и Мариуполь живут вместе, несмотря на то, что общество критиковало 25 лет и почувствовало за последние три, значит, что-то их держит. И интересная история дальнейшей интеграции и консолидации Украины будет поучительной для других. Аналогов нет.
Давайте вернемся к разному пониманию "независимости". Когда Россия последний раз ОБРЕЛА независимость? Кто-то помнит ощущение, как ее добывать в борьбе? Если считать Лжедмитрия польским оккупантом, то 400 лет назад. Если от Золотой Орды - то почти 550. И впечатления эти уже в сфере легенд, оперы "Жизнь за царя" и исторических романов. А Украина за ХХ столетие делала несколько попыток, и чем больше из них не удалось, тем больше цена той, обретенной в 1991-м. И еще различие в том, что можно попытаться посчитать, сколько народов стремилось к независимости ОТ России? Очевидно, недаром. Поэтому отношение к этому явлению у нас разное, и поэтому никто "там" не поймет, почему наша Независимость будет продолжаться. Потому что мы знаем ей цену.