В Музее книги и книгопечатания Украины с 2 июля этого года действует выставка "Правда історії: джерела", посвященная 70-летию выдающегося историка, исследователя, публициста, общественного деятеля, лауреата Национальной премии Украины им. Тараса Шевченко, доктора исторических наук Сергея Ивановича Белоконя.
…Сначала был сад. Мало кому повезло, родившись в большом городе, жить в саду. Но судьба благоволила именно таким образом - ко мне и к тогдашнему моему соседу Сергею Белоконю… Почти два века назад незастроенные крутые склоны и овраги, по которыми сбегали к Лыбеди дождевые воды, стали владением университета, и этот кусок земли был превращен в ботанический сад, со временем названный в честь академика А.Фомина.
Упорядочили там, однако, только часть, где соорудили теплицы, лабораторные и служебные корпуса. В этой части, носившей название научной, мы и жили. Нежные магнолии, словно в эдемских садах, росли рядом с суровыми буками, а привезенные с Мадагаскара и Цейлона пальмы тянулись к свету в высоких стеклянных постройках, где жара и влажность были едва ли не больше, чем на экваторе. Летом кадки с этими "невольниками" выносили на свежий воздух, создавая фантастические куртины, и хрупкие веточки араукарий переплетались с гибкими побегами лавров, а снежно-белые цветы камелий выглядывали сквозь гущу жестколистого самшита. А когда заснеженный Сад замирал в таинственной зимней летаргии, зеленые экзоты изобиловали за чистыми оконными стеклами как свидетели того, что холодное время года не вечно.
С наступлением весны не только они оживали на воле. В апреле садовник, который воевал во время Первой мировой и в 1915-м брал крепость Перемышль, тщательно вычищал бассейн, обустроенный стараниями самого академика Александра Фомина. Причудливо изогнутый под столетним кавказским буком, этот бассейн, как природное озеро, наполнялся ручейком, сбегавшим между кустами ежевики. Старый садовник выносил из теплиц и выпускал в бассейн доселе невиданных рыб. Сказочно выглядели среди изумрудных водных растений красные китайские караси и золотые язи, вывезенные, наверное, из Богемии, где они в свое время играли в фонтанах какого-то замка. (Эта благородная традиция была начата в Саду при директорстве отца Сергея - известного ботаника Ивана Петровича Белоконя. Именно тогда здесь впервые в истории Украины расцвела королева лотосов - южноамериканская водная "лилия" Виктория Регия.) Кстати, во время минувшей войны, когда советская власть бросила Сад на произвол судьбы, садовникам пришлось и воду носить, и дрова для отопления теплиц, но ни одно дерево не срубили. Все же спасли Сад!
К Саду льнула часть "невыездной" старой профессуры, для которой посещение не то что Амазонии, а даже Праги или Будапешта были важным событием. Широкая эрудиция ученых совмещалась с горечью ненужности и неустроенности, что обостряло и без того колючие черты их характеров. Может, именно поэтому этих людей начальство считало трудными. Из-за груза воспоминаний и знаний?
За пределами Сада мир был совершенно другим, что побуждало к сравнениям, и не только экологического состояния или красоты ландшафтов. И сейчас, когда дубы с ясенями взмахами ветвей приветствуют нас сквозь чугунное плетение старого забора, мы с Сергеем немного завидуем их уверенности в преодолении времени. Вместе с признательностью за прожитые годы это прибавляет благоразумия в восприятии грядущего.
Но в 1970-е Сергей Белоконь обнародовал то, что на самом деле было трагедией, и о чем говорили шепотом даже в очень узком кругу. Тогда эти публикации были едва ли не единственными. Теперь, когда за украинистику не преследуют, его работы в лидерах. Лауреат Шевченковской премии (2002 г. - за книгу "Массовый террор как средство государственного управления в СССР") Сергей Белоконь считает, что и сегодня важнейшей общественной проблемой является историческая амнезия.
Во время пожара 1968 г. в книгохранилище на Выдубичах ему удалось спасти книгу Луи Блана "История десяти лет. 1830–1840" с дарственным инскриптом: "В Лионском восстании… решающую роль сыграло достойное поведение народа". Тогда он был приятно удивлен авторской надписью великого утописта, а сейчас гордится, что принадлежит к киевлянам, которые повторили благородный подвиг граждан знаменитого города Лиона... История может повторяться не только как трагедия или фарс! К тому же - в разных странах.
Когда семья Белоконей поселилась в т.н. Латинском квартале у домика Грушевских (точнее, флигеля; сам дом большевики сожгли в 1918-м), Сергей был первоклассником. В истории нет случайных совпадений. Михаил Грушевский со временем стал, как пишет Сергей Белоконь, "главным сюжетом" его интересов. И вовсе не потому, что из окна будущего историка можно было заглянуть в когда-то кабинет первого главы Украинской Центральной рады.
В 1970-е, чтобы стать заслуженным, не говоря уже о народном, художник должен был изобразить Ленина хотя бы раз. От историка же, чтобы преодолеть хотя бы первую научную ступень, требовалось изменить правде, и не раз. На историческом факультете, где учился Сергей, вступление в партию (коммунистическую, выбора тогда не было) и защита диссертации фактически были приспособленчеством. Именно здесь Тараса Шевченко нарекли революционером-демократом, а из Ивана Франко лепили чуть ли не марксиста. В целом же украинистику если не маскировали под что-то, то загоняли в жесткие советские тиски.
Молодой Белоконь еще в 1960-е проявлял свой непокорный характер, отказываясь от официальных соавторов и отвергая советы сократить или вообще вычеркнуть те или иные воспоминания, изъять нежелательные фамилии. Именно тогда искусствовед старой школы - репрессированный Стефан Таранушенко, который так и не смог приспособиться к советской действительности, написал ему на память свое этическое завещание: научная правда выше профессорских авторитетов. Диссидентство? По сути да, но до "посадки" не дошло, хотя "сесть" в те времена было несложно. В Киеве властвовал партийный идеолог Маланчук, которого некоторые ученые и художники считали прогрессивным: не ругал за форму, лишь бы содержание отвечало "генеральной линии" - и тогда можешь ехать на конференцию… вплоть до Будапешта включительно.
Особенно масштабными и жестокими были репрессии в 1972 г., когда осудили 89 человек, из них 41 - в Киеве и Львове, остальных - в Одессе, Днепропетровске, Полтаве, Чернигове, Харькове, Ужгороде, Черновцах. Тысячи людей подверглись обыскам и допросам. "Только по делу И.Светличного в Киеве было допрошено 130 свидетелей, по делу И.Стасив-Калинец (во Львове) - около сотни. Следует отметить, что нужные следствию показания давали буквально единицы" (Г.Касьянов. Несогласные: украинская интеллигенция в движении сопротивления 1960–80-х годов. - К., 1995). Данные, приведенные исследователями диссидентского движения, касаются преимущественно резонансных дел. Однако подверглись преследованиям тысячи мыслящих людей. Кроме арестов, обысков, карательной психиатрии и "посадок", были и другие средства влияния на "несогласных" - увольнение патриотических преподавателей, распределение выпускников гуманитарных факультетов за пределы Украины, лишение писателей права печататься, наконец - внеочередная мобилизация в армию… Последняя "мера" зацепила в 1968-м и меня.
В те глухие годы, не придя к взаимопониманию в Украине с официальной исторической наукой, Сергей стал аспирантом МГУ. Странно, но тогда в "белокаменной" уровень свободы заметно превышал здешний - практически нулевой. В автореферате Сергей ни разу не вспомнил большевистских вождей и Л.Брежнева, а с научным руководителем разговаривал о Центральной Раде, Винниченко и Голодоморе. "При всех обстоятельствах, - вспоминает бывший диссертант, - я стремился беречь культурное наследие". А при этом невозможно кривить душой. Что и помогло не сломаться. Благодаря Сергею Белоконю и его единомышленникам сейчас в нашем воображении предстает далекий от официальной версии величественный образ украинской истории, культуры, искусства прошлого века.
Успешные советские люди как объект исследования никогда его не интересовали, поскольку и без этого могли чудесно реализоваться. Он просто обходил их, и они благодарили его тем же. "Мне не нравятся люди, которых вы формируете", - сказал когда-то Экзюпери какому-то нацистскому начальнику. В обоих случаях антипатия была взаимной.
Историю составляют не только периоды, но и люди на ее исторических ступенях. Когда молодой ученый начал исследовать семью Нарбутов, его интересовало все - родословная, интересы, убеждения, круг друзей. С тех пор Георгий Нарбут предстал в историческом контексте не только ярким художником классического, но и собственного стиля, которому первые украинские правительства поручали рисовать гривню (даже современное начертание тризуба как малого герба принадлежит ему). Благородная семья Нарбутов была центром культурного и художественного притяжения. Она осознавала генетическую связь с Украиной, не представляла своей жизни в эмиграции, предпочитая погибнуть, но на родной земле. Что и произошло в скором времени.
История воскрешалась и писалась вопреки советской, фальсифицированной, направленной не на восстановление и приумножение, а преимущественно на забвение культурных, национальных ценностей. Углубленно изучая судьбы, составляя жизнеописания заметных фигур украинской элиты, нельзя не заметить того, что их пути обрываются в 1918–1920-х или 1928–1937 гг. В основном - не из-за голода и болезней. Их уничтожали волны массовых репрессий, которые смертоноснее любого цунами, и осуществляемый властью Геноцид. Люди исчезали по определенному признаку - интеллигентность. Это были учителя, священники, писатели, композиторы, художники... Это и стало предметом исследований Сергея Белоконя.
Наконец, после обретения независимости, наполовину открылись архивы. Исследователь знакомится с впечатляющими документами - свидетельствами мук и гибели светлых личностей во время большевизма, тяжелых судеб их семей и потомков. Он погрузился в материалы, разоблачавшие системный терроризм со стороны власти. Но при этом отдавал предпочтение мемуарному элементу, живым свидетелям. Ведь с архивами смогут работать и те, кто сегодня еще не родился, а незафиксированные воспоминания уйдут в небытие. Удалось сохранить сотни свидетельств и писем творцов национальной культуры. В годы, когда государственные архивы собирали наградные грамоты бригадиров и звеньевых, но отворачивались от всего, чем жил историк.
Люди, сведения о которых он собирал по крохам, чьи имена восстанавливал в историческом контексте, были другие, "не советские". Однажды его поразил фотоснимок гимназистов из Глухова, бывшей гетманской столицы. Среди них были и родственники Георгия Нарбута. Но все лица на том фото - особенные, потому что принадлежат выразительным представителям уничтоженной в XX ст. человеческой породы... Со временем в "Массовом терроре" он поместит рядом две фотографии: дворянского депутатского собрания конца XIX в. и "хомо советикус" - экскурсантов музейного городка возле Успенского собора. Судьба аристократии как отдельное направление исследований трагедии национальной элиты - тема его будущих работ.
Не доверяя постулату "рукописи не горят", Сергей Белоконь буквально прослеживает все, что имеет отношение к эпистолярному наследию. Его книги содержат много тысяч криков души и сердца, которым повезло прорваться сквозь глухой официоз. Сейчас ждут своего читателя свидетельства времен, в которые можно заглянуть благодаря таланту таких исследователей. При этом должны поторопиться по уже упомянутой причине… Собственно, об этом таланте Сергея Белоконя писал академик Иван Дзюба: "Источниковедческая страсть, вкус к историческим подробностям, которых он немало спас от забвения и перед которыми чувствует личную ответственность, интуитивное ощущение "направлений", где надо искать живые и документальные свидетельства о давнем и недавнем прошлом, научная скрупулезность объединяются у него с выработанным мировоззрением, хорошо отработанной методологией, широтой интересов и утонченным художественным вкусом".
До времен глубокой "перестройки" Сергей Белоконь имел клеймо "невыездного" - разумеется, из-за политической "неблагонадежности". С первой поездки на Запад в 1990 г. он привез огромный чемодан книг и ксерокопий текстов, прежде недосягаемых для нашего читателя. Со временем привезенные им системно подобранные книги и газеты измерялись уже просто-таки погонными метрами, архивы же - кубическими. (И это тогда, когда наше культурное наследие - от старинной мебели до икон - двигалось в противоположном направлении. К сожалению, происходило это при любой власти, согласно лозунгу "все на продажу".)
Так вернулись на родину архивы этнографа Ю.Шумовского, композитора А.Ольховского, памятные вещи великого художника В.Кричевского, уникальные сборники из переполненных книгами подвалов украинских эмигрантов, которые давно приросли к американской земле, но мечтали, что когда-то достояние их понадобится независимой Украине. Среди них и такие раритеты, как "Требник" Петра Могилы, "Сборники песен" Михаила Максимовича, издание М.Ореста (Зерова), Ю.Клена, И.Качуровского, А.Оглоблина, В.Барки. Из Германии и Канады возвращалась когда-то гонимая большевиками недобитая духовность. Всплывали в памяти имена, не окончательно выжженные долгими годами искусственной амнезии.
...Судьбы людей - это воплощение истории. Собственно, в них и реализуется история. И когда люди борются за лучшую судьбу, они стремятся изменить ход истории в свою пользу. Кажется, вполне естественно. Но история, в частности нашей страны, доказывает, что это невозможно сделать за чей-то счет. Понимание этого феномена является главной чертой творчества Сергея Белоконя.