Если во времена Сталина реальные и потенциальные противники объявлялись врагами и преступниками и подлежали уничтожению, то в период брежневского неосталинизма их уже считали "психически больными" и принудительно "лечили" и изолировали.
Украинский диссидент и американский журналист Виктор Боровский родился в 1957 г. в небольшом райцентре Лозовая, что на Харьковщине. В школе был необщительным, однако любил животных, научился мастерски шить одежду. "Добрый был, - вспоминает соседка. - А, бывало, залезет малым на грушу и поет!". Родители рано развелись, рос с мамой, дедушкой и бабушкой. Хотя с отцом, который жил на Житомирщине в Коростышеве, тоже поддерживал контакты. После школы поступил в Славянский педагогический институт (Донецкая область). И именно здесь с 18-летним студентом-первокурсником происходит событие, которое меняет его жизнь и навсегда вписывает в историю украинского диссидентского движения.
Итак, 1975-й год, обычная институтская пара. Преподаватель то ли дремлет, то ли думает о чем-то своем. Студенты тоже - кто занят своими делами, кто что-то переписывает. Виктор Боровский выступает с рефератом "ХХ съезд КПСС и его значение". В свое время съезд имел большой резонанс, потому что именно там впервые прозвучали слова Хрущева о культе личности Сталина. Но для студентов провинциального вуза 1970-х было все равно - ХХ или ХХІ съезд. Тем более что во времена Брежнева власть начала потихоньку реабилитировать сталинизм… И тут преподаватель будто просыпается, а аудитория начинает прислушиваться к реферату Боровского. Звучат слова, считающиеся табуированными, - "геноцид" власти по отношению к крестьянам, имя запрещенного эмигранта Солженицына, а сталинизм докладчик приравнивает к фашизму.
Скандал, конечно. Руководство пытается отчислить Виктора из института, но он пишет жалобу в Министерство образования, а потом сам едет в Москву в министерство. Тогда на первый план выступает КГБ… Позднее, эмигрировав в США, Виктор в своих воспоминаниях описывает, как было просто расправиться с человеком в советском обществе. Не взять на работу, фальсифицировать обвинение, покалечить, отправить в психиатрическую больницу, где можно сойти с ума, а то и умереть… Виктора вызывают в военкомат, якобы на осмотр, но среди врачей - главный психиатр Славянска и начальник славянского КГБ с подчиненными. Все заканчивается областной клинической психиатрической больницей города Славянска. Среди обвинений - не только знакомство с творчеством Солженицына, но и прошлогодняя поездка юноши к писателю-диссиденту Виктору Некрасову и даже, как высказался врач-психиатр, разговор на "местном диалекте" (т.е. на украинском языке!). Мама находит сына лишь на четвертый день, потому что вуз хранил молчание.
А в больнице применяют принудительные, очень болезненные инъекции сульфозина (раствора серной кислоты), скипидара, истязание-обвертывание. То есть человека плотно обматывают мокрыми простынями, и когда они высыхают, жертва начинает задыхаться. А еще - избиение палкой, электрошок, другие издевательства санитаров, преимущественно бывших босяков.
Среди пациентов - не только больные, но и преступники, которые скрываются от следствия, и вполне здоровые люди, противники режима. Один из них написал жалобу на своего директора, которого назвал "бандитом с красной книжечкой". Другой, тракторист Василий Литвиненко, - автор антисоветского граффити в своем селе. Есть и больные, которым "помогли" стать такими уже в психиатрической больнице. Иеромонах Григорий из Святогорского монастыря, которого санитары силком принуждали петь и танцевать. Неизвестный мужчина из Западной Украины. Сначала его во время войны вывезли в Германию. А когда он вернулся в Союз, его жена и дети погибли. Мужчина сошел с ума. Каким были лечение и психотерапия этого несчастного? "А сейчас бандера станцует нам гопака!" - орали санитары, грозя ему палкой. Такое вот "лечение". Кто-то, как баптист Павел Сорока, умер после истязаний. "Он счастлив, потому что не может думать", - говорили Виктору товарищи о соседе по палате - рижском оперном певце. Его бросила жена, и он сошел с ума - пел и не понимал, что происходит вокруг. А сам Виктор, наблюдая за алкоголиками психбольницы, приходит к неожиданному выводу, что алкоголизм - это составляющая "социализма, который сознательно культивирует это явление". Для того, чтобы не думали…
Продержав Виктора в больнице несколько месяцев, чекисты, наконец, выпускают, уверенные, что сломали его. Важными были и усилия родных, прежде всего мамы, которая ходила к врачам, требуя освободить здорового сына. Однако вернувшись в Лозовую, Виктор не может ни восстановиться в институте, ни поступить в другой. На работу тоже не берут. Пришлось зарабатывать на жизнь пошивом одежды и перепродажей кур и кроликов. По советскому законодательству это называлось "тунеядством" и "спекуляцией" и грозило соответствующей статьей Уголовного кодекса.
Виктор едет в Одессу, где пытается поступить в духовную семинарию, учиться на священника. Но прием в семинарию прямо зависит от КГБ. Так что еще до поступления стало понятно: учиться на священника чекисты ему не дадут. Виктор возвращается домой ни с чем.
После этого в парне что-то сломалось. Инъекция несправедливости и фальши дала совершенно противоположный эффект. "Власть боится тебя, если о тебе есть огласка", - приблизительно такими словами объяснили Виктору ситуацию. И он начинает борьбу. Пишет протесты в вышестоящие органы власти. И не один-два, а полсотни за раз. Знакомится с членами Украинского Хельсинского союза, в частности его главой Миколой Руденко. К Виктору приезжает известный харьковский диссидент Генрих Алтунян. Едет в Одессу на суд над Василием Барладяну, посещает мать арестованного Олексы Тихого на хуторе Ижевка. И все это время за ним следят, просматривают переписку, прослушивают телефон…
Взрывается застойный мир городка Лозовая. Нельзя сказать, что здесь не хватало интересных личностей. После Второй мировой войны в Лозовой поселяются бывшие участники ОУН и УПА, члены их семей. Самым известным из них был воин УПА Яков Сверстюк-Довбуш, старший брат известного диссидента Евгения Сверстюка. Сам Евгений Александрович также бывал в городе. Родом из Лозовой Алексей Мурженко и Марк Дымшиц, участвовавшие в попытке похитить самолет, чтобы бежать из СССР. Тогда же, в 1970-х, инженер местного завода, как раз перед выборами, разбрасывает в городе антисоветские листовки. На его поиски прибывают кагэбисты из области. А Виктор Боровский пишет заявление о выходе из комсомола. Дальше - местные выборы в Верховный Совет УССР. Кандидатов в бюллетене - всего один, графы "против всех" не было, так что выборы превращались в фарс. Виктор на глазах всей комиссии рвет бюллетень. Избирательный участок закрывают, среди лозовчан пускают слух, что "американский шпион хотел устроить взрыв". В военкомате, куда вызвали Виктора, он говорит призывникам, что не хочет служить в армии, которая является оккупантом Чехословакии и Анголы, а потом рвет свой паспорт в приемной первого секретаря горкома партии (в то время фактически главы города). По запрещенному коммунистами Радио Свобода узнает адрес диссидента генерала Петра Григоренко и едет к нему знакомиться. Местные КГБ и милиция всячески давят на Виктора: его задерживают, ему угрожают, но на юношу это уже не действует. Чувствует, что у него есть поддержка. Лозовский врач-психиатр Вячеслав Бацких не поддается давлению КГБ и отказывается ставить Виктору фальшивый диагноз. Если бы он это сделал, то дальше - только психиатрическая больница...
Таксист, несмотря на слежку кагэбистов, везет диссидента в далекую Ижовку, к маме арестованного "антисоветчика" Олексы Тихого.
Виктора поддерживают родные, хотя мама и плачет. Теплыми словами он вспоминает и местных баптистов, которые ему помогали, - всегда спокойные и уверенные, что добро победит. Хотя сам Виктор баптистом не был, принадлежал к православию. Но тогда противники советской власти объединялись, часто не считаясь с тем, что их разъединяет. В Киеве Виктор ночевал у известного диссидента христианина-баптиста Георгия Винса. В то же время В.Боровский узнал, кто именно из его однокурсников свидетельствовал против него. Донесли даже, как он смеялся над тем, что кто-то повесил сумку на руку Ленину - местному памятнику.
Собравшись в Москву на акцию протеста, Виктор так и не сел на поезд: его ударили и порезали вену на руке. Милиция на вызов не приехала, равно как и "скорая". Напавших не нашли…
Подлечившись, Виктор снова собирается в путь - на суд над Миколою Руденко и Олексой Тихим. Надо поездом доехать до Харькова, а оттуда - самолетом. За ним следят всю дорогу. Виктор неожиданно выходит из поезда, и сразу же за ним выпрыгивают кагэбисты. Один чуть не попал под колеса. В Харькове он пытается оторваться от преследователей в метро, но не удается. 12 мая 1977 г. Виктора снова задерживают и отвозят "на Сабурову дачу" - бывшее имение князя Сабурова, где размещается 15-я харьковская психиатрическая больница. Условия лучше, чем в Славянске, но учреждение также выполняло карательные функции. Здесь поставили психиатрический диагноз вполне здоровому Левину. Сюда же привезли молодого националиста с Ивано-Франковщины. Он в харьковском метро в надписи "Радянська Україна" заклеил первое слово, заменив его надписью "Вільна". Ни имя, ни судьба этого парня неизвестны. Самому же Виктору даже не психиатр, а нарколог ставит диагноз "шизофрения". Однако психиатрическая экспертиза харьковских профессоров признает его здоровым. Возможно, помогла огласка, возможно, пригодились советы врача Любови Гриценко, рассказавшей ему, как вести себя на комиссии. Фактом является то, что КГБ не смог ничего сделать. Поддерживали и харьковские друзья, в частности Генрих Алтунян и Семен Подольский.
Советская власть прибегает к другому методу. Виктора ставят перед выбором: либо он прекращает заниматься диссидентством, а если нет, то его все-таки упекут в тюрьму или психиатрическую больницу, либо он должен эмигрировать из Украины навсегда. Разумеется, Виктор не предал свои убеждения, так что власть продолжает давить, и все более реальной становится эмиграция. Виктор и его мама очень тяжело это переживают. Грустя, подолгу сидит у ивы, которую он сам когда-то и посадил. Перед отъездом, в октябре 1977 г., к Виктору съезжаются знакомые, в частности диссиденты из Киева, Одессы, Житомира, Москвы. Приходит жена диссидента-лозовчанина Люба Мурженко.
В церкви, куда пришли заказать молебен за отправляющегося в дальнюю дорогу, еще одна неожиданность - священник отказался служить за "врага". Пришлось обратиться к другому. Понимая, что возврат в Украину вряд ли возможен, Виктор в последний свой день напивается до беспамятства. Потом отправляется в Брест, на границу. Таможенники отбирают икону (нельзя), колбасу (тоже нельзя), стирают все магнитофонные ленты, и Виктор, наконец, за рубежом.
Сначала приехал в Австрию. В начале 1978 г. переехал в США, где поселился в Нью-Йорке. До начала 1990-х работал в украинской службе Радио Свобода. Вместе с ним тогда работали украинские эмигранты "третьей" волны - Леонид Плющ, Надежда Светличная, Моисей Фишбейн.
Показательно, что хоть и вырос он в русифицированном городке, но ориентировался именно на украинство. За рубежом он контактирует с Украинским студенческим клубом. А на родине чекисты о нем не забыли. Жена Петра Григоренко смогла переслать Генриху Алтуняну ксерокопию статьи о Викторе Боровском из канадской газеты "Журналь де Монреаль", где было и его фото. Алтунян передал ксерокопию в Лозовую маме, а она - отцу Виктора в Коростышев, кагэбисты устроили обыски, допросы и там, и там.
В 1981 г. Виктор Боровский издал в Нью-Йорке книгу воспоминаний "Поцелуй сатаны". Средства на издание дали, в частности, генерал Петр Григоренко (он также написал предисловие) и архиепископ Николай Торонтский. Отрывок из этих воспоминаний печатали зарубежные украинские газеты ("Свобода", "Новий шлях"), а также (где речь идет о положении церкви в СССР) греко-католическая газета "Патріярхат". Читал лекции в университетах США о советской карательной психиатрии.
С распадом СССР Виктор Боровский несколько раз приезжал на родину к маме. Среди лозовчан ходили слухи, что Виктор передвигался с охраной. Соседка вспоминала, что он, когда приезжал, угощал соседей, общался с местным священником, помогал монастырю в Лозовой. Хотя и был еще довольно молодым, однако заметил, что место себе на кладбище в Америке уже подобрал. "А как же родина?" - спросили у него. Но вопрос остался без ответа. Умер он года четыре тому, похоронен за океаном. Были ли у него в США жена и дети, неизвестно. Маму похоронила племянница в Лозовой, дом сейчас стоит пустым и разрушается. Почти все деревья в саду вырубили. Табличка на доме еще сохранилась - на девичью мамину фамилию Покуса. В Лозовой Виктора помнят только его соседи и одноклассники. Как деятеля диссидентского движения и автора мемуаров его не знают.
"Ты больной, потому что думаешь не так, как другие", - говорили Виктору палачи. "Он больной. Есть тысячи людей, но никто же не поехал к Руденко и Некрасову брать автограф", - говорили то же самое, хотя и другими словами, маме Виктора. В отличие от тюрьмы, психиатрическая больница означала забвение или сознательное доведение до психических расстройств. Если годами слышать от врачей слово "больной", каждый день видеть настоящих сумасшедших, каждую минуту переспрашивать себя "Не сошел ли я еще с ума?", то со временем действительно можно услышать хор ответов в палате, где никого нет.
Не остаемся в одиночестве. И не оставляем в одиночестве тех, кто вошел в историю свободы.