Недавний пожар в здании на углу Крещатика и улицы Богдана Хмельницкого обострил застарелую проблему, связанную с этой постройкой.
Киевляне уже долгое время наблюдают, как ветшает популярный в минувшие времена "Центральный гастроном". Лет пять назад предлагались проекты надстройки почтенного дома несколькими этажами. Такая реконструкция, вероятно, принесла бы изрядную выгоду владельцам здания, однако многие специалисты и защитники киевской старины посчитали столь радикальные изменения недопустимыми. Отложенный было вопрос снова на повестке дня. Какова же будет судьба старинного здания?
Но прежде чем высказаться, хотелось бы припомнить сходную ситуацию более ранних времен. Ведь еще в начале 1983 г. городские власти нацеливались на комплексную реконструкцию всего квартала между тогдашней улицей Ленина и бульваром Тараса Шевченко. У руководства созрело мнение, что послевоенный "социалистический" Крещатик должен стать единообразным в своей монументальности. Был проведен конкурс проектов преобразования исторического фрагмента центральной улицы Киева, уцелевшего в войнах и пожарах. Но в 1982-м состоялось празднование условного 1500-летия древней столицы Украины, сопровождавшееся небывалым подъемом интереса киевлян к родному городу. Это обстоятельство нельзя было игнорировать. На страницах газеты "Вечерний Киев" началось обсуждение проектов реконструкции старого Крещатика.
Тогда никто еще и представить не мог общение в социальных сетях. Свое мнение жители города могли высказать только письмами в редакцию "Вечерки". В подавляющем большинстве подчеркивалась одна и та же мысль: исторический квартал следует благоустроить, упорядочить, но сносить или радикально перестраивать нельзя. Этого мнения придерживались историки-краеведы и инженеры, художники и педагоги, ветераны войны и студенты. Для большей убедительности, члены киевского клуба "Летопись", возглавляемого популярным экскурсоводом Леонорой Рахлиной, собрали многочисленные архивные и литературные свидетельства ценности старых зданий.
Реконструкцию решено было отложить. Благодаря этому квартал с "Центральным гастрономом" уцелел вплоть до наших дней. Однако по-прежнему можно услышать, что дом на углу Крещатика и Хмельницкого, визави обновленного ЦУМа, слишком мал и скромен для столь ответственного места.
Но ведь не зря здание на Крещатике, 40/1 уже в нынешнее время было официально признано памятником архитектуры и истории и внесено в Реестр недвижимых памятников местного значения (согласно приказу Министерства культуры и туризма Украины от 13 июля 2009 г. № 521/0/16-09). Исторические факты подтверждают: с его архитектурными формами неразрывно связано богатейшее духовное содержание.
Рассмотрим основные вехи "биографии" дома. Для начала можно напомнить, что дальняя часть Крещатика (как и нынешняя улица Богдана Хмельницкого) впервые сформировалась к середине XIX века. Начальный квартал нечетной стороны улицы Кадетской (так называлась поначалу улица Б.Хмельницкого, в 1869-м переименованная в Фундуклеевскую) сперва представлял собой протяженную усадьбу, где на углу Крещатика стоял скромный двухэтажный дом. С 1868 года участок принадлежал купцам-французам - Августу (Огюсту) Бергонье и Жану-Батисту Кане (в некоторых документах он фигурировал как "Иван Бабтист Кане"). Однако в 1872-м они разделили имущество. Бергонье досталась часть землевладения близ угла Елизаветинской улицы (ныне Пушкинской), и вскоре он выстроил там здание цирка, переделанное впоследствии в театр. Кане получил участок возле Крещатика. Он снес старый домик, а вместо него в 1873–1874 гг. возвел доходное кирпичное здание. Проект дома составил молодой зодчий, будущий академик архитектуры Владимир Николаев.
Фасады новостройки были решены весьма экономно. В целом оформление дома напоминает традиции позднего классицизма, к тому времени уже выходившего из моды. Здание имело три этажа, подвал и мансарду с окнами во двор. Нижний этаж был предназначен для торговых заведений. Что касается остальных помещений, владелец устроил там недорогой отель - так называемые "номера" или "меблированные комнаты" - предшественник нынешних хостелов. В конце XIX в. номера лучших отелей Киева стоили от 75 копеек до 12 рублей в сутки, в гостиницах поскромнее - от полтинника до рубля, а в "меблирашках" комнату можно было получить за 30–40 копеек. Люди скромного достатка годами жили в таких съемных помещениях, особенно если они были расположены в удобном месте.
В 1883 г. бывшая усадьба Кане перешла в собственность сестер-итальянок Мариэтты Леопарди и Терезы Маффиоле. Потом Мариэтта умерла, и Тереза осталась единственной владелицей - вплоть до 1917 г., когда усадьбу перекупил купец Абрам Кельбер. Однако все это время сохранялось название "Номера Кане". Преемники француза не видели смысла в ребрендинге, тем более что содержанием гостиницы занимались не они, а предприниматели-арендаторы. Кроме "меблирашек" популярностью пользовалась и вывеска "Зингер" на первом этаже дома: здесь находилось представительство всемирно известной американской фирмы швейных машинок.
"Номера Кане", как можно понять, были далеко не самой фешенебельной гостиницей старого Крещатика. И в то же время немного найдется в Киеве зданий, принимавших стольких выдающихся людей!
Давайте, к примеру, вспомним великого художника Михаила Врубеля. Он обитал в "Номерах Кане" в 1888–1889 гг., на исходе "киевского периода" творчества. Кроме того, еще раньше Врубель из-за материальных проблем нередко посещал ссудные заведения Георгия Дахновича и Евгения Розмитальского, находившиеся в том же доме на Фундуклеевской, 1. Художник оставлял в залог вещи или задешево сбывал свои работы. А в 1886 году он изобразил на полотне юную дочь владельца кассы Маню Дахнович среди экзотических предметов, оставленных под залог. Так появилась картина "Девочка на фоне персидского ковра" - жемчужина музейной экспозиции в Киеве.
В "Номерах Кане", находившихся неподалеку от театральных зданий, удобно было останавливаться актерам. Так, Панас Саксаганский (Тобилевич), великий артист и режиссер плеяды корифеев украинского театра, не раз был здешним постояльцем. Как свидетельствуют воспоминания Саксаганского, "Номера Кане" сыграли в его жизни особую роль. Именно там он провел последние дни со своим братом - актером и крупнейшим украинским драматургом Иваном Карпенко-Карым (Тобилевичем). Иван Карпович уже страдал смертельной болезнью. Он собирался на лечение в Берлин, а перед этим посетил Панаса Карповича, гастролировавшего в Киеве.
Вот что рассказал Панас Саксаганский (дело было в августе 1907 года): "Поехали в гостиницу Кане, где я снял для брата номер. Я подбежал к другу нашему, доктору Пидризану (врач Николай Подрезан, штатный лекарь Первой киевской гимназии. - М.К.), и попросил его устроить консилиум. Какая-то надежда на чудо все еще тлела во мне... На консилиум пришли Пидризан с Яновским. Брат заявил им: "Что бы вы ни сказали мне, в Берлин я все равно поеду". Целый час врачи осматривали больного". Феофилу Яновскому, будущему академику, стало ясно, что речь идет об онкологической проблеме. Саксаганский спросил, сможет ли больной хотя бы доехать до Берлина. "У него еще крепкое сердце", - ответил Яновский.
На следующий день братья простились и обнялись в последний раз. Так уж совпало, что в тот вечер труппа Саксаганского ставила комедию Карпенко-Карого "Паливода". "В театре полно, - вспоминал Саксаганский, - и такой здоровый хохот, что стены дрожали, а тот, кто дал такие минуты счастья и забвения житейских невзгод, едет разбитый, немощный... Это сверлило мой мозг... Всю ночь я не спал". Прошло две недели, и телеграмма из Берлина известила о фатальном событии…
Теперь откроем мемуары последнего украинского гетмана Павла Скоропадского, опубликованные в 1995 году. Из них нам становится известно, что в феврале–марте 1918-го он жил в том же здании. На этот период приходились серьезные политические сдвиги, уже в апреле приведшие к провозглашению Украинской Державы. Приведем отрывок из воспоминаний гетмана, где представляют интерес не только подробности проживания, но и размышления Павла Скоропадского о перспективах украинской "социальной эволюции": "Я добрался до гостиницы "Кане". Зеленевский (будущий личный адъютант гетмана. - М.К.) тоже только что там водворился и тянул уже какой-то напиток. Я был очень счастлив снова с ним свидеться и решил поселиться в "Кане". Мы заняли две с половиной комнаты, так что у каждого из нас вышло по спальне, и еще была приемная. Я думал только о том, как бы мне более или менее прилично одеться и вымыться. Все оставленные мною вещи разграбили большевики....
Первые дни я ничего не делал, радовался, что гнет большевиков больше не существует... Я побывал у многих знакомых всех слоев общества. Меня удивило, что существовали только одни социалистические украинские партии. Все русские партии ничего не делали, а если и делали, то в такой области, которая никакого отношения к создавшемуся положению вещей иметь не могла... Все эти мысли привели меня к сознанию, что необходимо создать демократическую партию, это обязательно (украинец в душе демократ), но совсем не социалистическую. Затем, эта же партия должна была исповедовать украинство, но не крайне шовинистическое, а определенно стоя на задаче развития украинской культуры, не затрагивая и не воспитывая ненависть ко всему русскому. Я полагал, что такая партия объединит всех собственников без различия оттенков в борьбе против разрушительных социалистических лозунгов, которые, к сожалению, у нас, раз исповедуется социализация, одни имеют успех. Этого иностранцы у нас не понимают; они думают, что мы можем держаться на ступени разумного социализма, как это бывает в западных странах. Я глубоко убежден, что у нас это немыслимо. Если правительство станет на путь наших социалистических партий, оно докатится через короткий срок до явного свирепого большевизма. Для меня это аксиома. Мы сначала должны демократизировать страну, воспитать людей, развить в них сознание долга, привить им честность, расширить их культурный горизонт, и тогда только лишь можно разговаривать о дальнейшем этапе социальной эволюции...
Как я уже говорил, я остановился в гостинице "Кане", вел на вид довольно беспечный образ жизни, но тем не менее ко мне приходила масса народу..."
Чем больше мы интересуемся домом-реликвией на Крещатике, тем больше разнообразных сведений обнаруживаем. Не так давно я заметил в литературно-мемориальном музее Максима Рыльского любопытный экспонат - письмо, написанное в июне 1913 г. на бланке "Отель Кане". Автором был 18-летний гимназист Рыльский, получателем - его школьный друг, в будущем российский литературовед, академик Михаил Алексеев. Письмо пересыпано занятными приятельскими шуточками. Заслуживает внимание одна из последних фраз: "Скучать мы будем после смерти, в раю. А если попадем в какое-нибудь другое место, то будем сочинять эпиграммы на чертей. Amen".
…Можно с уверенностью сказать: судьба здания на углу Крещатика и Хмельницкого беспокоит многих киевлян не из привязанности к "старым развалюхам". И не ради ностальгии по знаменитому в прежние времена "Центральному гастроному", где в годы советского дефицита был шанс неплохо отовариться вплоть до 23:00. Речь о важной составной части духовного наследия, неотделимой от комплекса всего исторического квартала. Статус памятника требует для бывших "Номеров Кане", пострадавших от пожара, не бесшабашной реконструкции, а научно обоснованной реставрации. И, безусловно, должны быть приняты все меры к соблюдению законности и сохранению для потомков одной из интереснейших киевских реликвий.