Не редкость - видение прошлого Украины сугубо сквозь призму "героя и толпы" (когда за фигурой князя-гетмана-президента, собственно, ничего и не видно). Или как хроники правительства - когда события происходят только в "правительственном квартале". Создание полноценной картины истории страны, со всеми региональными красками - сейчас еще "невыполненное домашнее задание" украинцев как нации.
Этот обзор внутриукраинских регионально-областных делений времен раннего модерна - ХVI–XVIII вв., когда, по свежему выражению британского историка Н.Фергюсона, речь шла о формировании западной цивилизации 2.0 (1.0 - это античность), считаю своевременным. Собственно, большинство исторических регионов Украины в тот период и родились; причем преимущественно под эгидой "речпосполитского мира", к которому тогда относились почти все украинские земли. Это не удивительно, потому что к тому времени именно регион-провинция-область определяли господствующую идентичность населения всей Европы (национальная идентичность только формировалась и интересовала большей частью элиту общества).
Обзор начнем с запада на восток, потому что, в конце концов, "культурное ядро" Украины еще в предыдущий период сдвинулось в западном направлении. И только с конца ХVI в. оно начало поворачиваться к давнему надднепрянскому центру. Обзор не касается Крыма, потому что все это время это был не регион, а полноценное соседнее государство.
Собственно, горные зоны по всему миру - "заповедники" реликтовых традиций, и украинские Карпаты здесь вполне органичны как "убежище Руси". Вот и одно из самых популярных в то время названий этого важного для Украины региона - Подгорье - отражает ключевое значение гор. Книжная традиция любила еще определение "Красная Русь". Я не буду передавать здесь все многочисленные смысловые истолкования этой "красноты", но это все же "цвет крови" и жизненной энергии. И регулярное "краснорусское донорство" ощущается на всем украинском пространстве (в XVI - первой половине XVII в. известны несколько попыток распространить концепт "Красной Руси" на всю Украину).
С этим регионом было связано и историко-правовое наследие "русской короны" - король Данило и его сын Лев стали культовыми героями местного социума (в XVI в. даже фальсификаты давних документов пишутся от их имени). Причем Данило связывал вместе и соседние земли (Галичину - Руськое воеводство, Холмщину, Волынь, Подляшье). Недаром в ХVI в. генеалогическая легенда вывела от этого русского первокороля и претендентов на статус "первых среди равных" во всей Украине - князей Острожских.
В целом из-за "пограничного состояния" - соседство-сопредельность с этнически польскими землями (причем даже со "столично-университетским" краковским регионом) - идентичная проблематика стала здесь принципиальной раньше, чем на других украинских землях. (Именно здесь с восхищением начали писать: как чудесно, что польские короли - первые Ягеллоны - разговаривали на русском (староукраинском) языке, и возражать тем, кто хочет, чтобы "Руси в Руси не было".) Ведь даже учет "русской опции" в общеречпосполитском проекте начинался именно с этой "Руси". В конце концов, и как столица-мегаполис Львов продолжительное время возвышался над Киевом. Когда в 1594 г. возник вопрос открытия университета "для Руси", естественным местом для него называли именно Львов, и только "коррупция" (желание государственного канцлера Я.Замойского) отдала приоритет холмскому Замостью.
Другие крайнезападные украинские регионы - реликты влияний Молдавского воеводства (Покутье, Буковина и Приднестровье) и Венгерского королевства/Трансильванского княжества (Закарпатье). Без этого указанные исторические области вряд ли выделились бы из массивов Подгорья и Подолья. Наконец, даже теперь наличие заграничных фрагментов Буковины и Закарпатья усиливает идентичность их украинских "кусков", а вот вполне украинское Покутье фактически уже мало выделяется из Подгорья - Прикарпатья - Галичины, идентичность же современного "острова"-Приднестровья, несмотря на "украинский потенциал", - дело темное и фрагментаризованное.
Пик влияния Венгрии на украинских территориях, как уже говорилось, прошел еще в ХIV в. (когда венгры достигали подольских степей), а Молдовы - в середине ХV - первой трети ХVI в. (когда даже Львов едва не стал молдавским), но в дальнейшем обе страны оказались под значительным речпосполитским "облучением". Эти три государственных центра объединял вызов антитурецкой борьбы, неудивительно, что и ответы здесь были типологически близки (любая успешная "технология" активно калькировалась соседями). Стремление породниться династиями (с претензиями на зарубежное наследство), общий рынок воинов-наемников (так полюбившийся украинским казакам), убежище для политэмигрантов (с мазепинцами и Задунайской Сечью включительно) и колонистов (вспомним, что подольский Тульчин сначала назывался на венгерский манер Нестерваром, а чабанские общины на "волошском праве" нельзя и сосчитать на Прикарпатье), а также интенсивные культурные контакты (неудивительно, что даже сарматизм здесь пускал ростки) - все это черты местного регионального опыта.
Подолье первоначально было золотоордынским наследством. Как политически - образованное в результате Синеводской битвы 1362 г., когда татарское превосходство заменило литовское, так и в смысле специфического жизненного пространства: лесостепная зона от Днестра до Днепра, со значительной частью тюркского населения (давние пограничники-федераты Руси + подчиненные половцы и северокавказские аланы-черкесы), после монгольского завоевания 1240 г. изъято из-под власти русских князей как территория прямого правления Орды и ее баскаков с подчиненными им местными атаманами (первая наша Атаманщина - историческое Подолье). Это был образцовый край - пространство контакта кочевого и земледельческого населения - в чем-то образец "украинной" сущности-экзистенции, противоположность охранному консерватизму краев лесов и гор. Последний спасал "вершины и трущобы" и помогал выжить в целом, но "полноты жизни" и свободы низовиков-подолян не знал (со временем неоднократно писали, что украинский национальный характер выковался именно в Степи).
Впрочем, этот "протоукраинский проект" надорвался быстро. Поэтому и широкое подольское пространство - от Каменца-Подольского до Черкасс и с выходом к Черному морю - уже на границе XIV и XV вв. потеряло свою династию (Кориатовичей) и съежилось в уголки Западного и Восточного Подолья, то есть каменец-подольско-теребовлянско и брацлавско-винницкий анклавы (под властью Польской короны и ВКЛ соответственно). Плюс еще обломки старого-большого Подолья, выбравшие отатаривание (белгородские и очаковские татары) и молдовизацию (Приднестровье). Свое "подольское наследство" получило и Закарпатье (имею в виду выход сюда Федора Кориатовича с группой подданных). Наконец, хотя подоляне и их солнцегербовая подольская "мечта-идеал" теряют в дальнейшем статус "ядра" украинского проекта, они многое сделали для более поздней Казацкой Украины. О том, что современники были "под впечатлением" от проекта Подолья, свидетельствует и возникновение по его свежим следам историографического памятника (в то время дело еще нечастое) - это "Повесть о Подольской земле" (1430-е гг.).
Далее уместно сделать обзор украинского региона, сейчас уже призрачного, - Дикое Поле (его наибольшим наследником является современная Южная Украина, где "Дикое Поле" - до сих пор "всеобъясняющий" мем, но и полностью оборванных линий сопричастия здесь хватает). Собственно, неудача подольского проекта Кориатовичей, как и его великолитовских преемников, - черноморской "программы" Витовта (конец 1390-х - 1430-е гг.) и Киевского удельного княжества Гольшанских-Олельковичей (середина ХV в.), а также преобразование Сиверщины на границе ХV–XVI вв. в зону перманентного противостояния с Россией и ослабление в середине ХVI в. Крымского ханства как претендента на гегемонию в Степи и дали толчок преобразованию цветущей золотоордынской Степи-Поля в Дикое (пустынное) Поле. И уже через сто лет - в середине ХVII в. - украинская колонизация эту пустошь-барьер переполовинивает, и далее до конца ХVIII в. она исчезает как целостность (реликтовые анклавы продолжались немного дольше). Обычно в представлении Дикого Поля демонизируют кочевников - татар-крымцев и ногайцев, но начало Крымского ханства, да и многих других более поздних эпизодов, свидетельствуют, что взаимопонимание с ними на украинских территориях было возможно. Только появление в 1475 г. нового геополитического "исламского игрока" - Османской империи - сделало из степной Украины пространство вечного противостояния - ту "землю не мою, не твою, а Божью" (выражение начала XVI в. - из письма хана Менгли-Гирея к Великому князю Литовскому Александру).
Природные условия степной зоны Украины были достаточно суровы для жизни (хватает откликов наблюдателей о "выжить здесь невозможно"), поэтому и население не отличалось численностью. Впрочем, пространство это совсем неоднородное - хватает в нем и своих оазисов: Черного леса Потясминья и Синюхи, Самарской Толщи, Святогорья Северского Донца и "желтого камыша" левобережного Великого Луга Запорожья (плюс микрозапорожьем на Южном Буге был район от порогов Мигии/Гарда до Балаклии в устье г. Чичиклия), а также Молочных Вод Надазовья. Разные сезоны в течение года давали разные возможности для жизни и хозяйствования (много данных о степных "богатствах").
Трансрегиональные магистрали - еще одна изюминка Дикого Поля. На Правобережье это знаменитое тридорожье: Кучманский, Черный и Волошский шляхи. Если брать от Таванской переправы на Днепре, то первый, кратчайший, путь - на подгорный Львов и далее к Кракову, второй - к Черному лесу, а далее - разветвлениями на полесские Киев, Волынь и далее на Львов; третий - обход с другой стороны, вдоль моря за Днестр, а далее по Молдове на Покутье и Львов; на Левобережье - Муравский путь (трасса Крым - Путивль и далее на Москву) с ответвлением вдоль Азовского моря на Дон и Волгу. Жизнь в дороге и дорогой - живая примета местного бытия.
Кроме карпатского Подгорья, еще одной архимедовской точкой опоры для раннемодерных украинцев было Полесье - (Волынь + Киевщина - Надднепрянщина + Сиверщина). У него черты транснационального региона - имеет свои доли в Польше, Беларуси и России. Природа его всегда двоякая - последнее укрытие в чащах и источник. Палкой о двух концах является и недалекость-недальновидность полищука как ограниченность лесного горизонта и ювелирная заинтересованность деталью (густой плотностью картины).
В начале "речпосполитского периода" на этом пространстве доминировала Волынь, сохранявшая воспоминания государственной традиции Галицко-Волынского княжества и Любартовского удела ХІІІ–XIV вв. Она оставалась настоящим заповедником староукраинской аристократии (влияние которой чувствовалось и за пределами региона).
Эта господствующая позиция сказалась даже на географических терминах - есть данные, что в первой половине ХVII в. Волынское воеводство называют "Верхней Волынью", а Киевское (вплоть до Запорожья и выхода в Черное море) - "Нижней/Далекой Волынью". Характерна и ситуация с Люблинской унией 1569 г. - когда волынцы перестали сопротивляться, они же настояли на том, чтобы с ними в Корону включили и Киевщину (собственно, в идеале, волынцы претендовали и на белорусское Полесье - Брест, Пинск, Кобрин и др., за старой границей Галицко-Волынского княжества, - но это предложение не прошло).
В начале Казацкой революции середины ХVII в. очень подозрительным является почти синхронное издание (на Боплановых материалах) двух отдельных карт - Украины (как земли казаков) и Полесья. Возможно, это была попытка разграничить украинское пространство на две альтернативных части - казацкую и шляхетскую.
В чем-то эта альтернативность пролегла и между речпосполитской Волынью и Киевщиной: если первая была готова удовлетвориться только экспортом Шляхетской революции, вторая стала сердцем Казацкой. В целом киевлянам-надднепрянцам, как и полянам среди древлян, было теснее на Полесье. Их судьба-мир - не Лес, а Поле. Отправиться по течению Днепра - это их природа. Расположенным к экономическому детерминизму можно напомнить, что Волынь - самый дальний на восток украинский регион, который имел свой выход к бассейну Вислы и включался в системы польского хлебного экспорта, а Киевщина - край Днепра и приоритета Черного, а не Балтийского моря.
Сиверщина интересна тем, что это первый украинский проект "не России". Она не воспринимала "царства" и настойчиво цеплялась за свои уделы-"княжества". Если принять толкование, что севрюки - потомки киеворусских северян, то это единственный пример продолжительности восточнославянского племенного названия до времен раннего модерна, некий исторический консерватизм. Впрочем, даже если раннемодерная "сивера" - это новый пласт-накладка, от татарского "целина-дичь", - потенциал альтернативности "одомашненному" здесь также проявляется.
"Партизанка" - это то, в чем на Сиверщине всегда хватало мастеров. Причем они легко переключались с далеких рейдов в степь (или на его лесные островки) на отступления к обороне крепостей (ситуация как зимой, когда лес и болота становятся проезжими, местные полностью оставляют села и держатся только в укрепленных городах, описана наблюдателями).
Впрочем, такая "вечная война" не содействовала процветанию и даже целостности. Интересно, что у этого региона нет и четкой столицы - на ее роль местные не против были назначать соседний Киев (об исторической роли Чернигова помнили, но де-факто полноценной региональной столицей он тогда не был).
Киевщина была также природным убежищем изгнанников (вспомним выход путивльцев к Каневу в 1500 г.). Наконец, сеймы 1633-го и 1635-го годов постановили о присоединении "к киевскому праву и уставу" отвоеванной у Московии Черниговщины. Киевские амбиции на Левобережье - они в целом больше "сиверское наследство". Наконец, украинская Сиверщина - только фрагмент-огарок первоначального и потенциального сиверского пространства, который неоднократно переходил из рук в руки, обрезался и где речпосполитские практики просуществовали значительно меньше, чем на более западных землях Украины.
Слобожанщина (Слободская Украина) - поздно оформленный, окончательно только как результат Казацкой революции, наш исторический регион. В основе его давняя сиверянско-тмутараканская дуга, которую - за прядями воды и леса - хорошо видно даже на гугл-карте. Со временем это было колониальное пространство Сиверщины. Впрочем, из-за опасного соседства Муравского шляха осевших поселений здесь не создавали, ограничивались уходами (вспомним, как во время Руины было несколько планов казацко-татарского союза, предусматривающих переселение слободских казаков на Гетманщину, чтобы открыть свободный проход татарам на Москву). С переходом Путивля во владение московитам в 1500 г. в условиях постоянных литовско-московских войн здесь стали активными "воровские черкассы" - подвижные украинцы-пограничники, которые казаковали-охотились на царских гонцов в Крым и других проезжих, а также конкурировали за уходы с московскими подданными. Имела значение Слобожанщина и в контексте коммуникации двух казацких Войск - Запорожского и Донского (собственно, исторический дебют слободского казачества выпал на знаменитую акцию украинских и российских казаков - Азовское сидение 1637–1642 гг.). В речпосполитском контексте интересно, что Слободская Украина стала границей, до которой дошла культура сарматизма (см. панегирик И.Орновского харьковскому полковнику от 1705 г.).