В середине XVIII в. внутренний уклад Российской империи не успевал за ростом территории государства.
Земли, не так давно попавшие под московский скипетр, управлялись по старым законам, крайне плохо адаптированным к общеимперским положениям. Люди, проживавшие в одном населенном пункте, попадали под юрисдикцию различных судов, которые руководствовались своими, зачастую противоречащими друг другу, уставами.
Например, в Киеве действовало сразу несколько подобных учреждений: магистратский суд, Генеральная войсковая канцелярия Войска Запорожского, Киевская духовная консистория, военное ведомство. Над всеми этими конторами стояла Киевская губернская канцелярия (КГК), призванная улаживать возникающие противоречия. Но получалось это у нее отнюдь не всегда. Так, Генеральная канцелярия Войска Запорожского, независимая от КГК, не признавала приказы последней, что вносило сумятицу в жизнь киевлян.
Еще больше от сословного деления судов страдали жители, не имевшие своего представительства ни в одном из управленческих органов. Среди таких обделенных юридической защитой граждан особо выделялись купцы, уроженцы Московии. Разумеется, царская власть не могла не озаботиться судьбой этой категории подданных, и в 1765 г. для защиты великоросского купечества Киева учредила должность городского нотариуса. Данный юрист должен был вести дела исключительно купцов-великороссов, все остальное находилось вне сферы его интересов. Нестыковок с другими инстанциями было не избежать.
Первым городским нотариусом стал мценский купец Василий Лукьянов. Сам факт получения им данной должности уже мог вызвать немало вопросов. Василий женился на дочери богатого торговца. В лице новоиспеченного тестя он приобрел влиятельного покровителя. В декабре 1765-го, после предоставления одобрительных свидетельств киевских купцов, Санкт-Петербургская коммерц-коллегия издала указ о назначении 24-летнего Василия "публичным нотариусом". На кумовстве бедствия исторически новой для государства должности не закончились. Возможно, Лукьянов проявил себя на посту в лучшем свете? Этого не произошло и близко.
Молодой человек попал под влияние прожженного дельца и авантюриста, неутомимого борца с магистратом. И, по совместительству, церковного мецената (на его средства отреставрирована Ильинская церковь - 1755 г.) и бывшего киевского сотника, отставного полкового есаула Павла Гудимы, чья личность является знаковой для киевского городского самоуправления XVIII в.
В 1843 г. он перешел из мещанского в казацкое сословие и стал сотником киевской сотни. Подобные переходы из мещан в казаки и обратно не то что не приветствовались, временами они официально запрещались. Неизвестно, что побудило к такому шагу Павла Ивановича, но его поступок по накалу сопровождавших страстей можно сравнить с переходами футболистов "Барселоны" в "Реал". Правда, это сравнение весьма условно. Для П.Гудимы все могло закончиться куда хуже: он едва не поплатился жизнью.
Когда к нему обратились урядники магистрата с указом губернской канцелярии учредить особые патрули для ночного обхода города, Гудима, уже юридически не подчинявшийся магистрату, ответил далеко не печатными словами. В 1748 г. в городе происходили частые пожары, Киевская губернская канцелярия подозревала намеренные поджоги, а тут ненавистный перебежчик, ко всему своему сомнительному статусу, еще и посмел дерзить в откровенно грубой форме. Магистрат отправил донос в КГК, где особо подчеркивалось, что своими непочтительными действиями по отношению к указу Гудима оскорбил не только губернскую канцелярию, издавшую предписание, но и саму императрицу, подтвердившую приказ.
На дворе, как уже было сказано, стоял 1748 г. - времена "слова и дела". Уже через три дня Гудиму допрашивали в секретном отделе КГК в присутствии генерал-губернатора. Павел Иванович подтвердил, что действительно рассердился на урядников, но никаких "поносных" слов в адрес канцелярии не произносил - адресовалось все исключительно представителям магистрата. Допрошенные в тот же день свидетели подтвердили показания сотника.
Донос и все "допросные речи" отправили в Тайную канцелярию, до решения которой П.Гудиму поместили на гауптвахту. Заключение розыскной конторы последовало достаточно быстро. Сотнику повезло: в его действиях не нашли нарушений, направленных против Высочайшей особы, но так как он говорил слова, которые можно было истолковать двояко, то его следовало "бить батогами, и по учинению того наказания из-под караула отпустить".
Магистрат, конечно, злорадствовал, Гудима же с еще большим ожесточением повел с ним борьбу. Он ударил по самому уязвимому и самому доходному месту городского самоуправления - монополии на производство и продажу водки. Пользуясь тем, что магистрат не мог вызвать его на свой суд (сотник был подотчетен Генеральной войсковой канцелярии Войска Запорожского, куда и должны были направлять свои жалобы городские чиновники), Гудима на территории Подола основал винокурни и открыл шинки. Его действия, конечно, противоречили правам вольного города, но справиться с сотником не мог никто. Водочный промысел принес настолько ощутимый доход, что потомки Павла Ивановича владели одиннадцатью селами, девятью усадьбами на Подоле, множеством мельниц, винокурен, пивоварен, селитряных и кожевенных заводов.
Спустя годы он познакомился с Лукьяновым - тем самым первым киевским нотариусом. Невероятно проворный, хитрый, неглупый, умеющий, в случае необходимости, располагать к себе людей, Павел Иванович и, фактически, еще юнец для столь ответственных должностей Василий - сулил ли этот союз что-то хорошее? Во всяком случае, не для Лукьянова. Попав под влияние Гудимы, он начал помогать тому в разных темных делах: опротестование заведомо просроченных векселей, запугивание очевидцев, вербовка лжесвидетелей. И, конечно же, вскоре эти "комбинации" вылезли наружу. Это уже сулило проблемы обоим, но добить Гудиму и Лукьянова мог следующий факт: в их махинациях усмотрели ущерб казне.
Павел Иванович, как всегда, выкрутился: не впервой спасла подотчетность исключительно канцелярии Войска Запорожского, а там своих не сдавали. А вот начинающему юристу пришлось несладко. 25 июля 1767 г. последовал указ Коммерц-коллегии об отстранении Лукьянова от должности - о прежних связях и о помощи со стороны тестя уже не могло быть и речи. Киевская губернская канцелярия решила "не заморачиваться" и постановила препроводить незадачливого нотариуса под конвоем на его родину, в Мценский магистрат, "для учинения с ним по законам".
Казалось бы, на этом все, но на самом деле злоключения Василия только начинались. В те времена, если конвоируемый желал добираться до места назначения с удобствами, он самостоятельно обеспечивал проезд. Лукьянов за свой счет нанял извозчика, однако доехать смог только до Семиполок, где кучер внезапно умер. Похоронив, опять-таки, за свой счет перевозчика и взяв удостоверение о его смерти у местного священника, Василий на тех же лошадях добрался до Нежина. Там трое великороссов опознали лошадей своего знакомого извозчика и "по сумнительству" обратились к городничему. После допроса в Нежинском городском суде Василия отправили с провожатыми назад в Киев в Губернскую канцелярию. Почему-то из Броваров нотариуса конвоировал всего один казак, которого Василий угостил в кабаке на Неводницкой пристани и убедил вернуться назад, дав на прощание 10 копеек и расписку от себя в том, что он, Лукьянов, в Киевскую губернскую канцелярию доставлен…
В канцелярию Василий не явился. Проведя втайне несколько дней в Киеве, он отправился в Москву к своему брату Спиридону и пробыл там вплоть до февраля следующего 1768 г. Получив, благодаря поручительству брата, паспорт из Мценского магистрата на 10 месяцев, он помогал Спиридону в коммерции, разъезжая по разным городам империи. Впрочем, он избегал города на Днепре.
Наконец, соскучившись по жене и намереваясь вывезти ее, Василий приехал в Киев; это была роковая ошибка. Лукьянова опознали и посадили на гауптвахту, и хоть ему снова удалось сбежать, на сей раз он наслаждался свободой недолго. Вскоре его вновь задержали в Василькове и 19 сентября 1768 г. экс-нотариус предстал перед Губернской канцелярией. Дальнейшая его судьба неизвестна…