Амурные дела и проституция в оккупированном Киеве.
Война - не только смерть, увечья и поломанные судьбы. В горниле трагического времени находится место и любви.
И не только высокому чувству, воспетому в произведениях искусства, но и временным, быстротечным телесным утехам, добытым силой, купленным за деньги... Люди в экстремальных условиях, когда тонкий волосок жизни в любой момент мог оборвать бог войны, не гнушались простыми радостями жизни.
Три четверти века назад в Киеве хозяйничали нацисты. Несколько сотен тысяч жителей города, оставшихся в оккупации, боролись за выживание. Голод и холод, облавы и расстрелы, вывоз на принудительные работы в Германию - это неполный перечень тогдашних ужасных реалий. О вступлении немецких войск в украинскую столицу, знакомстве с ними киевлян и культурной жизни при оккупации читайте в ZN.UA (№33, 16.09.2016 г. и №1, 13.01.2017 г.).
Немцы глазами киевлянок
Очевидцы, пережившие нацистскую оккупацию в Киеве, вспоминали, в частности, и об амурных делах.
В сентябре 1941 г. в город вошли немцы. И люди с удивлением отметили, что солдаты гитлеровской армии были намного привлекательнее на вид, чем советские. Как пишет писательница Евдокия Гуменная в романе "Крещатый Яр", Киев заполонили аккуратные и холеные вояки. Вели себя дисциплинированно. А совсем недавно на левый берег отступило жалкое неорганизованное войско: советские солдаты были грязные, уставшие, в расстегнутых шинелях.
Жители города с любопытством рассматривали чужеземцев, пытались с ними познакомиться. Оказалось, что у многих киевлянок отношение к оккупантам совсем не враждебное - без ненависти и пренебрежения. Наоборот, они воспринимали немецких солдат как привлекательных мужчин. Вот что пишет Евдокия Гуменная: "Улица расцвела людьми, девушки окружают молодых и стройных белокурых юношей в бледно-зеленоватых униформах, а поскольку говорить с ними не умеют, то суют им в руки записочки. Солдаты с любопытством их рассматривают, они - солдат. Так это те, кто два месяца грохотал под киевскими воротами? Можно даже сказать, что немецкие солдаты меньше интересуются девушками, чем девушки ими".
"Немцы выглядывали из машины, прогуливались по улице - чисто выбритые, свежие и очень веселые. Будешь свежим и веселым, если у них пехота, оказывается, не шла, а ехала! - замечает Анатолий Кузнецов в романе "Бабий Яр". - Девчонки захихикали, смущаясь, и все вокруг посмеивались и улыбались".
И легкомысленность, и голод…
Киевовед Дмитрий Малаков проиллюстрировал свою книгу "Те два года… В Киеве при немцах" рисунками старшего брата Гоги. Будущий заслуженный художник Украины Георгий Малаков во время оккупации был подростком, но и его наблюдательный глаз замечал близкие отношения местных девушек с чужеземными солдатами. Отдельные сюжеты он использовал в своих иллюстрациях. Вот что пишет Дмитрий Малаков: "Были в Киеве и девушки, которые искали и легко находили контакты. И рождались белокурые детки, и песенка на странном, понятном киевлянам украинско-русско-немецком суржике:
Їхь тебе чекала.
Варум ти не прийшов?
Я не такая фрау,
Щоб ждати драй часов!
Нах хауз я тікала,
Бо з неба вассер йшов…
Как-то Гога сидел на тогда еще открытых небу склонах Днепра с приятелем Виктором Черноволом; листали страницы Meine Bundesgenosse (Мой союзник). Неподалеку поднималась вверх парочка: киевская модница и немец. Этот кавалер помогал даме, поддерживая ее за ягодицы. Сцена запомнилась, и Гога позже со вкусом изобразил ее в деталях".
Не только любопытство побуждало молодых киевлянок знакомиться с немецкими солдатами и офицерами. Когда в городе стало трудно с продовольствием, многие девушки продавались солдатам просто за продукты. Еще один тогдашний подросток Анатолий Кузнецов стал свидетелем такой сцены: "Мы с Шуркой вышли из кино хмурые, как гиены. По тротуарам прогуливались немецкие солдаты, обнимая местных проституток. Девицы были оформлены по последней моде: крупно вьющиеся и небрежно падающие на плечи длинные волосы, пальто нараспашку, руки обязательно в карманах. Две пары перед нами распрощались, и мы услышали такой разговор: - Что он тебе дал? - Две марки, мандаринку и конфет. - Мне три мандаринки.
"Наши женщины - свиньи"
А вот писатель Аркадий Любченко, которому в начале войны было за сорок, в отличие от юношей, не ограничивается созерцанием. Он поднимает моральную сторону дела. Его запись от 13 июля 1942 г. пронизана гневом и осуждением: "Большинство наших теперешних женщин и девушек - свиньи. Просто - свиньи. Достаточно уже того, как они усердно липнут к немцам и с первых же дней наихудшим способом взялись "представлять" нацию. Все это, воспитанное еще большевизмом, без крепких моральных и национальных принципов, ни черта не стоит - его следовало бы уничтожить, выжечь из жизни, как болезнь, как гангрену. Об этих женщинах и девушках мы еще будем в свое время решительно говорить, и наш приговор должен быть самым суровым. Это - гадкая гниль, струп. Ко всей боли моего народа - еще и эта, стыдом пронизанная боль!".
Но уже через год, находясь за сотни километров на запад от Киева, Любченко немного смягчит свое отношение к украинским женщинам в оккупации. 14 июля 1943 г. он запишет: "Кстати, нарекал я когда-то на городских укр. девушек, что они не берегут девичью честь в поведении с немцами. Но то, что в этом направлении делают польки, выходит действительно за пределы всякой критики. В этом я уже непосредственно, наглядно здесь убедился".
Следует отметить, что сам Аркадий Любченко во время войны тоже не гнушался мимолетными любовными связями. Причем свои сексуальные приключения описал в том же дневнике. Правда, к тому времени писатель был уже разведен. Однако его амурные похождения осложнялись присутствием сына, который остался с отцом, и болезнью, которая в конце войны и свела в могилу талантливого литератора.
Публичные дома
Евдокия Гуменная (ей в начале войны было 37 лет) в "Крещатом Яре" вспоминает, как в украинской столице организовывали дома разврата, кого брали "на работу", какие наказания применяли за ослушание: "Нравственность киевских женщин абсолютно устраивает немецкую гражданскую власть. В городе открыли три важных гражданских заведения упорядоченного, цивилизованного мира - три публичных дома с вывеской "Нур фур дойче". Отбирать в его соответствующий штат - нелегкое дело. Как ни соблазнительны условия труда, - эта невоспитанная распущенная советская молодежь предпочитает каждый день жениться и разводиться, предпочитает иметь детей-безотцовщину, а комфортабельным заведением брезгует.
Одной миловидной женщине с тремя детьми предложили роскошный паек и прекрасное жалованье за то, что она будет подрабатывать два дня в неделю. И она отказалась! Приходится, при вербовке в рейх, выискивать лучших и комплектовать штат заведений. Но они убегают оттуда. На этих днях трое пытались убежать, так расстреляли тех, кто их выпустил.
В связи с этим приказано… Больницам: когда приходит какая-нибудь и заявляет, что хотела бы не иметь ребенка, а отец этого ребенка - немец, - ставить в паспорте штамп "проститутка". Управдомам: присматривать за жителями; если где-то очень часто веселятся, часто туда заглядывают военные, - управдомы должны об этом знать. После нескольких таких вечеров зовет домоуправ жительницу этого дома, за столом сидит немец (может, тот самый, что развлекался?) и учтиво просит положить на стол паспорт. В нем ставит штамп "проститутка". И так готовятся кадры для цивилизованного заведения".
Об "этом" немцы думали даже при бегстве
Поведение немецких солдат и их внешний вид при вступлении в Киев и отступлении из города отличались. Превосходства стало меньше, хотя "основным инстинктом" они не гнушались при любых условиях. Осенью 1943 г. семья Малаковых жила на квартире у местных жителей в Ворзеле. Какое-то время там квартировали и солдаты гитлеровской армии. Вот отрывок из вышеупомянутой книги: "Мотоциклист по имени Фриц, родом из города Хемниц, хвастливый и дерзкий юнец, от которого всегда отдавало коньяком и шоколадом, удивляясь маминой неприступности, уважительно называл ее "мадонной". Он сразу же окружил особым вниманием восемнадцатилетнюю Нину, которая так некстати расцвела на грибах и картошке. Начал спрашивать у пятнадцатилетнего Гоги разрешения на "айн шпацирен" с Ниной: "Только вокруг дома". Гога деликатно, но довольно решительно каждый раз отвечал: "Найн". Фриц вздыхал и повторял, что Гога - "не дипломат"… Говорливый болтун Фриц любил приговаривать: "Гойте фарен, морген - капут!" (сегодня ездишь, а завтра - капут).
(…) Старшим у них был гефрайте (ефрейтор) Франке, дородный блондин, большой любитель, как оказалось впоследствии, порнографии…
В те дни гефрайте Франке, имея возможность наблюдать Гогино рисование (а оно продолжалось и при таких условиях), обратился к юному художнику с длинной напыщенной речью. Он попросил перерисовать ему, увеличив с фотокарточек и достойно раскрасив, обнаженных девушек. Гога быстро выполнил заказ. Франке был в восторге и, многозначительно улыбаясь, вручил смущенному маэстро две рейсхмарки, пятьдесят оккупационных карбованцев и три червонца с портретом Ленина в овальной рамочке. "Время теперь нестабильное, - дипломатично объяснил гефрайте, - возможно изменение власти, так что деньги могут понадобиться всякие". …Те три червонца действительно стали нашими первыми деньгами после освобождения".
При отступлении немцы останавливались и в доме Кузнецовых на киевской Куреневке. Автор "Бабьего Яра" вспоминает девушек Шуру и Любу, которые сопровождали генерала: "А вы кем здесь, переводчицами?" - спросила мама. - "А! - махнула рукой Шура и засмеялась. - Мы вообще при генерале, с самого Харькова отступаем". - "Он с двумя любит спать, - цинично сказала Люба, жуя пирожок. - Греем его с двух сторон, старый, ночью мерзнет". Они расхохотались".
Рожденное войной насилие
В оккупированном Киеве своим превосходством и силой пользовались не только завоеватели. В хаосе войны разгулялись и местные насильники, маньяки и даже каннибалы. Об убийце, который изготовлял колбасу из человеческого мяса, написал в "Бабьем Яре" А.Кузнецов.
А.Любченко в дневнике за 24 января 1943 г. записал: "Громкое событие с людоедством на Подоле - молодой людоед вылавливал молоденьких девушек". И через четыре дня добавляет: "Вчера повесили в конце бульв. Шевченко и возле Крещатика людоеда Корниенко. Он было оторвался, офицер добил его из револьвера. Сообщ. в газете, что он совершил преступление людоедства над 16-летней девушкой на почве сексуальной, сначала изнасиловал ее, затем убил и, вырезав кусок правого бедра, поджарил и ел. Здесь же опровержение, что более широкой организации людоедов, как это пошло настырным слухом среди обывателей, нет. (Может и наоборот - только хотят парализовать панику и впечатление о голоде в Киеве.) Сам Корниенко человек годов 50–55, рыжий, усатый. Эдакий дядя!".
Немного осталось свидетелей той страшной войны и, в частности, событий, которые разворачивались в захваченном нацистами Киеве. Но, к сожалению, этот ужас не навсегда остался в истории. Продолжается война на Востоке Украины, где уже новейшие оккупанты снова грабят, насилуют и совершают разбой.