Каждый раз в преддверии Нового года раздаются призывы запретить Деда Мороза, - мол, это продукт коммунистической пропаганды. В нынешнем декабре появилась новая формулировка: давайте декоммунизируем Деда Мороза. А по Фейсбуку пошла гулять картинка: бравый полицейский подает пример правильного поведения настоящего украинского патриота - увидев на заснеженной улице Деда Мороза, немедленно задерживает его, применив силовой прием и завалив на капот патрульной машины.
Правда, автор рисунка, будучи не очень в теме, спутал Деда Мороза с Санта Клаусом, но суть не в том. Подпись под картинкой: "Дед Мороз - совковая фантазия - был придуман взамен св. Николая, когда в 30-х ХХ ст. коммунисты уничтожали церкви и расстреливали священников".
Позиционированию Деда Мороза как "рожденного в СССР" можно было бы поверить, если бы не одно существенное "но": на почтовых открытках конца XIX в. видим… да, того самого Деда Мороза в красной шубе, а за плечами у него - увесистый мешок с подарками. На одних открытках он мчится по лесу на лыжах, на других - едет на санях, запряженных оленями или лошадью, на третьих - наряжает в комнате елку, пока дети спят, на четвертых - кладет под елку подарки. Так что с советским рождением Деда Мороза факты явно не дружат.
Вопросы о том, кто же приносит на Рождество елку и кладет под нее подарок, дети стали задавать взрослым без малого 200 лет назад - еще в 1830-е, когда распространился сам обычай устанавливать дома хвойное дерево. Убедительного ответа не было. Проза жизни, дескать, елку доставил дворник за известное вознаграждение, а подарок положили под подушку сами родители, в качестве объяснения не годилась - детям требовалась версия волшебная, загадочная, почти сказочная.
Были попытки номинировать на роль дарителя разных персонажей: Младенца Иисуса, Бабушку Зиму, Старичка-лесовичка, Дядю-Ёлкича, безымянного деда, "заведующего" елкой и многих др. Заметим, св. Николай не выдвигался в качестве дарителя елки и рождественских подарков. Речь шла именно о другом персонаже, появлявшемся не 19 декабря, а неделю спустя (в те времена все христианские конфессии праздновали Рождество 25 декабря).
К 1880-м "гномы", "младенцы" и "бабушки" были напрочь забыты. Елку и подарки связывали со щедростью старика в шубе и с мешком в руках. Этот лесной персонаж не только поселился в рождественских витринах кондитерских и игрушечных магазинов, но и занял почетное место под домашней елкой. Имя ему нашлось быстро - по аналогии со сказкой "Морозко" или популярной поэмой Николая Некрасова "Мороз, Красный нос" (1863): добрый Морозко, добрый дед, Мороз и, наконец, Дед Мороз.
Дед Мороз - герой именно городской мифологии. Сельская же детвора ожидала Рождество не без страха. Ибо верила: в сочельник является из леса снежно-ледяное чудище с огромным мешком - обходит каждую хату, причем детей, которые плохо себя вели в течение года, уносит в лес на верную смерть. Ну а какой ребенок за год не совершил чего-нибудь эдакого? Поэтому малыши прятались за маму, а то и убегали в подвал, чтобы не угодить в лапы ледяного великана.
Две эти мифологии существовали параллельно, почти не пересекаясь. Лесные обитатели - добрый (Дед Мороз) и злой (ледяной великан) - также существовали параллельно. Диффузия произойти не успела - наступила советская власть.
"Ах, попался старый дед…"
В начале 1920-х большевики развернули антирелигиозную кампанию. Нападкам подверглись церкви (вкупе с костелами, кирхами, синагогами и мечетями), религиозные обряды и даты. Естественно, празднование рождения Иисуса Христа было атаковано с особым усердием. Автоматически подверглись гонениям и рождественские атрибуты - елка, елочные игрушки и, конечно, главное действующее лицо праздника Дед Мороз. Причем Деда Мороза заклеймили как "религиозный храм" и объявили "продуктом антинародной деятельности капитализма".
Была попытка переформатировать Рождество, убрав из него религиозные элементы. В 1922 г. возникло альтернативное "комсомольское рождество", или иначе "комсвятки". Мероприятие представляло собой смесь комсомольского собрания и смотра художественной самодеятельности - доклады вроде "Совместима ли наука с религией" перемежались с декламацией антирелигиозных виршей, пением комсомольских частушек, диспутами, инсценировками любительских пьес (одна из них, например, называлась "Рождество дыбом") и даже рассказыванием… антирелигиозных анекдотов. Присутствовала и елка, ставшая теперь не рождественской, а "комсомольской". Правда, "комсомольского Деда Мороза" в новом формате не было, и никто подарков никому не дарил. Попытка ребрендинга Рождества провалилась - рабочие, бывало, колотили комсомольцев, мешавших им ставить дома обычную елку.
Однако власти продолжали прессовать ненавистный религиозный праздник. В специальной методичке для агитаторов, изданной в 1927 г., так разъясняли суть вопроса: "Ребят обманывают, что подарки им принес дед-мороз… Господствующие эксплуататорские классы пользуются "милой" елочкой и "добрым" дедом-морозом еще и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала".
В массы продвигалась идея отказаться от Деда Мороза во имя революционных ценностей. И даже был озвучен сюжет: поймать Деда Мороза и разоблачить его. Такова, например, "Песня пионеров", опубликованная в том же 1927-м и начинающаяся словами: "Ах, попался старый дед, () К пионерам в сети!". Нынешние ниспровергатели Деда Мороза не оригинальны…
В конце 1928 г. московская газета "Комсомольская правда" объяснила читателям, что "Праздновать рождество - значит праздновать рабство с невежеством!", и предложила вариант расправы: "По шапке - деда Мороза, ангела - по зубам!". Ей вторила киевская газета "Пролетарська правда", опубликовав карикатуру Казимира Агнит-Следзевского "Геть з нашого побуту!", на которой Дед Мороз едва уносит ноги от сознательного советского пионера. Причем внешне Дед Мороз похож на попа, а из мешка за плечами выглядывают горлышки бутылок - дескать, старый хрыч так и норовит споить народ…
В апреле 1929-го XVI партконференция отменила день Рождества в качестве выходного, что означало запрет праздника как такового. Рождество назвали "праздником алкоголя и обжорства". Заодно запретили елку как "поповский обычай", а вместе с ней впал в немилость и главный елочный персонаж - Дед Мороз.
Однако ожидаемого перелома в сознании людей не произошло. Ирина Карум, племянница писателя Михаила Булгакова, жившая в начале 1930-х в Киеве на нынешней ул. Сечевых стрельцов, оставила воспоминания о том, как в ее семье, несмотря на запреты, ставили елку - подпольно. "На Рождество, - вспоминает она, - у нас ставили большую, высокую пушистую елку. В те годы она была запрещена, так как считалась частью религиозного обряда, но дядя Костя Булгаков ездил за ней в деревню, привозил ее упакованную в одеяла на розвальнях, проносил ее в кухню по черной лестнице, стараясь быть незамеченным. В столовой завешивались окна, чтобы елку не было видно. Потом наступало самое интересное: комнату освобождали от мебели и в центре ее устанавливали елку, которая, как правило, упиралась верхушкой в наш высокий лепной потолок. Потом ее украшали игрушками, сделанными членами семьи".
А в селах видели впервые
Убедившись, что запрет действует слабо, власть спустя семь лет изменила тактику. И решила действовать по принципу: "если явление нельзя удушить, его нужно возглавить". В декабре 1935-го, за три дня до Нового года, главная газета страны "Правда" вдруг опубликовала небольшую заметку "Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку". Автором ее был не кто-нибудь, а один из руководителей УССР Павел Постышев - кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Понятно, призыв вернуть запрещенную компартией елку не мог быть личной инициативой автора - подобные вещи согласовывались со Сталиным.
Первая же фраза заметки - "В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку" - лжива, ибо елку ставили не к Новому году, а к Рождеству. Однако привязка к Новому году (и в названии заметки, и в первой же фразе) вовсе неслучайна. Ведь публикация давала старт очередному ребрендингу: превратить неугодную рождественскую елку в угодную новогоднюю. А Новый год - праздник, не имеющий ни религиозной, ни политической окраски.
Своих однопартийцев, ранее лишивших детей "сверкающей разноцветными огнями елки" и заклеймивших "это детское развлечение как буржуазную затею", Постышев теперь назвал "левыми загибщиками". А в конце дал прямое указание местным руководителям всей страны: "Комсомольцы, пионер-работники должны под Новый год устроить коллективные елки для детей. В школах, детских домах, дворцах пионеров, детских клубах, в детских кино и театрах - везде должна быть детская елка! Не должно быть ни одного колхоза, где бы правление вместе с комсомольцами не устроило бы накануне Нового года елку для своих ребятишек. Горсоветы, председатели районных исполкомов, сельсоветы, органы народного образования должны помочь устройству советской елки для детей нашей великой социалистической родины".
В заметке - ни слова о Деде Морозе. Означала ли реабилитация елки также и его реабилитацию? Ответ появился в январе 1936-го, причем довольно оригинальным образом - невербально, с помощью рисунка. Газета "Известия" опубликовала дружеский шарж известного карикатуриста Бориса Ефимова: хитро улыбающийся Постышев в шубе Деда Мороза, с мешком подарков за плечами, несет детям наряженную елку.
Понятно, 1936-й встретили без Деда Мороза - за три дня невозможно было ни придумать новогоднюю программу, ни как следует подготовиться. Кроме того, педагоги не получили четких инструкций, как именно украшать елку - можно ли, например, повесить на ветку ангела? Какую звезду крепить на верхушку? И так далее. Любой неверный шаг в те времена мог быть истолкован как идеологическая диверсия и стоить жизни устроителям.
О растерянности, охватившей страну в последние дни 1935-го, упомянуто даже в методическом пособии "Елка: сборник статей о проведении елки", выпущенном в 1936 г.: "Елка явилась внезапно. Ее никто не ждал, не готовился к ней. В магазинах не было ни елочных украшений, ни елочных игрушек - их не производили". Да и сам сценарий проведения новогоднего детского праздника был непонятен.
Зато следующий, 1937-й, и все последующие годы встречали уже с Дедом Морозом. Причем если в крупных городах Украины - Киев, Харьков, Одесса, Чернигов и пр. - устройство елки было делом хоть и немного подзабытым, но все же знакомым, то в маленьких городишках и селах организация новогоднего утренника стала событием новым. Сельские педагоги, не говоря уже о детях, никогда не видели установленную в помещении наряженную елку и не знали, кто такой Дед Мороз, прибывший с подарками. Они (в отличие от жителей больших городов) воспринимали праздник, предложенный "выдающимся сталинским соратником Постышевым", именно как советский.
Миллионными тиражами
Впрочем, в начале 1938-го над Дедом Морозом нависла угроза: Постышева, легализовавшего опальную елку, объявили врагом народа. Однако "карающий меч" режима не тронул ни лесную красавицу, ни Деда Мороза. Обошлось.
К тому времени к "помилованному" режимом Деду Морозу присоединился новый персонаж - Снегурочка. Дуэт дедушки и внучки оказался необычайно удачным. Роли распределились сами собой: молодая и задорная Снегурочка выступила посредником между детьми и "стареньким" Дедом Морозом (эдаким массовиком-затейником мероприятия), а Дед Мороз, сидя на стульчике, внимательно наблюдал за концертными номерами детей, а затем танцевал с ними вокруг елки и дарил подарки. Причем в те времена для каждого ребенка готовился особый подарок.
Если в силу каких-то форс-мажорных обстоятельств на утренник являлся один Дед Мороз, ему приходилось специально объяснять детям, почему он без Снегурочки (обычно рассказывал, что "внученька" осталась в лесу лечить заболевших зверушек и потому не смогла прибыть).
Понятно, все прежние обвинения с Деда Мороза были сняты. И начался прямо противоположный процесс - с конца 1930-х создается невиданное количество произведений о Деде Морозе: сказки, пьесы, сценарии детских утренников и т.д.
После Второй мировой войны Дед Мороз начал появляться не только на коллективных, но и на домашних елках. Его роль исполнял, как правило, переодетый глава семьи либо кто-то из знакомых.
В значительной степени Дед Мороз обязан своей популярностью новогодним открыткам, выходившим миллионными тиражами. Вначале советские художники более-менее обыгрывали привычные сюжеты дореволюционных рождественских открыток: Дед Мороз, сгибаясь под тяжестью, несет мешок с подарками; Дед Мороз мчится на санях, запряженных оленями, и т.д. Из старых сюжетов исключили только встречу Деда Мороза с ангелочком. Зато появились новые изображения - Дед Мороз с детьми возле елки на новогоднем утреннике, Дед Мороз со Снегурочкой.
После смерти Сталина художники стали свободнее интерпретировать Деда Мороза, теснее привязывать его к реалиям жизни. Теперь он уже не только едет в санях, но и летает на ковре-самолете и верхом на обычном самолете, лихачит на аэросанях, разъезжает на мотоцикле, даже катит по рельсам на дрезине. Дед Мороз оказывается интеллектуалом - несет в качестве подарка увесистую стопку книг, играет на виолончели, пишет ручкой и гусиным пером какие-то длинные послания. Без проблем попадает в Центр управления космическими полетами, отправляется на "стройку века" БАМ, умеет пользоваться будильником и телескопом, звонить по телефону, фотографировать, кататься на коньках, водить грузовик и даже управлять атомным ледоходом "Арктика"!
История знает немало примеров того, когда праздник или волшебный персонаж меняют амплуа. Вот и Дед Мороз на определенном этапе своей 150-летней биографии стал не рождественским, а новогодним. Притом существенно расширил аудиторию, ведь с Новым годом он может поздравлять детишек из любых семей, независимо от их религиозной и прочей принадлежности. Именно в качестве универсального дарителя подарков он утвердился в нашей культурной традиции.