…Фрэнк Маклюэр думал о работе всегда, даже сидя с женой Идой на веранде и любуясь вечерним закатом. В Вестминстерском колледже, президентом которого он был, училось всего около 300 студентов. И чтобы привлечь сюда больше молодежи, он приглашал известных личностей. Здесь уже выступили мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардиа и директор ФБР Эдгар Гувер.
1945 год встречал свою осень, Маклюэры наслаждались нежным теплом, а Фрэнк размышлял вслух:
- Что, если пригласить к нам Черчилля?
- Дорогой, ну кто же сможет запретить тебе помечтать? - скептически улыбнулась жена.
Но эта идея ему понравилась, и Маклюэр начал просчитывать различные варианты. "Может, написать Гарри?" - подумал он. Его однокурсник по колледжу, а к тому времени уже генерал Гарри Воган работал в Белом доме помощником президента Трумэна по военным вопросам. И Воган откликнулся; более того, он узнал, когда у президента будет возможность встретиться, ему нашли пятиминутное "окно" в плотном президентском графике и Фрэнка пригласили в Белый дом. Президент Гарри Трумэн принял Маклюэра в Овальном кабинете, прочитал его письмо-приглашение Черчиллю и дописал на нем: "Дорогой Уинни, это старое и хорошее учебное заведение в моем штате. Если ты решишь туда поехать и выступить с речью, я буду тебя сопровождать и представлю аудитории". Письмо ушло в Лондон. Невероятная по своему замыслу идея стала осуществляться.
…Уинстон Черчилль к тому времени разменял восьмой десяток. В его жизни случалось немало взлетов и падений. Вот и в этот раз на всеобщих выборах летом 1945 г. фортуна от него отвернулась. Последние несколько лет он вел Британию к победе в войне, но не хотел обещать золотых гор после победы и ждал понимания от своего народа. Но Британия изменилась (чего он не заметил) - люди настолько устали, им хотелось светлого будущего; конкурент Черчилля Клемент Эттли пообещал им это, и ему поверили. Черчилль покинул кабинет премьера, и в январе 1946 г. они с женой Клементиной едут в Америку восстанавливать душевное равновесие. После хмурой Англии супруги вначале направились в солнечную Флориду и лишь потом в Вашингтон.
Эта страна не была ему совсем чужой - американкой была его мать Дженни Джером; совсем молодым политиком он прекрасно проводил время в Нью-Йорке в семье Берка Кокрана, известного тогда американского конгрессмена. Тот еще в 1895 г. ввел молодого Уинни в американский политический бомонд. В августе 1941 г. Уинстон Черчилль с президентом Франклином Делано Рузвельтом подписали совместную декларацию - Атлантическую хартию.
В папке с необходимыми в Америке документами сэра Уинстона было и приглашение из Миссури. Черчилль уже встречался с американскими студентами - в сентябре 1943 г. он выступал в Гарварде. Сейчас его ожидал в Фултоне колледж с таким знакомым лондонским названием.
Специальный президентский поезд с бронированным вагоном железной дороги "B&O" (Baltimore and Ohio) отправлялся из Вашингтона - президент Трумэн, Черчилль с женой и дочерью Сарой, охрана и служба безопасности. До станции Джефферсон в Миссури ехать было 24 часа. В поезде Черчилль и Трумэн допоздна играли в покер. Помощник президента постоянно подливал виски и сер Уинстон настолько увлекся игрой, что, говорят, проиграл пару сотен долларов. У политика было чудесное настроение. "В следующей жизни мне хотелось бы стать гражданином лишь одной страны, дающей человеку почувствовать, что возможности у него безграничны, - сказал он Трумэну. - Ну, и что же это за страна? - поинтересовался тот. - Соединенные Штаты, даже невзирая на некоторые ваши традиции - например, что здесь не пьют во время обеда", - отшутился он.
К утру 5 марта прибыли в Джефферсон, а оттуда еще почти 40 км ехали в колледж. Фултон ждал Черчилля и встречал его как легенду - небольшой городок с населением 6 тысяч в день визита насчитывал 30 тыс. чел. - объявление о выступлении известного политика дали месяца за три до события. В Большом зале колледжа могли поместиться только 3 тыс., поэтому прямая радиотрансляция велась на всю Америку.
"Мускулы мира"
Еще не прошло и года после окончания Второй мировой, еще не забылось братание с союзниками, Европу заполонили 9 млн беженцев (среди которых и украинцы, ушедшие на Запад), в Нюрнберге идет суд над военными преступниками - мир постепенно приходит в себя. Но Черчилль понимает, что не все спокойно. Об этом он и скажет в своей Фултонской речи.
"Мускулы мира" - так она называлась, но оказалась настолько тревожной, что было понятно: до настоящего мира еще далеко. Кроме того, мир должен иметь крепкие мускулы, чтобы себя защищать. Все, связанное с Черчиллем, становилось историческим: ему было под силу влиять на мировые процессы и направлять их в нужное русло. Исторической станет и эта его речь.
В начале выступления Черчилль несколькими штрихами делает обзор обстановки в мире после войны и констатирует, что Соединенные Штаты оказались на вершине мирового могущества, что возлагает на них и немалую ответственность. Для разрешения возможных международных конфликтов будет работать Организация Объединенных Наций, обладающая достаточной армией и оружием, для защиты мира от новых войн. Речь шла о новой системе коллективной безопасности.
Сделав несколько дипломатических реверансов в сторону недавнего союзника СССР и отметив его вклад в победу над нацизмом, Черчилль констатирует, что миру все еще угрожает война и тирания. К этому выводу его подталкивают неожиданные шаги Советского Союза, которые не только могут свести на нет плоды победы, но и привести к новой диктатуре. "В нынешних действиях Сталина мы видим поведение Гитлера в 1935 г.", - говорит он, а Европе угрожает очередная оккупация, только на этот раз советская - даже после такой изнурительной войны СССР не отказался от своих захватнических планов.
В то время Америка залечивала военные раны, занималась проблемами технического новаторства, новых ядерных технологий, передовых научных разработок. Она считала, что после победы над Гитлером в разрушенной Европе наконец-то установился мир. США даже резко сокращают свою армию - на 90%!
Но если присмотреться внимательнее, мы видим, говорит Черчилль, что "от Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике опустился на континент "железный занавес". По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы - Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София… оказались в пределах того, что я называю советской сферой; все они в той или иной форме подчиняются не только советскому влиянию, но и значительному и возрастающему контролю Москвы. Коммунистические партии, бывшие весьма малочисленными во всех этих государствах Восточной Европы, достигли исключительной силы, намного превосходящей их численность, и всюду стремятся установить тоталитарный контроль", - предостерегал политик.
Услышанное стало "холодным душем" для аудитории, а журналисты в который раз пробегали глазами страницу - в розданном прессе тексте выступления этого пассажа не было.
Политик продолжал: "…Почти все эти страны управляются полицейскими правительствами, и по сей день, за исключением Чехословакии, в них нет подлинной демократии". Россия начала устанавливать контроль над Турцией и Ираном, внедрять прокоммунистический режим даже в советской зоне оккупации Германии. Нет, "это будет не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира".
- И этой угрозе способна противостоять только коалиция двух англоязычных демократий - США и Британии, - заявил политик.
Как блестящий оратор, горячие эмоции своего выступления Черчилль чередовал с тезисами более спокойными:
"Я не думаю, что советская Россия хочет войны, - говорил он. - Им нужно безграничное расширение своей власти и идеологии… Но больше всего они склоняются перед силой, а меньше всего уважают слабость, особенно военную".
Текст выступления Черчилля занимал 50 небольших страничек, напечатанный будто сонет - широкими "строфами" по три-четыре строчки.
Речь должна была разбудить убаюканную американскую и мировую общественность, дабы сдержать советскую угрозу. В Штатах тогда было много сторонников дружбы с СССР, были и проплаченные "друзья" и просто жертвы пропаганды - "полезные идиоты".
За кулисами
основных событий
Выступление Черчилля в Фултоне стало завершающим актом геополитической драмы, участниками которой в течение предыдущего года стали СССР, США и Великобритания. В конце 1930-х годов Америка постепенно начала выходить из экономической депрессии: создавались новые заводы и отрасли, снижалась безработица. Уже во время войны администрация Ф.Д.Рузвельта помогала Британии и СССР (даже зная истинную цену Сталину и Молотову) оружием, продовольствием, товарами по программе ленд-лиза. После смерти Франклина Делано Рузвельта в апреле 1945 г. 33-м президентом США стал Гарри Трумэн, избравший откровенно жесткую линию поведения со Сталиным. Это был разворот на 180 градусов. В первые же дни своего президентства Трумэн объявил: в отношениях с Советским Союзом Америка полностью меняет свою тактику - ведь "России мы нужны больше, чем она нам".
В этом он доверял недавнему послу США в Москве Авереллу Гарриману, заметной фигуре на мировой шахматной доске. Тот честно информировал нового президента, как недавний союзник в войне стал нарушать Ялтинские соглашения. Однако Сталин не пойдет на конфронтацию с США, говорил посол, ведь ему крайне необходима наша гуманитарная помощь. Поэтому "Америка без особого риска может жестко отстаивать свою позицию по принципиальным вопросам", - советовал дипломат.
Гарриман Россию изучил очень хорошо. (Впервые он посетил ее еще без паспорта, в возрасте восьми лет, при царе Николае ІІ, когда отец взял его на охоту на побережье Берингова пролива, а последний раз - в 91 год, во времена генсека Юрия Андропова. В ранге посла он сопровождал президента Рузвельта в Тегеран и Ялту; из-за кулис он руководил советско-американскими отношениями при пяти президентах.) Его натура была столь масштабной, а его оценки - настолько точными и глубокими, что Трумэн видел в Гарримане своего преемника.
В прошлом серьезный бизнесмен, Аверелл, по-деловому оценивал "советский проект", не давал ему больших шансов, понимая: если его не поддерживать, этот колосс на глиняных ногах быстро упадет. США готовы были помочь вчерашнему союзнику (Америка вышла из войны экономически сильнее, чем вступила в нее), если бы не геополитические амбиции Сталина… Переговоры Гарримана с Молотовым и Микояном показали - они воспринимают американскую помощь как само собой разумеющуюся: СССР лежит в руинах, значит, Америка сжалится и не оставит друга в беде. Но поддерживать страну, которая в это время будет покорять другие? "Ни в коем случае", - отрезал Трумэн. К концу мая 1945 г. США объявили о прекращении помощи СССР по ленд-лизу. Сталин негодовал - страна нуждается практически во всем, но о том, чтобы отказаться от советского военного присутствия в Европе, не было и речи.
В этот же период Вашингтон ведет активную работу по созданию ООН - международного органа, главной функцией которого станет поддержание мира. Закулисные торги продолжались: США настаивали на принятии в ООН Аргентины (которая 27 марта 1944 г. объявила войну Германии и Японии), а СССР был против, поскольку та приютила гитлеровских приспешников. Москва настаивала на принятии в ООН всех союзных республик как отдельных субъектов, а не в составе СССР. Хорошо, сказали в Вашингтоне, мы включаем две ваши республики, наиболее пострадавшие от войны, - Украину и Беларусь, но вы даете зеленый свет Аргентине. "Нам нужна еще и Польша, выборы там пройдут под нашим контролем", - говорили в Москве. Американская администрация свирепела: "Польшу им никто не отдаст". 23 апреля во время первой встречи с главой советского МИДа Молотовым (прибывшим в сопровождении посла А.Громыко) разъяренный Трумэн начал разговор на повышенных тонах и без малейших дипломатических реверансов. Он отругал министра за "коммунистическую пропаганду, которую тот развел в Белом доме", за неуступчивость в польском вопросе и отход от уже подписанных соглашений.
Шел всего лишь май 1945-го, еще не состоялась Потсдамская конференция, США еще не испытали атомную бомбу, а отношения вчерашних союзников уже были на грани замораживания - от идеи мировой революции Сталин не отказался, для него она была актуальной и после взятия Берлина. Конечно же, было очень трогательно, когда спустя три-четыре месяца после войны в Вене и других европейских столицах возводились комплексы-памятники советским солдатам. Но разрушенная страна голодала, а в Европе друг за дружкой появлялись дорогие массивные скульптуры - как знак советского присутствия.
Вашингтон подыскивал асимметричный ответ. Переговоры с Москвой об активизации коммунистов в Болгарии, Греции и Польше не давали желаемого результата. Тегеранские и Ялтинские соглашения были проигнорированы Советским Союзом так же быстро, как и спустя 70 лет Будапештский меморандум - Россией: СССР не вывел свои войска из Ирана, как это сделали Британия и США, а ввел туда дополнительные контингенты; требовал передать ему контроль над Босфором и Дарданеллами.
Советский Союз назовет их "хищными ястребами", "поджигателями войны", но американская администрация в этот раз решила не отступать; нет, она не настраивалась на войну, ибо Штатам было что терять, но, как скажет Черчилль в Фултоне: "Россия остановится только перед более сильным". Идеи и предложения Черчилля, Гарримана, других специалистов были учтены Белым домом, а США начинали поход против коммунизма и большевизма в Европе. И атомная бомба над Хиросимой в августе 1945-го была не только способом остановить японский милитаризм; это была демонстрация силы и для Сталина.
Дружба с СССР?
А смысл?
Москва поняла этот месседж и начала работы по изготовлению собственной атомной бомбы. А 9 февраля 1946 г. на предвыборном собрании в Москве выступил генсек Сталин. О первых послевоенных выборах в стране он говорил совсем немного, главное внимание сосредоточил на причинах возникновения мировых войн - "как результате кризиса мирового капитализма"; на достижениях СССР - "советский общественный строй - это лучшая форма хозяйствования, чем любой несоветский"; на заочной полемике с Западом.
Но уже 12 февраля в Госдеп приходит телеграмма от временного поверенного в делах США в СССР Джорджа Кеннана - длинная, на 18 страницах. (А.Гарримана на тот момент уже назначили послом в Лондон). Ее можно назвать "дипломатическим криком души". Кеннан точно и откровенно описывает геополитического "партнера": "это политическая сила, фанатично верящая в то, что с Соединенными Штатами невозможен modus vivendi, поэтому для безопасности советской власти не только желательно, но и необходимо разрушить внутреннюю гармонию нашего общества и уничтожить наш образ жизни".
Даже сегодня слышится эхо телеграммы Кеннана: "Источником маниакальной точки зрения Кремля на международные отношения является традиционное и инстинктивное для России чувство незащищенности". Но как с такой страной налаживать отношения? Какие аргументы она воспринимает? "Невосприимчивая к логике аргументов, советская власть весьма восприимчива к логике силы", - приходит к выводу дипломат.
Давая оценку экономической и гуманитарной сфере, Кеннан подытожил: СССР не способен к участию в каком-либо серьезном международном сотрудничестве, поскольку во время любых контактов с Западом "русские правители осознавали… неспособность выдержать сравнение с западной системой". Собственная же некомпетентность во внешней политике вызывала у СССР только страх в отношениях с внешним миром; Россия не выдерживала конкуренции, - констатирует автор. Каждый раз во время контактов с более развитыми странами Запада Россия убеждалась в его большей компетентности, организованности, богатстве и мощи. Переполненные полки западных магазинов не давали покоя не одному поколению советских людей. Поэтому советскому завистнику для собственной безопасности нужно уничтожить конкурента - и никаких соглашений или переговоров. "Советский режим является по своей сути полицейским режимом, привыкшим мыслить прежде всего полицейскими категориями", - утверждает Кеннан.
Эта аналитическая справка стоит целого учебника истории: Кеннан, 30 лет изучавший Россию, дал ей точную историческую, социальную, психологическую, идеологическую и экономическую характеристику - глубокую, откровенную, безрадостную, уничтожающую. Он выступил настолько хорошим диагностом для СССР, что позволю себе посоветовать современным политологам: прочитайте этот трактат, и поймете, что даже 70 лет спустя этот диагноз все еще подтверждается, а "больной" так и не выздоровел. "Длинную телеграмму" можно сравнить с заключениями француза Астольфа де Кюстина, поставившего уничтожающий диагноз России за 100 лет до Кеннана. Проходят столетия и ничего не меняется.
"Длинная телеграмма" стала предвестником новой концепции отношений США с СССР на последующие 30 лет. Весь ее текст ведет к единственному выводу: нет никакого смысла в этих отношениях из-за полного отсутствия у СССР положительного созидания, из-за лжи, подковерной дипломатии, неспособности к конструктивному сотрудничеству. Разрывая с СССР, США не теряли ничего. Единственное, что вызывало опасения и нужно было контролировать - развитие вооружений.
Хотя телеграмма и имела гриф "секретно", не вызывает сомнения: Черчилль был в курсе новых "отношений" США и СССР. И его выступление в Фултоне как авторитетного мирового политика не только ярко и эмоционально продолжает и дополняет эту концепцию, но и предупреждает американское общество и весь мир о новой международной реальности, возникшей сразу же после окончания Второй мировой: бывшие военные союзники становятся непримиримыми врагами, так как СССР не оставил своих экспансионистских планов по отношению к странам-соседям. О заметных изменениях в советском поведении, ставшем в период между Ялтинской и Потсдамской конференциями более агрессивным и захватническим, первыми заговорили А.Гарриман и министр иностранных дел Британии Э.Иден. Поэтому уже в Потсдаме Трумэн призывает укрепить общие усилия США и Соединенного Королевства против советского экспансионизма - ошибок Версаля после Первой мировой войны допускать нельзя.
Но вернемся в Фултон. После завершения речи Ф.Маклюэр торжественно присвоил Черчиллю и Трумэну звания почетных докторов, гости пообщались со студентами и профессорами. После небольшого приема политики отправились в Вашингтон.
А мир бурлил - слишком сильную огласку получила речь Черчилля, слишком глубоко взбудоражила она политическое и общественное мнение. Мировые информационные агентства цитировали новые месседжи. Прокомментировал выступление и Сталин - дал большое интервью газете "Правда". Это был очередной "наш ответ Чемберлену". Он назвал Черчилля милитаристом, а призыв к англоязычным народам стать стеной против коммунистической экспансии, надвигающейся на Европу, - расизмом. Отпустив несколько колких фраз в адрес Черчилля, Сталин не забыл выказать мнимую заботу о народах Польши, Венгрии и др., упрекнув британского политика: "нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей".
В Нью-Йорке перед гостиницей "Уолдорф-Астория", где остановился Черчилль, сторонники дружбы с Советским Союзом устроили пикет. Они держали плакаты со словами: "Не дай империалисту Уинни одурачить себя!" Но 15 марта в Нью-Йорке на торжественном банкете в его честь политик сказал:
- Я не изменю в той речи ни единого слова. Меня пригласили в эту свободную страну и обратились за советом… Я не утверждаю, что Россия будет нападать на нас прямо сейчас, но уверен, мы сможем защитить идеалы и принципы, записанные в Уставе ООН …
Выступление У.Черчилля в Фултоне признано одной из трех лучших речей века, а оратор - одним из выдающихся политиков ХХ в., который не только писал историю, - творил ее собственными руками.
Новый внешнеполитический курс США, начатый в 1945-м, получит свое продолжение не только в 1946-м в Фултоне, но и в доктрине Трумэна (1947), приоритетом которой на ближайшие 30 лет станет политическая, военная и экономическая помощь всем демократическим странам, которым угрожают внутренние или внешние авторитарные силы. В 1948 г. в рамках новой концепции началась мощная финансовая помощь послевоенной Европе - "План Маршалла" (более 120 млрд долл. в ценах 2015 г.); в 1948–1949 гг. - операция "Берлинский воздушный мост", позволившая выжить Западному Берлину во время советской блокады подъездных путей к нему. 1949 г. - дата создания НАТО.
В 1951 г. Черчилль вновь занимает пост премьер-министра Великобритании и, как опытный гроссмейстер, садится за мировую шахматную доску. Взялись пересматривать свою внешнюю политику и новые советские руководители - они, в частности, обратились к Черчиллю за помощью в проведении переговоров о статусе Австрии. В письме к новому президенту США Д.Эйзенхауэру британский премьер отмечает: "В нашем несчастливом и бурном мире появилась надежда". Может, есть смысл Западу еще раз поискать подход к Москве? (По словам Памелы Гарриман, невестки сэра Уинстона, в этом была дипломатия Черчилля: вначале - жесткие условия, а затем - переговоры. - А.В.) "Если мы не воспользуемся этой прекрасной возможностью, в глазах потомков нас будет ожидать жестокое и справедливое наказание". Эйзенхауэр вначале не принял советское предложение, однако позже страны-победители все же найдут общий язык, и в октябре 1955 г., когда последние войска союзников оставили страну, Австрия провозгласила возобновление государственной независимости, обязавшись сохранять нейтралитет и не вступать в НАТО…
Кого цитирует Черчилль?
Невзирая на то, что речь в Фултоне называлась "Мускулы мира", в историю она вошла под названием "Железный занавес". Был ли это неологизм сэра Уинстона? Нет, эта фраза звучала и раньше. Во-первых, она, по свидетельству современной американской журналистки Энн Эпплбаум, не раз встречалась в переписке Черчилля и Трумэна в 1945–1946 гг. Но еще в 1920 году, в книге английской писательницы и суфражистки Этель Сноуден "Через большевистскую Россию", - этой метафорической фразой она назвала границу Европы с большевистской Россией: "Наконец-то, мы оказались за "железным занавесом!"
А на последнем этапе Второй мировой войны, в феврале 1945 г., когда гитлеровское командование пыталось поднять в народе дух патриотизма, в журнале "Das Reich" была опубликована статья рейхсминистра народного образования и пропаганды Йозефа Геббельса под названием "2000-й год". Это произошло после Ялтинской конференции, и рейхсканцелярия чувствовала приближение конца. Шеф нацистской пропаганды вселяет надежду, что победа все еще возможна, но вместе с тем и запугивает немецкий народ: победа коалиции в Европе приведет к полному уничтожению немцев на континенте к 2000 г. Поэтому они не должны складывать оружие. Иначе "Советы в соответствии с соглашением, подписанным Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным, оккупируют всю восточную и юго-восточную Европу, а также большую часть Рейха. И тогда над огромной территорией контролируемой Советским Союзом упадет "железный занавес", за которым народы будут беспощадно истребляться". Точнее говоря, Геббельс употребил фразу ein eiserner Vorhang (нем. - экран, перегородка).
Подобное выражение мы найдем и у русского философа и писателя ХІХ–ХХ вв. Василия Розанова: "Ноябрь 1917 года. С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою историею железный занавес. "Представление окончилось" (Апокалипсис нашего времени. 1917–1918 гг.).
Но в своей основе этот термин - театральный: в конце ХVІІІ в. между сценой и аудиторией опускали настоящий железный занавес. Газета "Таймс оф Лондон" в 1794 г. объясняла: "В случае возникновения пожара между сценой и залом устанавливался железный занавес, чтобы отсечь огонь". Однако именно после известной речи Черчилля этот термин облетел весь мир и навсегда занял место в политической лексике.
Конец Империи зла
Провозглашенное Черчиллем в Фултоне британско-американское партнерство в походе против коммунизма давало свои плоды на протяжении последующих десятилетий, а в 1982 г. президент США Р.Рейган усилил эту важную миссию своей пламенной речью в британском парламенте: "Победный марш за свободу и демократию оставит марксизм-ленинизм на свалке истории". В следующем году он поставил СССР исторический диагноз - "Империя зла". Дело еще не завершено, хоть конец уже и близок. Не зря говорят, что самой темной ночь бывает перед рассветом…
"Железный занавес" ржавел, но по-настоящему стал рушиться 27 мая 1989 г., когда границу между Австрией и Венгрией открыли министры иностранных дел Алоиз Мок и Дьюла Хорн. В ноябре того же года пала Берлинская стена. А через пару лет рухнул и СССР. Правда, несколько лет назад один лондонский дипломат прямо сказал мне, что "железный занавес" все еще существует, о чем свидетельствует визовый режим Евросоюза со странами Восточной Европы. Занавес не исчезал, он лишь сдвигался на восток. И сегодня достиг восточных границ Украины…
Кстати, с началом военных действий России против Украины в феврале 2014 г. западные политологи задавались вопросом: а что сделал бы Черчилль в этой ситуации? Начинал бы он войну против России? Хотя, скорее всего, сначала он попытался бы "просчитать" Путина (как в 1930-е годы "просчитал" ходы Гитлера), его психотип, его страхи. Говорят, он точно был бы за экономические санкции против России, а еще за серьезное укрепление украинской армии - ведь Россия всегда боялась силы. Допускаю, что Черчилль был бы нашим сторонником, зная, как откровенно он ненавидел большевизм и социализм: "Это - философия провала, торжество невежества и проповедование зависти; характерной чертой которой является равенство в нищете".
И даже ситуативная дружба с СССР во время войны не поколебала его точку зрения, а, скорее, подтвердила ее. Потому как собственное мнение по этому поводу он сформировал значительно раньше, еще в 1919 году. Наблюдая за тем, что происходит на захваченной большевиками территории, он делился с коллегами по парламенту: "Большевики уничтожают все, к чему прикасаются. Захватывая самые плодородные земли, они, как вампиры, пьют кровь из жертв, получая средства для продолжения своего преступного существования".
Во времена польско-советской войны 1920 г., когда войска Юзефа Пилсудского направлялись в Киев на помощь Симону Петлюре в борьбе против большевистских войск, Британия (при активном содействии министра обороны Черчилля) поддержала этот поход оружием, амуницией, продовольствием и финансами. "Украина еще полностью не ощутила "радости" большевистского правления, - говорил тогда Черчилль, - а значит, ее народ пребывает лишь на первых стадиях этого заболевания".
Свобода рушит стены
После выступления Черчилля Вестминстерский колледж будет заметной точкой на политической карте США. Ему суждено стать местом не только объявления, но и завершения "холодной войны": в 1990 г. Р.Рейган (уже в статусе экс-президента) выступая здесь объявит об окончании "холодной войны", припомнив: "Речь Черчилля в Фултоне стала набатом, предупреждением о наступлении тирании… Именно здесь начинался путь к освобождению Европы, занявший девять президентских сроков и более четырех десятилетий военной готовности". А скульптурная композиция "Прорыв" (с фрагментом Берлинской стены) авторства внучки сэра Уинстона Эдвины Сэндз на территории колледжа станет яркой иллюстрацией этому. Тем большим диссонансом прозвучала фраза, сказанная в феврале этого года российским премьером Д.Медведевым на Мюнхенской конференции, о якобы начале "новой холодной войны Запада против России".
После визита Черчилля ни один президент колледжа не ломал себе голову над тем, как привлечь больше студентов и кого бы еще пригласить, - для многих политиков стало делом чести постоять на трибуне, с которой выступал сам Черчилль. Здесь произносили свои речи Гарри Трумэн, Джордж Буш, Лех Валенса, Маргарет Тэтчер, Михаил Горбачев и др. Сегодня на территории колледжа стоит памятник У.Черчиллю, созданы Национальный музей и Институт глобальных проблем его имени, а в столичном университете им. Дж.Вашингтона открывается Национальная библиотека и центр им. У.Черчилля (с фондом 8 млн долл.).
* * *
…Мы с приятельницей-галлеристкой прогуливались по вашингтонскому Джорджтауну, наполненному белым цветением догвуда и магнолий. Таким же приятным был весенний день и после возвращения из Фултона, когда Уинстона Черчилля пригласил на обед его давний друг Аверелл Гарриман. Разговор был долгим. Как вспоминала жена дипломата, посол Памела Черчилль Гарриман, здесь, в кирпичном таунхаузе на улице N, спрятавшемся в тени магнолий и позолоченного купола банка, они обсуждали уже не столько выступление в Фултоне, сколько дальнейшую стратегию США в отношении СССР. "Пока русские не осознают, что в случае их экспансии они будут иметь дело с гораздо большей силой, в отношениях с Россией не будет никакого смысла", - к такому выводу пришли оба политика. Ведь в 1946 г. ситуация была так же ненадежна, как, собственно, будет и в 1961-м, 1983-м и даже в 2016-м. Но в те времена речь одного человека все-таки побудила Запад к решительным действиям, а пьянящий запах свободы начал проникать даже сквозь "железный занавес"…